Для человека конца XX века это раздвоение в восприятии государства "естественно"; оно непосредственно обусловлено постпросвещенческим, постсоциалистическим культурным наследием. Имея те преимущества, которые дает взгляд из 70-х годов, трудно отдать должное первоначальному изменению в видении, произошедшему, когда впервые человек стал рассматривать себя как воплощение свободной воли. Я не становлюсь в позу искушенного эксперта по античным текстам, но можно ли подвергнуть сомнению тот факт, что концепция независимого человека, универсальная для всех людей, была по большей части неизвестна греческим или римским философам. Средневековое христианство вводит понятие амбивалентности, с акцентом на индивидуальном спасении, но почти всегда к вящей славе Господа.1 Только с окончанием Средних веков, только у Гоббса, Спинозы и их современников человек становится независимым от других людей, от Бога, государства и города. В джунглях Гоббса жизнь независимого человека была показана как бедная, грязная, жестокая и короткая. Но главное отличие Гоббса от более ранних философов заключается в его способности мысленно представить себе, концептуализировать такое существование. Мог ли кто-нибудь представить анархию до Гоббса?
Поскольку независимый человек был противопоставлен государству, даже при наличии рациональных аргументов за подчинение, дальнейшая революция в мышлении оказалась неизбежной. Джин не мог быть загнан обратно в бутылку, несмотря на логичные доводы философа из Малмсбери. Человек теперь мог представить себя в роли короля; в своем мысленном взоре он мог "вырвать" себя из установленного порядка, и некоторые люди, несомненно, могли осуществить свои мечты. Алтуций, Спиноза, Локк и даже еще более отчетливо Руссо, стали говорить об общественном договоре между независимыми людьми, а не о рабском гоббсовском договоре между людьми и верховным государем. В результате заключения договора между свободными людьми может возникнуть "общество", включая и сам основной закон. Кажется впервые перед человеком возникла перспектива изменения хода эволюционной истории. Объединившись, люди могут изменить саму структуру общественного устройства.
Концепция была настолько революционна, насколько и ее последствия - век демократической революции.2 Подавленное восстание, успешная революция, революционный террор, репрессивная реформа, контрреволюция - эти различные стадии новой истории разных стран нет нужды здесь детально анализировать. Мы знаем, что человек не смог жить в соответствии с мечтами эпохи Просвещения. Как только тиран, элита оказываются свергнутыми, на их месте появляются новые. А поскольку все здание политического и общественного устройства было воздвигнуто для грабежа и таким виделось, то мог ли его экономический фундамент выдержать атаку. Героические усилия Локка надстроить договорную суперструктуру над существующими правами собственности были обречены на провал. Если люди не связаны условиями согласованного договора, нужно ли устанавливать какие-либо границы для коллективных действий? Почему экономическое устройство должно остаться неизменным, без фундаментальных структурных перестроек, особенно когда Карлом Марксом был брошен столь громкий вызов? Социализм возник под разнообразными личинами, чтобы завладеть умами людей начала XX века. Кажется, круг почти замкнулся; независимый человек снова должен стать элементом всепоглощающей коллективной воли.
Однако однажды освобожденный независимый человек не мог быть так легко уничтожен. Советский Союз не был тем светлым будущим, которое в радостном неведении провозглашали Веббы. Даже в России, где человек вряд ли был свободен и до коммунистической революции, его врожденное упрямство делало эффективный контроль невозможным. На Западе, где люди имели опыт свободного существования, где сама свобода имеет свою историю, демократический социализм был обречен. Попытки государства браться за все большее и большее количество дел приводили к тому, что делалось все меньше и меньше. Человек оказался запертым в безликой бюрократической системе, которая, и он это понимает, была создана его собственными руками. Он стал использовать термин "Левиафан" в его современном значении, хотя и чувствует, что неспособен предложить эффективные альтернативы.
Если мы хотим разобраться в трудностях, которые возникли перед современным человеком, то следует учитывать это различие между предреволюционным и современным человеком, последним. Современный человек не может противопоставить себя такому государству, которое укомплектовано и управляется сторонней элитой, членами совершенно другого класса или сословия. Для американских патриотов таким был Георг III; для членов французской буржуазии - ancien regime no; для последователей Ленина - российская аристократия; для современного человека, опутанного бюрократической паутиной, таков он сам или другие люди из его же круга.
Конечно, это не равнозначно предположению, что в демократическом процессе отсутствуют элементы несовершенства или что в современном мире, и в Америке в особенности, все люди обладают одинаковыми возможностями влияния на правительственную политику. Я считаю, что даже если бы все изъяны были удалены, даже если бы все индивиды обладали равным политическим влиянием, главная проблема, с которой сталкивается современный человек, все равно бы осталась. Когда мы говорим о контроле за Левиафаном, мы должны иметь в виду контроль за самоуправлением, а не за некими инструментами, которыми манипулирует кто-то иной, а не мы сами. Повсеместное признание этой элементарной истины могло бы дать хороший эффект. Если бы люди прекратили поиск строящих козни недругов и воздержались от него в будущем, а вместо этого сначала обратили бы внимание на институты, укомплектованные самыми обычными людьми, открылись бы широкие перспективы подлинной социальной реформы.
ПРИМЕЧАНИЯ:
