XX столетие стало свидетелем энергичного бунта, направленного против грандиозных философских систем, таких, как марксизм, которые пытаются объяснить общество во всех его аспектах. Мы живем в век специализации в области социальных наук в неменьшей мере, чем в области технологии. Но это как раз и есть основание для того, чтобы изучать Маркса. Что бы ни думали о конечной обоснованности (validity) марксизма, надо иметь довольно слабые умственные способности, чтобы не увлечься героической попыткой Маркса дать обобщенное и систематизированное толкование "законов движения" капитализма.
1. Терминология
Нашей первой задачей будет объяснить, как Маркс использует трудовую теорию ценности для того, чтобы дать определение как относительных цен, так и нормы прибыли на капитал; другими словами, показать, как в его системе определяется понятие "прибавочной ценности" (surplus value). Это, как известно, довольно безрадостное занятие, и мы не можем обещать достаточной занимательности для чтения следующих страниц. Но как только будет понята во всех деталях теория прибавочной стоимости, речь пойдет о "законе движения" капитализма, а это уже захватывающий материал почти со всех точек зрения. Настоятельно просим читателя запастись терпением.
Так как в большей своей части экономическая теория марксизма преуспевает в атмосфере терминологической путаницы, нашим первым шагом должна стать договоренность об определении некоторых понятий. В данной главе мы будем последовательно пользоваться прописными буквами для обозначения запасов, а строчными буквами - для обозначения потоков. У Маркса "постоянный капитал" с, определяется как сумма начисленного износа основного капитала и затрат сырья. Прибавляя сюда заработную плату производственных рабочих, v, то есть Марксов "переменный капитал", мы получаем поток совокупных капиталовложений k. Говоря другими словами, "основной капитал" Адама Смита плюс сырье эквивалентны "постоянному капиталу"1 Маркса, тоща как "оборотный капитал" Смита за вычетом сырьевых материалов равняется марксову "переменому капиталу". Разделив составляющие потока k на соответствующие годовые коэффициенты оборачиваемости tc и tvv или же умножив их на соответствующую выраженную в годах продолжительность срока службы, dc и dv мы получаем фонд капиталовложений K. Далее, K = C + V, где С означает стоимость капитального оборудования и запасов сырьевых материалов, а V есть величина оборотного капитала, необходимого для еженедельной выплаты заработной платы. Следуя за Марксом далее, прибавочная ценность, s, в виде потока определяется как избыток валового дохода над издержками постоянного и переменного капитала. Для экономики в целом это выражается в превышении по стоимости чистого национального продукта над фондом заработной платы. Валовой национальный продукт идентичен выражению с + v + s, тогда как чистый национальный продукт выражается в виде v + s. "Норма прибавочной ценности" здесь s = s/v. Норма прибыли r, как ее определил Маркс, равняется отношению s/k. На базе основного капитала она равносильна отношению s/K2.
Не считая величин s и r, в марксовой системе присутствует еще один фундаментальный относительный показатель - "органическое строение капитала" q. Маркс нище не дает четкого определения этому понятию, пользуясь иногда выражением с/(с + v), а раз или два - выражением3 v/(с + v), при этом оба данные выражения являются относительными показателями для двух потоков. Но то, что имел в виду Маркс, - это, несомненно, отношение стоимости машин и оборудования к затратам на рабочую силу, C/v. Умножая этот показатель на норму заработной платы, причем v/N есть суммарный фонд заработной платы, разделенный на численность работающего персонала, а также не принимая во внимание величину V как пренебрежительно малую, так что C = K, мы в результате получаем знакомое понятие величины капиталовооруженности одного работающего, а именно соотношение двух фондов
Маркс постоянно и довольно непринужденно смешивает понятия "запасы" и "потоки", не предупреждая об этом читателя. То, что он выражает через величину r, есть не что иное, как доля прибыли в капиталообороте; она равна норме прибыли на инвестированный капитал при условии, что совокупный основной капитал оборачивается один раз в год. Таким образом, имеем:
, если tc = tv = 1.
, если tc = tv = 1.
Маркс довольно подробно обсуждает различные периоды обращения величин c и v во втором томе "Капитала", пользуясь величиной и вместо нашего tc но постоянно теряет из вида различие между "запасами" и "потоками". Пока же мы будем следовать изложению самого Маркса, данному в первом томе "Капитала", и примем tc = tv = 1: постоянный капитал общества потребляется, следовательно, полностью и обновляется каждый год, и поэтому при неизменной норме заработной платы получаем q = Q.
2. Ценность и прибавочная ценность
Первый том "Капитала" имеет целью показать сущность прибыли как прибавочной стоимости, созданной в процессе труда. Из соображений удобства с самого начала можно допустить, что капиталовооруженность остается одинаковой во всех отраслях экономики, хотя при этом важно отметить, что Маркс никогда, будь то явно или неявно, не делал такого допущения. Но раз уж мы сделали подобное допущение, то отсюда следует, что отношение прибыли к затратам на заработную плату остается неизменным для любого товара, а следовательно, и цены на товары будут различаться лишь постольку, поскольку одни из них воплощают больше живого и овеществленного труда - больше труда и больше капитала - по сравнению с другими. Короче говоря, все продукты труда обмениваются между собой в пропорции соразмерно труду, овеществленному в процессе их производства. Но если все цены соответствуют затратам труда, то как объяснить тот факт, что прибавочная ценность образуется даже тоща, когда работодатели платят рабочим лишь столько, сколько им необходимо для существования, и не больше? Конкурентная борьба заставит работодателей оплачивать экономическую ценность используемых ими трудовых услуг, каким бы ни был источник прибавочной ценности, она появляется благодаря, а не вопреки конкуренции.
Ответ, который дает Маркс, сформулирован им на языке исторического отчуждения от прав собственности значительной части общества, которая вынуждена существовать за счет продажи своих трудовых услуг вследствие концентрации собственности в руках немногих. Рабочая сила становится товаром, продается на рынке подобно любому другому товару, по нормальной цене, которая определяется величиной рабочего времени, необходимого для производства жизненных средств, приобретаемых на заработную плату и обеспечивающих существование рабочих. Рабочая сила как товар продается и покупается по своей полной ценности, однако ценность продуктов, получаемых в результате применения рабочей силы, превышает собственную ценность этой последней. Как сказал бы Маркс, "меновая ценность рабочей силы" покупается и оплачивается, но то, что приобретается на самом деле, - это "потребительная ценность труда". В соответствии с марксистскими представлениями только часть времени в течение рабочего дня работника затрачивается на возмещение эквивалентна его собственной ценности, т.е. жизненных средств, обеспечивающих существование рабочего; остальное время рабочего дня рабочий трудится на капиталиста. Прибавочная ценность есть не что иное, как "неоплаченный труд".
Маркс, как и Рикардо, сделал отсюда вывод о том, что прибыль, или суммарная прибавочная ценность, зависит от затрат на покупку жизненных средств. Прибавочная ценность может быть увеличена или путем удлинения рабочего дня - "абсолютная прибавочная ценность", или посредством повышения производительности труда, сокращая таким образом время, необходимое для производства жизненных средств, - "относительная прибавочная ценность". "Норма эксплуатации", или "норма прибавочной ценности", есть только функция непосредственно затраченного труда. Постоянный капитал в форме машин и сырья лишь переносит свою ценность на продукт, но не создает дополнительной ценности. От переменного капитала он отличается потому, что покупается капиталистом и продается им же, тогда как переменный капитал продается рабочим, а приобретается капиталистом, и Марксу казалось очевидным, что прибавочная ценность не может возникать в процессе обмена между капиталистами. Верно то, что машины повышают производительность труда, а также то, что, поскольку суммы начисленного износа и ценность сырья входят в совокупную ценность конечного продукта, они прибавляются к ценности, созданной трудом. Но ценность, которую машины и сырье добавляют к труду, не превышает по величине ту ценность, по которой они были приобретены. Этим объясняется, почему совокупная ценность чистого национального продукта всецело состоит из затрат на заработную плату плюс надбавка, пропорциональная рабочему времени: v + s(у). На языке национальных счетов сырье, а также эксплуатация машинного парка создают промежуточные продукты, очищенные от валового дохода. Тем не менее, процентный доход на постоянный капитал в марксовой схеме присутствует, однако он отнесен к категории прибавочной стоимости при условии, - которое еще надо доказать - что он действительно является функцией непосредственно овеществленного труда.
3. Большое противоречие
До сих пор мы добросовестно следовали за изложением самого Маркса. Очевидно, что при такой постановке проблемы что-то неладно в самой аргументации. В рамках системы, в которой относительные цены соответствуют относительным величинам трудовой ценности, чистые продукты равных количеств труда продавались бы в обмен на одинаковое количество денег, если допустить, что ставки заработной платы в денежном выражении одни и те же по отраслям, то норма прибавочной ценности была бы везде одинаковой. Но органическое строение капитала q различно по отраслям. Если прибыль на одного рабочего s везде одинакова, в то время как капиталовооруженность одного рабочего q меняется от одной отрасли к другой, то норма прибыли на единицу капитала r, будет изменяться обратно пропорционально колебаниям капиталовооруженности одного работающего. Это значит, что чем выше механизация производства, тем ниже норма прибыли, а это явно противоречит тому факту, что капиталисты прибегают к замещению труда капиталом с целью получить в перспективе более высокие прибыли. Другими словами, если отношение s/v одинаково для всех отраслей, а c/v различно, то s/(с + v) также будет меняться от одной отрасли к другой. Но конкурентная борьба между капиталистами на деле выравнивает норму прибыли на капитал независимо от его органического строения. Здесь мы столкнулись с противоречием: имея одинаковое значение г и различные значения q, мы логически не можем иметь одно и то же s. Напомним, что r ? s/(с + v) ? s/(q + 1): если одно соотношение остается неизменным от одной отрасли к другой, то и остальные два соотношения должны быть одинаковыми между отраслями. Но так как в действительности q различно по отраслям, различным должно быть и c. А это значит, что чистый продукт с одинаковым количеством овеществленного в нем труда не может быть продан за одно и то же количество денег: относительные цены не могут соответствовать относительным трудовым ценностям.
С позиции самого Маркса, теория трудовой стоимости формально верна лишь в том случае, если мы согласимся на допущение, что не существует различий в капиталовооруженности по отраслям. Каждый, кто читал Рикардо, едва ли будет удивлен таким выводом.
Принимая во внимание тот факт, что в реальном мире существуют значительные различия в показателе капиталовооруженности на одного рабочего, видимо, надо было бы отказаться от трудовой теории ценности как теории относительных цен: давление, под воздействием которого выравнивается норма прибыли, неизбежно приводит к возникновению различий в норме прибавочной ценности между отраслями. Это и есть как раз то, чего мы должны были ожидать: разве прибыль в расчете на одного работника не есть функция производительности этого работника, которая, в свою очередь, выше там, где выше средняя капиталовооруженность рабочего? Но если величина трудовой ценности не соответствует ценам из-за колебаний показателя s от одного продукта к другому, тогда следует отказаться и от теории прибавочной ценности. На величину прибавочной ценности, произведенной рабочим, очевидно, оказывает влияние сумма капитала, которым оснащен этот рабочий: прибавочная ценность не просто "экспроприированный труд". Но Маркс, конечно же, не отказывается от допущения, что прибыль зависит только от количества затраченого человеческого труда; величина s должна быть одинаковой во всех отраслях независимо от фактических колебаний в соотношении капитал-труд, а также от того факта, что прибыль на единицу совокупного капитала имеет тенденцию к выравниванию. Решение проблемы дается в третьем томе "Капитала", в котором Маркс превращает "ценности" в "цены". Так называемая проблема превращения форм заслуживает внимательного рассмотрения, впрочем, не ради самой проблемы, а потому, что здесь налицо первая и единственная в истории экономической мысли попытка довести трудовую теорию стоимости до ее логического завершения. Данный раздел не прост для понимания: он подобен составной картинке-загадке. Но никто не сможет осилить сей tour deforce, т.е. теорию прибавочной ценности, без того, чтобы не взять на себя труд разложить головоломку на ее составные части.
4. Проблема превращения форм
Для того чтобы лучше понять разрешение "большого противоречия", предпринятое Марксом, рассмотрим данный им числовой пример (см. табл. 7-1). Предполагается, что экономика состоит из пяти отраслей, и ни один продукт не входит в процесс производства другой отрасли. Величина вложенного капитала одна и та же во всех отраслях и составляет 100 единиц. Скорость обращения переменного капитала везде равна 1, тогда как скорость обращения постоянного капитала в значительной степени различается по отраслям. Прибавляя ценность реально израсходованного основного капитала к выплаченной заработной плате, мы получаем "цену издержек" (cost prize) при производстве товара. При величине s = 1 трудовая ценность всякого товара эквивалентна цене издержек плюс надбавка, пропорциональная затратам на заработную плату. До сих пор мы следуем за рассуждением, изложенным в первом томе4. Здесь мы должны принять во внимание, что капиталисты продают продукты фактически по "ценам производства": к "цене издержек" они прибавляют равномерную надбавку, пропорциональную величине совокупного инвестированного капитала, независимо от доли заработной платы в валовых издержках. Поэтому в то время, как "ценности" равняются выражению с + v + s(v), "цены производства" эквивалентны выражению с + v + r(С + V).
| Таблица 7-1. | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Мы нашли, что ни в одном из приведенных выше случаев "ценность" не соответствует "цене производства". И все же, обратите внимание, сумма отклонений цен от ценностей равна нулю. Более того, эти отклонения примечательным образом соотносятся с органическим строением капитала в каждой отрасли. Средний показатель строения капитала в экономике в целом выражается как q0 = 390/100 = 3,55. В тех случаях, когда органическое строение капитала в одной из отраслей превышает указанный выше средний показатель, как, например q1, q4 и q5, продукт продается по цене выше его ценности; напротив, если показатели строения капитала ниже общественно средней величины, цена оказывается меньше ценности. Очевидно, что, если бы мы имели отрасль, где строение капитала было бы равным среднеобщественному показателю q0, тогда цены действительно совпадали бы с ценностями. Мы позволим себе показать это на простом примере, включающем три различные отрасли, исходя из предпосылки самого Маркса, при этом предполагается из соображений удобства, что tv и tc равны единице, так что (с + v) = (С + V) (см. табл. 7-2).
| Таблица 7-2. | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Как происходит, что в отрасли II цена продукта в точности равняется величине его трудовой ценности? Очевидно потому, что q2 = q0, а это значит, что доля труда в цене издержек в отрасли II идентична доле труда в цене издержек выпускаемой продукции в целом, т.е. равна 1/3. Уловка в аргументации Маркса очень проста: во-первых, общую сумму прибавочной ценности мы выводим из величины задействованного переменного капитала; затем мы рассчитываем среднюю норму прибыли на совокупный инвестированный капитал, разделив суммарную прибавочную ценность на величину совокупного капитала всех отраслей; и наконец, к цене издержек мы прибавляем прибыль по текущей ставке для того, чтобы получить цены C+V+r(C+V) = (1 + г) (С + V). Ясно, что отклонения цены от ценности должны в совокупности элиминироваться, так как, по нашему определению, суммарная прибыль p должна равняться суммарной прибавочной ценности Ss. Различные отрасли участвуют в распределении общего фонда прибавочной ценности не в пропорции к их переменному капиталу, а пропорционально доле их суммарного капитала. Но при определении Ss = p мы должны быть уверены, что отрасль, где cqi = q0, будет продавать свой продукт по цене, эквивалентной его ценности, по той простой причине, что эта отрасль получает прибыль, точно соответствующую величине ее прибавочной ценности. Повторим: совокупный прибавочный продукт происходит в результате приложения данной величины s к v, совокупная прибыль получается приложением данной величины r к v/(с + v). Отрасль, в которой q = c/v = q0, представляет скалярную модель всей экономики. Но откуда мы можем знать, что прибыль в своей совокупности определяется посредством приложения коэффициента а только к переменному капиталу? Мы этого и не знаем. Это именно есть то, что следует доказать. Однако Маркс, вместо того чтобы это доказать, допускает справедливость этого с самого начала.
Для того чтобы убедиться в том, что мы правильно усвоили логику аргументации, воспроизведем ее несколько иначе. Цена будет больше или меньше, чем ценность, в зависимости от того, больше или меньше q по сравнению с q0. В силу тождества ценности сумме с + v + s, причем Ss ? p, следует, что при данной величине о любая отрасль, в которой q < q0, получит более высокую норму прибыли. Так как это всего только средняя норма, то заработанная этой отраслью прибыль будет меньше, чем прибавочная ценность, произведенная в отрасли; именно по этой причине цена ее изделий становится меньше их ценности. И наоборот, отрасли с высокой степенью механизации продают продукцию по ценам, превышающим ее ценность, присваивая таким образом прибавочную ценность из других отраслей. Межотраслевое выравнивание нормы прибыли приводит к перераспределению прибавочной ценности из трудоемких отраслей в отрасли капиталоемкие. Отрасль со средней степенью механизации остается не затронутой этим процессом. И отсюда Маркс делает вывод о том, что "сумма цен равняется сумме ценностей", т.е. ВНП, измеренный в ценах, равен ВНП, измеренному в трудовых ценностях5.
5. Решение проблемы превращения форм
Отвлекаясь от подлинного смысла доводов Маркса, остается показать, что названная проблема допускает единственно правильное решение, когда в цены превращаются ценности затрат и выпуска. В Марксовом решении, только что представленном схематически выше, одинаковая норма прибыли рассчитывается в отношении к ценности инвестированного капитала, а затем выпущенная продукция выражается в переводе на цены вместо ценностей. Но очевидно, что при расчете цен следовало бы преобразовывать как входные затраты, так и выход продукции. Сам Маркс не дает общего решения, но нетрудно показать, что на деле в цены можно преобразовывать все ценности. Прочитывая табл. 7-3 по горизонтальным рядам, имеем для каждой отрасли входные затраты в соответствии с их источниками, включая происшедшую из них добавку. Прочитывая таблицу по столбцам сверху вниз, мы получаем распределение выпускаемой продукции для каждой отрасли в соответствии с ее конечным назначением. В условиях стационарного развития, т.е. "простого воспроизводства" по Марксу, когда вся прибавочная ценность затрачивается капиталистами на предметы роскоши, сумма в каждом ряду равнялась бы сумме величин, расположенных в соответствующем столбце. Но в условиях "расширенного воспроизводства" это будет не так. Отрасль I выпускает продукцию производственного назначения, используемую для дальнейшей обработки. Отрасль II производит жизненные средства, потребляемые рабочими, а отрасль III изготовляет предметы роскоши, которые покупают капиталисты. Итак, имеем pi = r(сiр1 + vip2), и принцип одинаковой прибыльности, по которому r = p1/(c1р1 + v1р2) = p2/(c2р1 + v2р2), и так далее. Так как o1p1 = (1 + r)(c1p1 + v1p2) и o2p2 = (1 + r)(c2p1 + v2p2), причем предметы роскоши не рассматриваются как вводимые затраты, можно записать
Произведя операцию перекрестного умножения в правой части уравнения (1), получим
или, разделив на p22, имеем
Определяя х ? p1/p2, мы видим, что имеем дело с известным квадратичным уравнением общего вида ax2 + bх + с, решением которого будет 
. Отбросив отрицательный корень величины х как не имеющий экономического смысла, приходим к выводу, что положительный корень выражениях х ? p1/p2 и есть решение уравнения (3). Не входя в подробности утомительных алгебраических расчетов, мы можем заключить, что определенно должно быть некоторое множество относительных цен p1/p2, удовлетворяющих уравнению (1). Это, в свою очередь, означает, что норма прибыли r, так же как и р3, может быть определена. Таким образом, исходная система ценовых уравнений даст однозначное определение величины r и всех трех цен для любого вида товаров.
. Отбросив отрицательный корень величины х как не имеющий экономического смысла, приходим к выводу, что положительный корень выражениях х ? p1/p2 и есть решение уравнения (3). Не входя в подробности утомительных алгебраических расчетов, мы можем заключить, что определенно должно быть некоторое множество относительных цен p1/p2, удовлетворяющих уравнению (1). Это, в свою очередь, означает, что норма прибыли r, так же как и р3, может быть определена. Таким образом, исходная система ценовых уравнений даст однозначное определение величины r и всех трех цен для любого вида товаров.
| Таблица 7-3. | ||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||
Наша модель с тремя отраслями имеет излишне ограничительный характер: в ней допускается, что конечное назначение каждого продукта предопределено характером той отрасли, в которой продукт производится. Но, как было показано, превращение ценностей в цены, основанное на принципе одинаковой прибыльности, может быть выполнено также для n-кратного числа подразделений экономики со всевозможным конечным назначением каждого отдельного продукта. До сих пор, пока мы имели дело с относительными ценами, проблем не возникало. Но для того чтобы определить абсолютные цены, мы должны иметь инвариантную характеристику системы ценностей, и до тех пор, пока мы не подвергаем анализу природу денег, выбор подобной характеристики окажется совершенно произвольным. Сам Маркс предлагает две определенные агрегированные характеристики системы ценностей, которые, как сказано, остаются инвариантными в процессе преобразования: (1) "сумма ценностей равняется сумме цен", что сводится к выбору взвешенной средней для всех цен как совокупности счетных денег, и (2) совокупный прибавочный продукт как элемент ценности равен суммарной прибыли как элементу цены. Но до тех пор пока мы не согласимся на некоторые строгие допущения, будет невозможно удовлетворить одновременно обоим условиям инвариантности по той простой причине, что мы имеем четыре неизвестные величины, а именно, r,p1, p2 и p3, но пять уравнений, т.е. три уравнения для отраслей и два тождества в виде условий инвариантности. Проблема стала несколько иной. Каковы же эти строгие допущения? Не принимая во внимание тривиальный случай, когда r = 0, имеем одно из двух: или органическое строение капитала одинаково во всех трех отраслях, или реально существует некая усредненная отрасль, в которой органическое строение капитала соответствует агрегированному органическому строению капитала в экономике в целом, так что трудоемкие отрасли полностью нейтрализуют капиталоемкие отрасли (как показано в табл. 7-2). Отсюда мы вправе сделать вывод о том, что Маркс заблуждался: если ценности как на стороне затрат, так и на стороне выпуска трансформировать соответствующим образом в цены, то мы сохраняем либо агрегированный вариант трудовой теории цен ("сумма ценностей равняется сумме цен"), либо агрегированный вариант трудовой теории прибыли ("совокупная прибавочная ценность равна совокупной прибыли"), но не можем сохранить оба варианта одновременно.
Что из этого следует? Почему бы не ограничиться только одним условием инвариантности? Если мы выберем только одно из двух условий инвариантности, но не два одновременно, мы получим трудовую теорию относительных цен, но только ценой отказа от трудовой теории прибыли. Когда мы говорим об одинаковой норме прибыли во всех отраслях экономики, мы выражаем r на языке цен. Но в соответствии с теорией прибавочной ценности г определяется величиной трудовой ценности, и нет абсолютно никаких оснований считать, что r, понимаемая в терминах теории ценности, также должна выравниваться от одной отрасли к другой: при одинаковой величине s, но различной q между отраслями величина r в смысле цен также должна быть различной по отраслям. Таким образом, если остается в силе только одно условие инвариантности, тогда г из теории ценности может отличаться от r, понимаемой в терминах цен. Если же мы хотим теорию трудовой ценности применить по отношению как к ценам, так и к прибыли, к чему недвусмысленно призывал нас Маркс, то нам нужны оба постулата инвариантности, а это, как мы видели, возможно только в особых случаях. Короче говоря, технически можно разрешить проблему превращения форм, но мы не можем делать этого, если одновременно сохранять обе теории - трудовую теорию относительных цен и трудовую теорию прибыли.
Со времен Маркса были предложены другие постулаты инвариантности. Первым после Маркса автором, который исследовал проблему превращения форм, был Борткевич, немецкий специалист в области статистики и математической экономики, работы которого публиковались в первом десятилетии нашего столетия. Борткевич отстаивал инвариантность для единицы ценности предметов роскоши - изделий отрасли III в рамках традиционной разбивки экономики на три отрасли - а именно, он полагал, что p3 = 1. Взяв только одну страницу из книги Рикардо, Борткевич установил тождество предметов роскоши и золота и отсюда сделал вывод о том, что цены в денежном выражении суть проявления трудовой ценности золота. Применение решения Борткевича к данной системе ценностей создает видимость, будто совокупная прибавочная ценность равна суммарной прибыли, хотя при этом "сумма ценностей" неизбежно отклоняется от "суммы цен". Но это - следствие того факта, что q3 < q0. Если бы Борткевич последовал за Рикардо до конца, он пришел бы к выводу, что товары рабочего потребления могут служить в качестве "неизменной меры ценности", принимая p2 = 1 и q2 = q0. И в самом деле, это одно из строгих допущений, необходимых для того, чтобы сумма ценностей оказалась равной сумме цен.
Мы могли бы привести другие примеры постулатов инвариантности, но это едва ли целесообразно. Марксовы поиски подходящего превращения ценностей в цены есть не что иное, как погоня Рикардо за абсолютной "неизменной мерой ценности". Эта проблема целиком заимствована у Рикардо - факт, который с еще большей, чем у самого Маркса, очевидностью проявляется в решении Борткевича. Отклонение ценностей от цен как таковое не встречается у Рикардо; у него речь идет фактически о ценах, которые колеблются, когда заработная плата и прибыль изменяются вместе с данной трудовой ценностью. Именно Рикардо был первым, кто задался вопросом: сможет ли тезис о норме прибыли, сформулированный для условий, в которых товары продаются по своей трудовой ценности, оставаться в силе в условиях того реального мира, в котором товары продаются по "нормальным ценам"? Теперь мы видим, что когда Рикардо измерял все ценности в их отношении к золоту и исходил из производства золота при среднем коэффициенте капиталовооруженности одного рабочего, он фактически допускал, что q3 = q0 и p3 = 1рз = 1. Иногда он даже упрощал для себя вещи, принимая одновременно, что q2 = q0 и q2 = 1. Логика исследования Рикардо, ее формальная обоснованность, а также ее невероятно ограничительный характер особенно четко проявляются в свете марксовой проблемы превращения форм. Вот почему мы взяли на себя труд попытаться растолковать эту проблему.
б. Историческое превращение форм
Читатель, несомненно, уже устал от бесконечного жонглирования средними величинами и соотношениями. Теперь самое время задать вопрос о том, что все это доказывает. Маркс поставил себе целью показать, что за средней нормой прибыли, рассчитанной с совокупного капитала, скрывается подлинная природа прибыли, а именно ее исключительная зависимость от капитала, затраченного на приобретение услуг живого труда. В первом томе "Капитала" нам предлагается анализ величины а в ее подлинном, незамаскированном виде: прибавочная ценность возникает у каждого капиталиста в полном соответствии с его затратами на труд. Но поскольку соотношение капитал/груд различно от одной отрасли к другой, в то время как r везде одинакова, маловероятно, чтобы прибыль в каждой из отраслей зависела только от капитала, обмениваемого на труд. Поэтому перейдем на язык ценовых расчетов капиталиста и покажем, что, вопреки кажущемуся противоречию, средняя норма прибыли действительно зависит от средней нормы прибавочной ценности как функции размеров рабочей силы. Без сомнения, Маркс считал, что он действительно продемонстрировал, будто совокупная прибыль должна быть равна суммарной прибавочной ценности. Если бы это было не так, рассуждал он, то среднюю норму прибыли невозможно было бы определить: производители делают надбавку к цене издержек на производство товаров, но как устанавливается сама эта надбавка? "Сумма прибылей во всех сферах производства должна быть равной сумме прибавочных ценностей"; отрицать этот факт, по Марксу, означает лишить "политическую экономию... всякого рационального основания".
И все же Маркс нигде не приводит каких-либо доводов, которые заставили бы нас поверить, будто норма прибавочной ценности в самом деле одинакова во всех отраслях экономики. Что мы фактически наблюдаем, так это изменение прибыли в расчете на одного работающего вместе с изменениями капиталовооруженности одного рабочего в каждой отрасли. Неправдоподобное допущение о том, будто каждый рабочий производит неизменный по величине прибавочный продукт, где бы он ни работал, должно быть доказано, для того чтобы стать достоверным. Однако подобного доказательства мы нигде не находим. Весь "Капитал" есть в сущности не что иное, как чрезмерно затянутое petitio principii6. Норму прибавочной ценности невозможно наблюдать на рынке. Конечно, нет ничего плохого в том, что некая теория включает в себя ненаблюдаемые переменные тому свидетельством может быть "Я" (ego) в психологии или понятие "полезности" в неоклассической экономической теории. Но величины s и v - не просто ненаблюдаемые переменные; они не проявляют себя и в экономическом поведении. Ни один экономический агент не проявляет реакции в ответ на изменения в норме прибавочной ценности: рабочие заинтересованы в максимизации своей реальной заработной платы, а капиталисты руководствуются нормой прибыли. В силу того, что s и v, а также фактически всяческая трудовая ценность не выявляются ни в наблюдении, ни в поведении, мы просто не знаем, что предположить относительно нормы прибавочной ценности, и утверждать, что она одинакова, у нас не больше оснований, чем считать ее различной по отраслям. Например, как мы можем узнать из табл. 7-2 о том, что цена превышает "ценность" в капиталоемких отраслях экономики, но падает ниже "ценности" в трудоемких отраслях? Если мы не приписываем единую величину о для всех отраслей экономики, то более естественным было бы предположить, что различная норма прибавочной ценности компенсирует разрыв между ценой издержек и "ценой производства" и в этом случае капиталоемкие отрасли произведут больше прибавочного продукта на одного работающего по сравнению с трудоемкими отраслями. Поскольку мы сделали подобное допущение, непреодолимым соблазном может оказаться вывод, что капитал порождает прибавочную ценность с неменьшим успехом, чем труд. Как бы то ни было, дело обстоит так, что в марксистской формулировке проблема превращения форм искусно поставлена с ног на голову: именно реально наблюдаемые цены следует трансформировать в ненаблюдаемые ценности, а не наоборот7.
Мы еще увидим, как Маркс заигрывал с идеей, согласно которой сама по себе конкурентная борьба гарантирует выравнивание нормы прибавочной ценности между всеми отраслями экономики, с идеей, которая эхом повторяется многими современными комментаторами Маркса. Их аргументация выглядит следующим образом: конкурентная борьба обеспечивает как одинаковую норму заработной платы за однородный труд, так и рабочий день одинаковой длительности для всех родов занятости; для каждого, кто работает одно и то же число часов в день и получает плату за труд по одинаковой норме, выражаемой в рабочих часах, соотношение "неоплаченного" и "оплаченного" труда должно быть одним и тем же для всех отраслей и это соотношение неоплаченного и оплаченного труда есть просто другой способ измерить норму прибавочной ценности. Ошибочность аргументации состоит в том, что здесь молчаливо предлагается тождество трудовых ценностей и денежных цен - в данном случае цен на жизненные средства для рабочих. Только из того, что рабочие реально получают одинаковую номинальную заработную плату, едва ли следует, что рабочее время, необходимое в разных отраслях экономики для производства товаров, которые обеспечили бы эквивалентный ассортимент жизненных средств, везде одно и то же, независимо от того, является ли соответствующая отрасль трудоемкой или капиталоемкой. Только если бы товары обменивались пропорционально овеществленному в них труду, одинаковая ставка заработной платы и рабочий день одинаковой длительности обеспечивали бы одинаковую норму прибавочной ценности. Но поскольку товары не обмениваются согласно трудовой теории ценности, мы не можем делать вывод о равенстве величин а потому лишь, что имеем равные w и одинаковый рабочий день.
Что вводит в заблуждение при чтении Маркса, так это его молчаливое предположение о том, будто совокупный прямо и косвенно воплощенный в товарах труд очень просто поддается оценке путем "наблюдения и счета". Но на деле это отнюдь не так, ибо затраты косвенного труда путем применения машин могут быть зафиксированы только за определенный период времени при соответствующей норме прибыли. Совершенно справедливо, что этот ряд сходится довольно быстро, так что большая часть совокупного труда, овеществленного в процессе производства товара, уже была учтена задним числом два или три года назад. В конце концов, проблема определения величины совокупной трудовой ценности, например, стали есть не более, чем обратная сторона проблемы поиска того, какую занятость прямого и косвенного труда могло бы породить производство еще большего объема стали. Обе проблемы могут быть разрешены, если мы готовы оказаться почти правыми. Но дело в том, что мы не можем быть совершенно правы. Ценность любого товара ни в коем случае не может быть полностью сведена к прямым трудовым затратам, овеществленным в прошлом, уже в силу существования "совместно производимых изделий". Следовательно, допущение одинаковой нормы прибавочной ценности во всех отраслях, играющее столь существенную роль в аргументации Маркса, не может быть ни заключено из прямого наблюдения, ни выведено из экономического поведения рабочих и капиталистов.
Маркс просто приписывает весь доход эффекту приложения труда и этим самым признает доказанным существование чисто фиктивного соотношения s/v, которое произвольно устанавливается одинаковым для всех отраслей экономики. Если бы вместо трудовой он исходил из капитальной теории ценности, приписывая весь прибавочный продукт исключительно применяемым в процессе производства машинам и оборудованию, и определил норму прибавочной ценности как sic, он осуществил бы превращение ценностей в цены точно так же, как он это сделал раньше. Не всегда принимается во внимание тот факт, что допущение, в соответствии с которым отношение s/v одинаково для всех отраслей, т. е. одно и то же органическое строение капитала означает также, что везде одинаково и sic. Опираясь на капитальную теорию ценности, мы вправе утверждать, что все капиталисты участвуют в дележе совокупной прибавочной ценности, ее единого фонда, созданного исключительно в результате использования не-человеческих факторов производства; в процессе выравнивания приращений прибыли на единицу инвестированного капитала, будь то рабочая сила или машины, капиталисты вынуждены снижать цены ниже ценностей в капиталоемких отраслях и повышать их выше ценностей в трудоемких отраслях. Но эта аргументация была бы не более убедительным доказательством того, что прибавочная ценность создается только машинами, чем то, посредством которого Маркс доказывает происхождение прибавочной ценности исключительно от применения труда.
Единственным местом, где относительно прибавочной ценности Маркс подходит к чему-то, напоминающему довод по существу, является его предположение, что "ценность" первична по отношению к "цене производства" и существует не только теоретически, но и в историческом плане. Когда-то цены находились в соответствии с трудовой теорией ценности, говорит Маркс. Подобно тому, как в биологии онтогенез повторяет филогенез, капиталистическая система выросла тем же путем, как том III "Капитала" вытекает из тома I. При "простом товарном производстве", когда каждый рабочий является собственником орудий труда, каждый зарабатывает одинаковый доход за равное количество отработанного времени. Здесь неодинаковая капиталовооруженность нам еще не досаждает, так как еще не обнаруживается тенденция к одинаковой прибыльности, а миграция рабочих от одного рода занятий к другому просто обеспечивает одинаковую норму прибавочной ценности. Маркс полагает, что такое положение фактически преобладало в древней и средневековой экономике. Энгельс дошел еще дальше, доказывая, что "закон ценности" был господствующим в течение 5-7 тыс. лет8. Советские авторы указывали, будто этим обстоятельством можно объяснить тот факт, что процесс индустриализации в капиталистических странах всегда начинается с развития легкой промышленности. На ранних стадиях развития капитализма, когда превращение ценности в цену еще не происходит и норма прибыли еще не одинакова по отраслям, капитал будет притягиваться в трудоемкие отрасли, производящие потребительские товары, где норма прибыли выше, чем в капиталоемких отраслях, выпускающих машинную продукцию.
Эта неординарная аргументация не может не иметь определенного значения для понимания всех теоретических предвзятостей Маркса. В своей поверхностной интерпретации она несостоятельна: все общества, которые в какой-то мере когда-либо приближались к условиям "простого товарного производства", были ориентированы на потребителя. Конкурентная борьба была не в состоянии приравнять квалифицированный труд к некоторому кратному количеству единиц неквалифицированного труда, а следовательно, и соотношения, в которых происходил обмен продуктами, не могли соответствовать количеству "общественно необходимого простого труда", затрачиваемого для их производства. Больше того, что же произошло с тем, что Маркс называл "первоначальным накоплением"? Вместо вырастания капитализма из колониального разбоя, пиратства, работорговли, фальсификации монет и огораживании мы вдруг имеем упорядоченный исторический процесс превращения ценностей в цены. Интересным результатом этой аргументации является все же то, что, по ее логике, трудовая теория ценности может быть достаточно действенной, даже если отсутствуют все социологические аспекты капитализма. Все, что фактически требуется, - это присутствие конкуренции 9. "Простое товарное производство" есть не что иное, как "раннее и примитивное состояние" общества, по Адаму Смиту, когда товары обмениваются в соотношении, пропорциональном количеству овеществленного в них труда, так как капитал еще отсутствует. Адам Смит предположил существование такого общества только для того, чтобы проиллюстрировать действие конкуренции в упрощенной гипотетической ситуации. Но Маркс, совершенно в немарксистской манере, действительно исходит из того, что докапиталистическая экономика функционирует по таким же законам, что и смитово общество охотников за бобрами и оленями.
7. Как ценность выразить в ценах?
Теперь, должно быть, стало очевидным, что трудовая теория ценности вовсе не является теорией ценности в принятом ныне значении этого понятия. Она не утверждает, что цена товара соответствует количеству труда, овеществленного в процессе его производства, или что конкурентная борьба диктует такое распределение производственных ресурсов между различными отраслями, при котором относительные цены в течение длительного времени проявляют тенденцию быть пропорциональными трудовым затратам. По Марксу, долгосрочные цены определяются так же, как и в ортодоксальной теории, а именно долгосрочными издержками производства, включая прибыль, норма которой является преобладающей в данное время. Но адекватная теория ценности должна объяснять, каким образом рыночные силы создают такую равновесную "нормальную цену". Это включает также объяснение того, как определяются ценности факторов производства и как уровень цен, в том числе цен на факторы производства, формируется из предложения факторов и структуры спроса на готовую продукцию. На все перечисленные вопросы мы не получаем ответа в "Капитале". То, что Маркс имеет в виду, говоря о ценности товара, это его цена, выраженная количеством рабочего времени, когда доля заработной платы в валовых издержках на производство этого товара равна по величине доле, содержащейся в выпускаемой продукции в целом. Более того, этот товар должен быть воспроизводим при неизменных затратах и продаваться в условиях свободно конкурирующей закрытой экономики. Отсюда ясно, что для любых практических проблем ценообразования марксистская теория ценности более чем бесполезна.
Высказывалось мнение, будто в намерения Маркса не входило дать подробную теорию относительных цен. Марксистская система имеет дело в сущности с макроэкономическими отношениями, и в частности с распределением дохода между владельцами собственности и наемными работниками. Некоторые марксисты выражали свое неудовольствие по поводу подобных доводов, приводимых ради сохранения лица. Теория классового распределения доходов, которая по своему содержанию является экономической, а не этической, должна иметь некоторое отношение к фактическим ценам. Смысл всего I тома "Капитала" состоит в том, чтобы показать, как существование прибавочной ценности согласуется с таким положением вещей, при котором товары обмениваются в соответствии с количеством овеществленного в них труда. Теория прибавочной ценности является в сущности утверждением о существовании взаимосвязи между ценностью рабочей силы и ценностью конечного продукта. Несомненно, это утверждение относится и к относительным ценам.
Тем не менее, создается впечатление, что постоянное возвращение Маркса к исходному делению на "оплаченный" и "неоплаченный" труд имеет определенное отношение к агрегированному выпуску продукции в экономике в целом - в любой развитой экономике рабочие не тратят часть своего времени на изготовление товаров для собственного потребления. Поэтому то, что говорит Маркс, можно, как кажется, свести к следующему: если для производства данного чистого национального продукта требуется 100 человеко-часов трудозатрат и 60% выпуска затрачивается на заработную плату, тогда ценность избыточного продукта эквивалентна 40 человеко-часам; в некоторой отдельно взятой капиталоемкой отрасли экономики, в которой на заработную плату приходится только половина объема произведенной условно чистой продукции, избыточные 10 человеко-часов прибыли следует приписать тому факту, что цена продукта превышает его ценность. Рассуждая таким образом, мы видим, что совокупная прибыль в системе ограничена величиной неоплаченного труда, который можно выжать из рабочего класса. Поэтому, по Марксу, "ценность" - это не отношение, в котором продукты обмениваются между собой, а чистая абстракция, постулированная, но не наблюдаемая, которая приписывает каждому рабочему среднюю норму а. Когда совокупный избыточный продукт, агрегированный от этого среднего показателя, разбивается и перераспределяется между отраслями, то можно говорить о том, что цены отклоняются от ценности и что прибыль как результат конечного анализа есть не что иное, как просто неоплаченный труд.
Высказывался также взгляд, будто теория прибавочной ценности есть не что иное, как отражение особой этической или политической идеи о том, что доход от собственности должен был бы доставаться скорее рабочим, чем капиталистам, землевладельцам и рантье. Трудовая теория ценности в такой интерпретации есть скорее теория естественного права, чем теория цен. И все же, сколько бы морального пафоса ни излучала каждая фраза "Капитала", Маркс не написал бы три тома своего труда только ради того, чтобы представить положительное доказательство некоего нормативного суждения. Трудовая теория ценности может быть связана с определенными нравственными чувствами, но она не основывается на них. По существу она апеллирует к науке, а не к этике. В конечном счете Маркс критиковал и опровергал так называемых рикардианских социалистов, которые в 1830-1840-х годах выдвинули доктрину "права труда на полный продукт труда". Кроме того, Маркс прекрасно осознавал, что рабочие не могут заявлять права на весь произведенный продукт даже при коммунизме, не говоря уже о капитализме: даже коммунистическое общество должно будет реинвестировать часть своего национального продукта с целью сохранить фонд своего основного капитала и обеспечить существование нетрудоспособной части населения за счет чистого национального продукта.
8. Марксистские доводы в пользу трудовой теории ценности
Мы видели, что трудовая теория ценности может некоторым образом объяснить все наблюдаемые явления ценообразования в капиталистической экономике. Скептик мог бы возразить, что любая схема может оказаться продуктивной за счет отказа от излишней теоретической усложненности: так, имея достаточное число эпициклов, можно даже успешно отстаивать гипотезу Птоломея. Однако марксисты возражают на это, что политическая экономия и без того насыщена теориями, которые требуют существенных оговорок, прежде чем их применять к ситуациям реального мира: вся проблема сводится только к степени соответствующей абстракции, для которой не существует заранее предписываемых правил. Но экономия в логике имеет свои достоинства: чем меньше эпициклов, тем лучше. Не следует ли нам применить "бритву" Оккама10 к маловразумительному предположению о том, будто только труд добавляет ценность продукту, и совсем ни при чем ценность сырья и машин? Отказавшись от этой точки зрения, мы избавляемся также от произвольного допущения, по которому отношение добавленной трудом ценности к величине заработной платы имеет тенденцию к выравниванию между отраслями и таким образом обходимся без формалистической проблемы превращения форм. В конечном счете немало экономистов использовали трудовую теорию ценности в качестве первого приближения к пониманию долговременной тенденции "реальных издержек" при производстве товаров, без всякого вздора о превращении ценности в цену. Даже Кейнс в своей "Общей теории" высказал "сочувствие" трудовой теории ценности на том основании, что относительные цены в кратковременной перспективе определяются величиной первичных или переменных затрат и что в масштабе всей экономики первичные затраты суть совокупные затраты на заработную плату. В то же время ясно, что марксисты под своей трудовой теорией ценности подразумевают нечто большее. Почему они цепляются за нее?
Под напором критики марксистские авторы признают ограниченное значение трудовой теории как теории относительных цен. Но они настаивают на том, что эта теория, как никакая другая, подчеркивает контрастный характер принципиального распределения доходов между наемными работниками и владельцами собственности. Дело в том, что трудовая теория, и только трудовая теория, приводит к теории прибавочной ценности, а именно эта последняя есть то, что привлекает. Лишь трудовая теория ценности, объявляют они, основывается на том факте, что труд представляет своеобразные общественные издержки, только она образует твердую основу объективных затрат, только она делает особый акцент на том, что производство и обмен предполагают общественные отношения между людьми, а не просто техническую связь между вещами, и так далее. Отчасти подобная аргументация представляется как реакция на бесцветную нейтральность современной экономической теории с ее жестким отделением теории цен от экономической теории благосостояния. Однако на глубинном уровне все, о чем толкуют марксисты, сводится к представлению, что, если мы не начнем с трудовой теории ценности, мы не сможем доказывать, что капиталисты присваивают часть совокупного продукта, не принимая участия в трудовом процессе. Но на каком основании мы должны предполагать, будто прибыль - это "незаработанный доход"? Этот вопрос, который составляет сущность полемики между марксистами и немарксистами, в явном виде почти никогда в литературе не поднимался.
9. Прибыль как незаработанный доход
Первое, на что следует обратить внимание, это понятие прибавочной ценности у Маркса оно вовсе не выведено формально из трудовой теории ценности. Для того чтобы рабочая сила продавалась по своей ценности, на рынке труда должен иметься некий уравновешивающий механизм, который обеспечивал бы соответствие "рыночной цены" трудовых услуг и их "естественной цены". Экономисты классического направления нашли такой механизм в теории народонаселения, но Маркс отверг теорию Мальтуса, не соглашаясь с положением о том, что рабочая сила производится в соответствии с рациональным подсчетом затрат. Вместо этого он ввел понятие "резервной армии" безработных, которая, однако, не имеет обязательной тенденции к сохранению заработной платы на уровне "ценности" рабочей силы, хотя и может быть достаточно эффективной, чтобы сдерживать рост заработной платы. Короче говоря, сам того не сознавая, Маркс считает невозможным применение трудовой теории ценности к заработной плате, так как выравнивающий механизм, который положен в основу этой теории, на рынке труда не действует. Все это имеет свои преимущества, ибо позволяет нам обсуждать теорию прибавочной ценности, исходя из ее собственного обоснования и без какой-либо связи с трудностями, вытекающими из трудовой теории ценности.
У Маркса проблема заключается в том, чтобы показать, каким образом прибавочная ценность - этот бесплатный барыш капиталиста - сохраняется в экономике, в которой цены определяются действием обезличенных сил, а отношения между нанимателем и рабочим основываются скорее на договоре, чем на имущественном положении. В условиях совершенной конкуренции можно себе представить, что капиталисты, чей индивидуальный вклад в общий выпуск продукции слишком мал для того, чтобы оказывать влияние на цены, будут расширять производство, стремясь присвоить больше прибавочной ценности, если уровень заработной платы не столь высок, чтобы снизить прибыль до нуля. Отбросив мальтузианский механизм "заработная плата - народонаселение", Маркс был вынужден обратиться к чему-то другому, что могло бы сдерживать рост заработной платы. Это другое он нашел в концепции хронического избыточного предложения труда. Избыточное предложение труда означает, что преобладающая в данное время норма оплаты труда выше равновесного уровня заработной платы. Нетрудно понять, как подобная ситуация может сохраняться в условиях неразвитой экономики, где равновесная норма заработной платы, которая должна разгружать рынок труда, значительно ниже прожиточного минимума. В этом случае норма заработной платы будет искусственно поддерживаться на высоком уровне с помощью всевозможных общественных соглашений, поощряющих "справедливую" заработную плату, а результат замаскирован точно так же, как и настоящая безработица. Это и есть то, что мы определили раньше понятием "марксистская безработица": использование постоянного капитала на полную мощность оказывается тем не менее недостаточным, чтобы поглотить все имеющееся предложение труда.
Но верно ли, что этот вид структурной безработицы должен будет исчезнуть в условиях развитой экономики? Нет, не обязательно. Во всяком случае Маркс утверждал, что безработица нужна даже в развитой экономике для того, чтобы заработная плата не съедала прибыли, подрывая тем самым стимул для накопления капитала. Поэтому подъемы деловой активности вызывают уменьшение численности резервной армии, а любой кризис эту армию пополняет, тогда как длительный рост при полной занятости является, согласно Марксу, противоречием. Другими словами, Маркс предлагает нечто, очень напоминающее идею Кейнса о "равновесии в условиях безработицы". Но это не статическое, как у Кейнса, а динамическое, подвижное равновесие, включающее положительные темпы роста капитала и труда.
Позволим себе на время согласиться с этой теорией динамического процесса, который обеспечивает существование капитализма. В каком смысле мы можем тогда утверждать, что прибавочная ценность, или прибыль, представляет незаработанный доход? Описывая прибавочную ценность как "экспроприированное рабочее время", Маркс, по-видимому, хочет сказать, что прибавочная ценность не есть вознаграждение за производительный труд; это вовсе не та плата, которая технически необходима для реализации производственного процесса; это скорее результат частной собственности на средства производства при капитализме. Противоречит ли сказанное учению "буржуазной" политэкономии? Возьмем одну наиболее апологетическую из всех теорий процента, теорию воздержания, выдвинутую Нассау Сениором. Капиталист в течение некоторого времени воздерживался от текущего потребления и поэтому теперь может предъявить требование на процентный доход, или прибыль, в качестве "справедливого вознаграждения" за свои старания. Он может требовать всего, чего захочет, но почему конкуренция позволяет ему получать процентный доход? Очевидно потому, что рабочие не владеют всеми необходимыми средствами, чтобы ждать до тех пор, пока товары, которые они сейчас производят, появятся в продаже; только потому, что капиталисты в состоянии авансировать заработную плату, они получают процент в качестве личного дохода. "Оправдывает" ли эта теория выплату процентного дохода? В определенном смысле, да; положительные чистые инвестиции не могут быть осуществлены, если отдельные люди не проявляют готовности отсрочить свое текущее потребление; так как, по-видимому, никто не готов этого делать без вознаграждения, отмена процента означала бы отсутствие источников капиталовложений. Но это ни в коем случае не оправдывает существование частной собственности на средства производства. Если отсрочку текущего пользования доходом в самом деле рассматривать как убыток, тогда теория воздержания безусловно оправдывает существование положительной процентной ставки на денежную ссуду в одинаковой мере как при социализме, так и при капитализме. В целом все теории процента, будь то теория предельной производительности, временного предпочтения или любая другая, должны объяснять получение прибавочной ценности капиталистами, землевладельцами и рантье в свете того фундаментального, формально узаконенного факта, что рабочие не владеют средствами производства.
Вопрос не в том, как объяснить существование процентного дохода или прибыли, а в том, как объяснить частную собственность на капитальное оборудование и сопутствующее ей право нанимать рабочую силу. Приемлемость той или иной буржуазной теории процента не предполагает никаких выводов относительно институциональной структуры общества. Для того чтобы дать рациональное толкование частной собственности на средства производства, мы нуждаемся в дополнительных аргументах, которые должны показать, что индивидуальное и децентрализованное принятие решений более эффективно или более продуктивно, чем централизованное планирование. Напротив, доводы в пользу социализма должны убедить нас в том, что общественная собственность и централизованное управление каким-то вполне определенным образом более эффективны и предпочтительны, чем децентрализованное принятие решений.
Любопытно, что Маркс, проповедник социализма, придал всей полемике об относительных достоинствах капитализма и социализма превратный характер, объединив экономический и социальный аспекты в теории процента. Спор о капитализме в его сравнении с социализмом вращается вокруг вопроса о том, как наиболее эффективно могут выполняться определенные функции, например функции, связанные с владением собственностью. Вместо этого Маркса обуревает чисто метафизическая проблема - бесплоден или продуктивен капитал, считать ли процентный доход или прибыль платой за оказанные услуги или же это просто доход, украденный у рабочих. Маркс соглашается с тем, что вся ценность производится трудом, и способность труда создавать ценность можно увеличить, работая с капитальным оборудованием. Но говорить о том, что продукт труда по величине больше с участием капитала, чем без него, значит утверждать, что капитал продуктивен. Это ничего не доказывает, если говорить о достоинствах капитализма. Можно говорить, что капитал имеет свойство производительности и даже сами капиталисты продуктивны, - еще один тезис - и в то же время считать, что цена, которую мы платим за свободное предпринимательство в форме периодических спадов и значительного неравенства в распределении доходов, слишком высока, чтобы оправдать его увековечивание. Другими словами, не обязательно быть марксистом, чтобы верить в социализм, а одобрение капитализма еще не означает отрицания фактов, из которых Маркс вывел неоправданное заключение о том, что прибыль есть своего рода легализованный грабеж11.
Трудность состоит в том, что существует непреодолимый водораздел между социалистами-прагматиками, которые критикуют капитализм за его неэффективность и присущее ему неравноправие, и социалистами-марксистами, которые осуждают капитализм за эксплуатацию рабочих и фетишизацию материального производства и присвоения. Если мы говорим, что "социализм - это насчет равенства", то мы можем рассматривать достоинства коллективной собственности на средства производства в свете ее воздействия на распределение доходов, концентрацию экономического потенциала, темпы научно-технического прогресса, влияние как рабочих, так и потребителей на принятие управленческих решений, поддержание полной занятости и темпов экономического роста. Другими словами, мы можем остановить свой выбор на государственной собственности, по меньшей мере в принципе, в силу ее фактической очевидности. Однако, если вместо этого в качестве главного возражения против капитализма выдвигается не только то, что он поощряет неравенство, или недостаточно эффективен, или обречен на гибель, но и то, что он представляет джунгли, в которых рыщут тигры капитализма и преследуют беззащитных рабочих как добычу, тогда только консенсус в отношении определенных ценностных установок может разрешить великий спор о национализации. Нам следует договориться о понятии, так сказать, "хорошего общества", прежде чем мы могли бы претендовать на право называться социалистами. Совершенно ясно, что ведение дискуссии о марксизме затруднено тем, что Маркс критиковал капитализм как с позитивных, так и с нормативных позиций. Ему недостаточно было просто доказывать, будто капитализм порождает нежелательные экономические последствия; оставляя в стороне эти последствия, он утверждал, что прибыль, или процентный доход, в долевом распределении факторов производства лишена экономического raison d'etre - это вовсе не необходимая оплата издержек, и она конечно же исчезнет, если мы национализируем средства производства.
10. Маркс и Бём-Баверк
Различие между процентным доходом, соответствующим долевому участию в производственных факторах, и процентным доходом как необходимой оплатой издержек достаточно наглядно проявляется, если марксову теорию процента сопоставить с той, которую предложил Бём-Баверк. "Патриарх буржуазных экономистов" рассматривал труд и землю в качестве единственных первичных факторов производства и подобно Марксу трактовал капитал как произведенное средство производства, которое просто переносит ценность на продукт; он отрицал положение о том, будто "воздержание" есть самостоятельный фактор производства, а также тот факт, что процентный доход обязан своим происхождением экономической активности самих капиталистов. По представлению Бём-Баверка, "прибавочная ценность" создается исключительно трудом и землей, но она возникает только с течением времени. Рабочие получают фактически всю текущую ценность будущих результатов своего труда с соответствующей скидкой на величину действующей процентной ставки, тогда как будущая ценность этой продукции будет непременно превышать ее текущую ценность. Главной задачей теории процента является показать, почему существуют такие различия в ценности продукта труда на протяжении времени. Но какой бы ни была причина, уа скидка с будущей ценности товаров возможна только потому, что отсутствие у рабочих финансовых резервов вынуждает их платить надбавку за товары, покупаемые именно сейчас. Поэтому в той мере, в какой процентный доход представляет определенную долю, его толкование Марксом и Бём-Баверком существенно не различается.
Но процент есть также цена, которая диктует распределение потока доходов в обществе за определенный период времени. Он служит определяющим фактором при распределении ресурсов между текущим и будущим потреблением. И, по утверждению Бём-Баверка, процент представляет общеэкономическую категорию, свойственную не только капитализму, а существующую везде, где происходит обмен товаров текущего и будущего потребления. В противоположность этому Маркс полностью игнорирует проблему распределения ресурсов во времени при социализме. Дело не только в том, что Маркс не решается, как он сам говорит, предписывать "рецепты для харчевни будущего", но скорее в том, что марксистская экономическая теория отказывает именно там, где она больше всего нужна, а именно: не дает экономически разумного обоснования экономики социализма.
11. Прибавочная ценность и экономическая прибавка
Марксово "доказательство" эксплуататорской сущности прибыли проводится в форме бесконечно повторяющегося утверждения, что рабочие создают продукции по величине больше, чем затраты на их собственное содержание и воспроизводство. Но таким образом доказывается всего лишь тот факт, что капитализм производит прибавочный продукт сверх минимального биосоциального уровня жизни населения. Снова и снова Маркс воображает, будто он убедил нас в том, что эту прибавку следует относить только за счет труда, тогда как все, что ему удается показать, это лишь то, что в процессе производства создается некий избыток. По определению Маркса, "эксплуатация" может прекратиться только тогда, когда текущий чистый продукт труда будет целиком доставаться рабочим для их текущего потребления, т.е. "эксплуатация" означает положительные чистые инвестиции. Точно так же некоторые современные марксисты облегчают себе задачу, видя капиталистическую эксплуатацию везде, где капиталисты претендуют на участие в чистом продукте. Как бы то ни было, основывать теорию эксплуатации на одном только факте частной собственности на средства производства есть не что иное, как обман: это означало бы, что сущность прибыли можно объяснить, исходя только из того случайного замечания, что к машинам и заводам нет свободного доступа для всех. Этот аргумент убеждает только потому, что отбрасываются любые другие.
В одной из своих ранних работ ("Немецкая идеология") Маркс дал определение "эксплуатации" как "пагубного использования другого лица в целях собственной выгоды". Конечно, капиталисты эксплуатируют рабочих ради собственной выгоды, но как мы докажем, что свою прибыль они непременно получают за счет рабочих? Как мы "докажем", что прибыль является результатом "эксплуатации"? Конечно же, не путем взывания к "праву" рабочих на весь продукт труда, так как подобное притязание не может быть оправдано ни в какой социальной системе. И даже не ссылками на тот факт, что рабочие производят больше, чем затраты на их собственное содержание и воспроизводство, ибо это доказывает только, что экономика производит избыточный продукт, а не то, что этот избыток обязан своим происхождением исключительно живому труду. Тем более мы не можем этого сделать, повторяя снова и снова вслед за Марксом, что рабочий одну часть дня работает на себя ("необходимый труд"), а другую часть дня - на капиталиста ("прибавочный труд"), ибо подобное деление рабочего дня в отношении любого работника есть не что иное, как фикция: рабочие в отраслях, выпускающих потребительские товары, работают весь день для того, чтобы произвести жизненные средства для себя и других рабочих, в то время как те рабочие, которые заняты в отраслях, производящих средства производства, не производят жизненных средств ни для себя, ни для остальных рабочих. Остается лишь, пожалуй, делать акцент на том, что при капитализме рабочие выступают в качестве "свободных агентов" только в юридическом смысле этого понятия и полностью лишены контроля над условиями своего труда.
На первый взгляд труд при капитализме свободен, однако на самом деле это труд принудительный, обеспечивающий производство таким образом, что желания и интересы рабочих подчинены желаниям и интересам капиталистов. Капиталист поддерживает "деспотизм рабочего места" и именно в этом смысле прибыль есть результат "эксплуатации".
Итак, приведенный взгляд на сущность трудового договора и истинную природу того, что Маркс называл "трудовым процессом", подсказывает нам объяснение сущности прибыли как прибавочной ценности, которое полностью расходится со всеми прочими взглядами на трудовую теорию ценности. Это скорее социологическое, чем экономическое толкование, которое в самом деле в неявной форме можно найти в исходных утверждениях Маркса, касающихся трудовой теории ценности. Некоторые современные марксисты, склонные отказаться от теории трудовой ценности как несостоятельной, сделали свой выбор в пользу рассуждений, которые обещают дать лучшее толкование понятия "эксплуатация". И здесь следует сказать о том, что Маркс еще раз проявил замечательную способность проникновения в суть дела, даже если он и использовал ее не наилучшим образом: контракт о работе по найму при капитализме "несовершенен" в том смысле, что в нем оговаривается ставка заработной платы и длительность рабочего времени в часах, но ничего не говорится об интенсивности или качестве труда, который выполняется по договору. При сложившемся характере производственных процессов лишь в редких случаях выпускаемую продукцию можно отнести за счет каждого отдельного рабочего; поэтому повременная заработная плата распространена в большей мере, чем сдельная оплата труда. Но это означает, что капиталисты каким-то образом должны обеспечить необходимое качество труда путем постоянного контроля над выполняемой работой, подкрепляемого угрозами увольнения. Короче говоря, существует нечто, что можно было бы назвать "деспотизмом рабочего места", и прибыль достается только тем капиталистам, кто настоящий деспот.
Конечно, можно поспорить о том, не окажется ли все выше сказанное верным и в условиях социализма, невзирая на то, что здесь прибыль идет государству. Но если при социализме предприятиями управляют рабочие, как это представлял себе Маркс, то теперь уже сами рабочие становятся деспотами над собой и "эксплуатация" исчезает. Вопрос о том, сможет ли экономика предприятий, управляемых рабочими, функционировать эффективно, мы не рассматриваем. Все, что мы предлагаем, - это, в конце концов логически определить понятие "эксплуатация" в его ограничительном применении только к капитализму. К сожалению, как мы уже отмечали, не таким был принципиальный ход рассуждений, которым пользовался Маркс, - он находился под слишком сильным влиянием Рикардо, для того чтобы отказаться от "экономического" объяснения прибыли как прибавочной ценности (в тогдашнем понимании термина "экономический"), т.е. от аргументации, основанной на теории трудовой ценности.
В наше время мы вкладываем несколько иной смысл в "экономическое" объяснение прибыли. Если и существует какой-либо смысл в том, чтобы называть доходы капиталистов и землевладельцев термином "прибавочная ценность", то делать это следует потому, что подобные платежи в отличие от заработной платы рабочих не обязательно обусловлены требованием услуг со стороны капитала и земли. "Избыток" в экономической теории может означать только превышение доходов определенного экономического агента над его ценой предложения. В качестве классического примера такого избытка может служить арендная плата землевладельцам за высокопродуктивные земли, как это показано у Рикардо. Ответ на вопрос о том, что составляет ренту в рикардианском понимании, полностью зависит от нашей исходной точки зрения. Поскольку агент имеет альтернативные возможности, его доход нужен с точки зрения фирмы - это самая узкая точка зрения. Но если агент оперирует в рамках отрасли или же "чистые убытки" от перемещения капитала в другие отрасли недопустимо высоки, выплаты агенту могут оказаться выше, чем это необходимо, чтобы удержать услуги агента в данной отрасли, - поскольку конкурентная борьба между фирмами в этой отрасли обеспечит выравнивание цен каждой единицы производительных услуг (предельных и промежуточных единиц в одинаковой степени), агент действительно будет получать избыток с точки зрения отрасли. И по мере расширения нашего угла зрения - от компании к отрасли, от отрасли к экономике в целом - альтернативные возможности для производительного агента становятся в общем более ограниченными, и плата, необходимая для того, чтобы удержать единицу производительных услуг в пределах данной экономической сферы, уменьшается. Для экономики в целом не существует альтернативных возможностей в краткосрочной перспективе, и все вознаграждение агента становится избытком: плата за услуги, доставляемые собственностью, в краткосрочном плане перестает быть экономической необходимостью, так как эта собственность уже существует и "что было, то прошло". В краткосрочном аспекте, как сказал бы Маршалл, весь интерес сосредоточен на сущности квази-ренты. То же самое верно и в отношении массы заработной платы в краткосрочном плане, за исключением того, что рабочим необходимы выплаты для полдержания повседневного существования.
Но если мы теперь взглянем на проблему в долгосрочном аспекте, мы "сузим" нашу точку зрения, рассматривая возможности новых альтернативных доходов за счет факторов производства. Плата за пользование собственностью теперь уже становится экономически необходимой даже с точки зрения общества в целом. Плата владельцу за пользование его производительными услугами, чтобы компенсировать ему потерю альтернативного применения своей собственности, образует цену предложения этих услуг. Убытки, связанные с отказом от будущего применения ради сегодняшнего, столь же реальны и необходимы, как и плата рабочим, которая позволяет им вырастить новое поколение рабочих. Избыток может существовать и существует на деле, но он может существовать с таким же успехом и в обществе, которое отменило частную собственность на средства производства.
После такого экскурса в теорию Маршалла, мы можем по-новому сформулировать марксистскую теорию прибыли как "прибавочной ценности". Единственное условие, при котором цена предложения капитала всегда будет равной нулю независимо от узкой или широкой точки зрения, задано тогда, когда ни сбережения, ни инвестиции никак не связаны с процентной ставкой, или нормой прибыли, - будем теперь употреблять эти термины как синонимы. Если падение нормы прибыли уменьшает сбережения и инвестиции, тогда цена предложения капитала фактически положительна (под "ценой предложения" понимается просто плата, стимулирующая предложение капитала).
Читатель может поддаться искушению и подумать, что сказанное подтверждает наш взгляд: прибыль не просто прибавочная ценность. Но на самом деле Маркс как будто предвидел возражение Маршалла, ибо он утверждает, что все сбережения делаются капиталистами с целью реинвестиций и капиталисты автоматически вновь вкладывают всю прибыль независимо от величины ожидаемых доходов. Для Маркса не существует проблемы стимулирования инвестиций, и, если теорию прибавочной ценности принимать всерьез, в ней логически не может быть места для какой-либо проблемы, касающейся подобного стимулирования капиталовложений. К сожалению, этот взгляд разрушительным образом воздействует на марксову теорию экономических циклов и тем более на всю его концепцию "кризиса" капитализма.
Мы подошли к обобщенному результату, который нам еще придется проследить дальше: либо теория прибавочной ценности несостоятельна, либо следует отказаться от предсказанной Марксом возрастающей нестабильности капиталистической экономики.
12. Законы движения капитализма
Ясно, что Марксова атака на капитализм на деле не имеет ничего общего с сущностью дохода от собственности как "неоплаченного труда". При капитализме рабочие не получают полный продукт своего труда, но они не получили бы его и при социализме. Капитализм должен быть уничтожен, доказывает Маркс, не из-за некоей присущей ему несправедливости в распределении дохода между классами и не потому, что потребление рабочих может быть увеличено предположительно на 20% или 30% национального дохода, что потребляются сейчас капиталистами, а по той причине, что эта система приводит к войнам, колониальной эксплуатации и особенно к потере людских ресурсов вследствие безработицы. Подобным же образом в социализме он видит возможность создания полной занятости, более эффективного контроля рабочих над условиями своего труда, эмансипации личности, высвобождения нового культурного потенциала и международного мира. Это значит, что мы можем рассматривать Марксов анализ "законов движения" капитализма, не обращая внимания на логические тонкости проблемы превращения форм. Фактически данный Марксом анализ структурного развития капитализма совсем не зависит от признания или непризнания трудовой теории ценности.
Но здесь мы встречаемся с трудностью, с которой еще не приходилось иметь дело. Независимо от того, какое из пророчеств Маркса мы исследуем - абсолютное или относительное обнищание, постепенное исчезновение малых и средних предприятий, падение нормы прибыли, - мы нигде не находим исчерпывающего анализа феномена, о котором идет речь. В некоторых случаях все, чем мы можем руководствоваться, это ряд нечетких и даже противоречивых высказываний. Отставляя в сторону Маркса, мы находим массу литературы, написанной его последователями, которая содержит ошеломляющее разнообразие интерпретаций основных исторических путей капитализма. В заключение следует отметить, что некоторые из предсказаний были отвергнуты самим ходом событий, тогда как другие все еще побуждают к размышлениям и спорам; но ни одно из них нельзя рассматривать как обоснованное даже теоретически. Тем не менее эта часть из всего написанного Марксом остается в некотором роде наиболее плодотворной и изобилующей провоцирующими гипотезами.
13. Закон тенденции нормы прибыли к понижению
Рассмотрение знаменитого закона снижения нормы прибыли мы начнем с напоминания о том, что норма прибыли r изменяется обратно пропорционально "органическому строению капитала" q и прямо пропорционально норме прибавочной ценности s.
В этом месте мы отказываемся от допущения, что весь постоянный капитал потребляется ежегодно, и вводим в явной форме отклонения в скорости оборота и сроках службы капитала:
Здесь tc и tv - скорость оборота соответственно постоянного и переменного капитала, t - средняя взвешенная этих двух величин; Q = (q + 1)d, где d - средняя взвешенная сроков службы c и v, а t = l/d. Уравнение в этом виде подчеркивает факт, знакомый каждому бизнесмену: любое увеличение скорости оборота капитала, или, что то же самое, любое сокращение срока его службы, ведет к увеличению нормы прибыли12.
Выражение r = s/Q равнозначно более известному выражению, которое определяет норму прибыли как функцию величины прибавочного продукта на одного человека - поток на единицу запаса, а соотношение капитал-труд как отношение двух запасов. Мы начинаем просто с Марксова выражения и умножаем на величину заработной платы одного работающего:
В той мере, в какой это относится к Марксу, само выражение r = s/Q устанавливает закон, по которому норма прибыли на капитал должна падать по мере роста механизации в отрасли. Сделав вывод о том, что ставка заработной платы увеличивается лишь незначительно (если это вообще происходит) в процессе накопления капитала, в то время как научно-технический прогресс вызывает непрерывный рост запасов оборудования в расчете на одного рабочего, Маркс полагал очевидным тот факт, что Q должно проявлять тенденцию к непрерывному росту. Верно, что это не приведет к уменьшению r, если скорость, с которой возрастает s, превосходит темпы роста Q. И так как механизация увеличивает производительность труда, то маловероятно, чтобы она не оказала воздействие также на увеличение s. Маркс понимал, что существует некая функциональная связь между Q и s, но после того как он убедился, что s возрастает только в рамках "определенных непреодолимых границ", он предположил, что она должна оставаться неизменной. Он определенно признавал воздействие автономного увеличения s, с которой он управлялся под ярлыком "абсолютная и относительная прибавочная ценность", но он отбросил и это увеличение, на сей раз оправдываясь тем, что оно имеет якобы определенные физические границы.
Постоянство величины s было только упрощающим допущением, но, как уже неоднократно указывалось, это допущение было особенно неуклюжим упрощением для марксистской системы. Так как заработная плата и прибыль поглощают весь доход, постоянство s предполагает константными также относительные доли. Это значит, что реальная заработная плата растет столь же быстро, что и средняя производительность труда. Обозначив через s чистый продукт, а через o/N среднюю производительность труда, имеем
Если заработная плата, v/N увеличивается так же быстро, как и производительность труда o/N, знаменатель дроби остается незатронутым, следовательно, не изменяется и аs. Однако мало того, что Маркс столь много твердил о снижении доли труда, - подобное уменьшение вытекает также из самого понятия "резервной армии". Как ни толкуй, хроническая безработица означает, что заработная плата не увеличивается столь же быстро, как средняя производительность труда. И до тех пор пока сказанное остается верным, всякое увеличение выработки на одного работающего вызывает также увеличение s. Ничего не поделаешь, если реальная заработная плата остается неизменной, s будет резко возрастать по мере увеличения K/N. Таким образом, тенденция величины r к падению имеет неопределенный характер: все зависит от свойств конкретной функции s = f(Q).
Попытка Маркса доказать существование верхнего предела этой функции безнадежно запутана, отражая тем самым трудность измерения цен эталоном, который сам изменяется со временем. С течением времени возрастает средняя производительность труда, а "ценность" изделий, измеренная количеством овеществленного в них труда, уменьшается. Этот рост производительности есть, однако, результат увеличения органического строения капитала. При постоянной норме прибыли возрастание Q влечет за собой падение цен, но не столь быстрое, как снижение трудовых ценностей, - так же как цена определенного товара превышает его ценность, когда он производится при Q, превышающей среднее по народному хозяйству. Отсюда совершенно ясно, почему Маркс оперирует в своих числовых примерах с неизменной величиной . это обеспечивает изменение цен пропорционально трудовым ценностям. Следует заметить, что он был не вправе писать r = s/(c + v), так как r здесь выражается в ценах, a s - величиной (трудовой) ценности. Ему следовало бы писать r = p/(с + v), где p означало бы совокупную денежную прибыль. В этом случае он обнаружил бы, что связь между r и s ни в коем случае непрямая, особенно если ее наблюдать во времени. Например, наше прежнее утверждение, будто неизменное s предполагает в качестве постоянных относительные доли заработной платы и прибыли, строго говоря, не соответствует истине: отношение трудозатрат в человеко-часах прямого и косвенного труда, необходимых для изготовления средств производства и предметов роскоши, потребляемых капиталистами, к трудозатратам, необходимым для производства жизненных средств для рабочих, может оставаться неизменным, в то время как соотношение денежной прибыли к денежной заработной плате изменяется значительно в ответ на колебания в структуре потребления капиталистов и рабочих и, следовательно, в ответ на колебания цен потребительских и непотребительских товаров. Относительные цены лишь приблизительно пропорциональны относительным трудозатратам, т.е. отношение s/v ни в коем случае не идентично соотношению совокупная прибыль - суммарная заработная плата. Отказавшись от этого взгляда, Марксу не остается ничего другого, как согласиться с тем, что возрастающая s есть составная часть общего процесса роста производительности, вызванного непрерывным ростом Q. Остается только спросить: существует ли предел роста нормы прибавочной ценности.
Многие из нас могли бы согласиться, что прибыль в расчете на одного работающего не может возрастать беспредельно. По мере того как увеличивается производительность, рабочие будут, несомненно, добиваться повышения денежной заработной платы путем активизации своих профсоюзов. Этим аргументом Маркс не пользуется из-за предположения, по которому совершенная конкуренция исключает возможность создания профсоюзов. Но даже в экономике с совершенной конкуренцией реальная заработная плата должна повышаться, поскольку более сложные машины требуют для своего обслуживания более высокой квалификации, тогда как растущая интенсивность труда предъявляла повышенные требования к качеству питания и одежды, для того чтобы поддержать энергию рабочих. Однако внедрение более сложных машин приводит также к увеличению разрыва между выходом продукции и заработной платы, от которой зависит величина s. То обстоятельство, что возросшая производительность труда приводит также к уменьшению ценности продукции в денежном выражении, не имеет при этом существенного значения, так как одновременно она вызывает удешевление и товаров, покупаемых рабочими. В заключение мы утверждаем, что величина s будет возрастать, если производительность в отраслях, выпускающих жизненные средства, растет быстрее по сравнению с другими отраслями; напротив, эта величина будет уменьшаться, если рост производительности будет происходить только в отраслях, которые выпускают машины и предметы роскоши.
Марксу следовало бы провозгласить, что движение ценности жизненных средств запаздывает по сравнению с падением (трудовой) ценности совокупного продукта. Но в силу логических и эмпирических причин это было бы слабым доводом. Наилучший довод, который он выдвигает, сводится к следующему: 24-часовой предел рабочего дня не позволяет повышать s сверх определенной величины. В то же время увеличение Q, предполагает снижение численности работающего персонала на каждую единицу капитала, так что повышение s может и не вызвать роста совокупного прибавочного продукта, связанного с данным капиталом. Эти два довода, несомненно, дополняют друг друга; в конечном счете наступит момент, когда никакое возможное увеличение s не сможет спасти общее количество избыточного продукта, произведенного при данной величине капитала, от падения ниже первоначального уровня; в этой точке г начинает падать. Что забывает здесь Маркс, так это то, что "ценность" неизменна только при постоянной производительности труда. В любой момент времени s + v есть заданная величина для данного количества труда; отсюда 24-часовой предел рабочего дня предотвращает бесконечный рост а (при условии, что v > 0), Но по мере роста производительности труда ничто не может остановить рост а в его стремлении к бесконечности. При неизменной реальной заработной плате падают одновременно "ценность" величины s и "ценность" величины v, но, по определению роста производительности на одного рабочего, отношение s/v непрерывно возрастает. Действительно, может случиться, что отношение c/v также увеличивается, но бесконечно большое s всегда сможет скомпенсировать рост величины q. Поэтому закон Маркса о падении нормы прибыли, даже если принять обоснование его автора, попадает в такую запутанную сеть противоречивых сил, распутать которую невозможно, если на руках только то, что предлагает сама эта теория. В конечном счете проблема Маркса была такова: тенденции в системе цен вывести из ненаблюдаемых тенденций в произвольной системе (трудовой) ценности.
Тем не менее, можно найти доводы в пользу закона Маркса, если исходить из крайне упрощенных положений неоклассической экономической теории. Во-первых, мы должны четко отличать движение по производственной функции при данном уровне технических знаний от смещений производственной функции, вызванных техническим прогрессом. У Маркса обе эти вещи рассматриваются вместе, предполагая нормальным, что капитал не возрастает, если нет изменений в "научно-техническом уровне" и что подобным же образом инновации, как правило, воплощаются в новых инвестициях. Допуская, что в принципе мы в состоянии выделить капиталовложения при неизменном уровне техники, мы смело определяем агрегированную производственную функцию, удовлетворяющую условиям неизменного эффекта масштаба - неизменные затраты или неизменный эффект масштаба образуют естественные предпосылки трудовой теории ценности. В соответствии с характеристиками этой функции выпуск продукции увеличивается по мере возрастания капиталовооруженности одного рабочего по всей данной функции, но в меньшей пропорции, чем капитал. По мере того как возрастает капиталоемкость, прирост капитала вызывает падение величины r и рост w. Инновации могли бы компенсировать эту тенденцию, но так происходит не всегда. Если технический прогресс не способствует уменьшению капитала на единицу продукции, r будет падать. Это происходит потому, что капиталопоглощающий (capital-absorbing) эффект инновационного процесса определяет степень, в которой заработная плата возрастает с увеличением капитала. Если заработная плата растет столь же быстро, как и выработка на одного рабочего, тогда относительные доли остаются незатронутыми и только повышение коэффициента капиталоемкости прямо приводит к падению величины r. В марксистской системе предполагается, что доля труда уменьшается со временем; поэтому увеличение капиталоемкости в рассматриваемом случае не обязательно влечет за собой падение r. Но это означает только то, что марксистский закон тенденции падения нормы прибыли основан на допущении очень быстрого роста коэффициента капиталоемкости, который в свою очередь предполагает, что технический прогресс проявляет четко выраженную тенденцию в направлении трудосберегающих усовершенствований. Что касается утверждения, будто капиталовооруженность одного рабочего растет быстрее, чем прибыль в расчете на одного рабочего, или, по терминологии Маркса, в своем увеличении Q опережает рост s, то оно равносильно заявлению, что капиталоемкость растет быстрее по сравнению с долей прибыли в конечном продукте:
Умножая это выражение на N/o, получаем
То обстоятельство, что агрегированный показатель капиталоемкости остался практически неизменным в развитых экономиках на протяжении последних 75 лет, явно разрушает марксистскую схему. Вместе с медленной тенденцией к понижению доли прибыли в выпуске оно позволяет сделать вывод о том, что прибыль на одного рабочего могла возрастать почти так же быстро, как и удельная капиталовооруженность одного рабочего, отсюда величина r уменьшилась лишь незначительно, если она уменьшилась вообще.
14. Взгляд на фактические данные
Верно ли в действительности то, что величина r не уменьшилась в ходе исторического развития капитализма? Здесь не место для подробного обсуждения доказательств этого факта, но мы позволим себе бросить беглый взгляд на попытку подвергнуть статистическому анализу тенденцию падения нормы прибыли, которая была недавно предпринята американским марксистом Дж. Джиллманом. Используя данные цензов для американской обрабатывающей промышленности за 1849-1939 гг., автор для начала принимает марксовы категории на базе потоков. Результаты оказались достаточно тревожными: хотя величина q проявляла четко выраженную тенденцию к повышению вплоть до начала нового столетия, значение тренда оставалось неизменным с 1919 до 1939 г. Так как величина s (измеренная как отношение суммы прибыли к заработной плате!) непрерывно возрастала, соотношение s/k развивалось с однозначной тенденцией к повышению на протяжении всего 90-летнего периода.
Если же названные соотношения пересчитать уже на базе запасов, то статистические данные распределятся на две четко различимые исторические фазы. До 1919 г. промышленный капитализм развивался почти так, как это предсказывал Маркс: >величина Q имела статистически значимый рост, а s не увеличивалась в достаточной мере для того, чтобы предотвратить падение величины r. Затем случилось что-то неладное. Органическое строение капитала стабилизировалось в 20-е годы на уровне 1919 г. и колебалось нерегулярно в течение 30-х годов; затем оно уменьшилось за годы второй мировой война и несколько увеличилось к 1950 г. Если не принимать во внимание десятилетие 30-х годов, то в самом деле имеются признаки векового понижения Q. Кроме того, за период 1919-1950 гг. не отмечается никакой определенной тенденции относительно величины s или r. Эти результаты дополняются свидетельством касательно уровня капиталоемкости в американской промышленности: в пересчете на цены 1929 г. этот коэффициент возрастал с 1880 до 1919 г., а с тех пор он непрерывно падал.
15. Капиталосберегающие инновации
Соображения, которые сами марксисты приводят в пользу уменьшения величины Q после 1919 г., сводятся к росту капиталосберегающих инноваций. Прослеживается определенная тенденция рассматривать эти инновации как неизвестное прежде проявление сложных технологий, которое Маркс не мог предвидеть: трудосберегающие усовершенствования внедряются по мере того, как растущая заработная плата начинает налезать на прибыль, поедая ее, тогда как капиталосберегающие нововведения происходят, как правило, по причинам технического характера только на более высокой стадии развития капитализма.
Однако позиция самого Маркса была не такой. В томе III "Капитала" он особое значение придает "удешевлению элементов постоянного капитала" как одной из "причин, противодействующих" падению нормы прибыли. И для того чтобы показать, что имеется в виду, он две главы посвящает описанию тенденции некоторых изобретений сокращать время изготовления продукции, увеличивая таким образом прибыль благодаря уменьшению запаса товаров, необходимых для выпуска данного объема продукции. "Удешевление элементов постоянного капитала", а именно повышение величины tc, относится несомненно к инновациям, которые высвобождают основной капитал. Не говоря уже об улучшенном качестве машин, любое усовершенствование, которое позволяет расширить набор вспомогательных инструментов, сократить необходимую рабочую площадь или удлинить физический срок службы оборудования, относится к данной категории нововведений. В этом же разделе Маркс рассматривает также те инновации, которые позволяют экономить оборотный капитал путем снижения платы за доставку грузов, сокращения сроков поставок и уменьшения расхода топлива регенерацией и повторным использованием отходов производства. Маркс не только сознает важность капиталосберегающих нововведений, но и рассматривает их как продукт действия свободных рыночных сил. "Капиталистическое производство, - пишет он, - побуждает к экономии в использовании постоянного капитала, что может "воспрепятствовать падению нормы прибыли". Но понижение ценности "элементов постоянного капитала" вовсе не является "противодействующей причиной": оно выступает в качестве элемента, необходимого для повышения производительности труда во всех отраслях, особенно же в секторе производства средств производства. Устойчивая тенденция к росту во времени соотношения капитал-труд приводит не только к автоматическому увеличению отношения s/v, но столь же автоматически уменьшает величину c/v, при этом все переменные величины измеряются в их отношении к труду. У Маркса нет ничего такого, что не позволяло бы нам сделать предположение о нейтральности технического прогресса и столько же быстром росте производительности труда в отраслях, производящих средства производства, как и в отраслях, производящих потребительские товары. А это может означать только то, что экономический прогресс непрерывно повышает производительность и, следовательно, величину а, но оставляет "ценность" Q без изменения.
16. Схемы воспроизводства
Закон тенденции нормы прибыли к понижению является основополагающим в марксистском анализе циклического характера экономического роста при капитализме. Но прежде чем обратиться к его теории экономических циклов, мы должны задержаться на некоторое время для того, чтобы рассмотреть известные схемы воспроизводства, изложенные в томе II. Эти схемы представляют особый исторический интерес не только потому, что они никогда не переставали оказывать гипнотического воздействия на последователей Маркса, но и потому, что они представляют один из первых примеров подобного рода анализа, связанного уже в наше время с именами Хэррода и Домара. Проблема заключается в том, чтобы сформулировать макроэкономические условия уравновешенного роста системы и таким образом поставить вопрос о возможности на самом деле последовательного экономического роста.
Маркс начинает с того, что разделяет экономику на два подразделения, одно из которых производит средства производства, а другое - потребительские товары. Затем он делает различие между простым и расширенным воспроизводством. "Простое воспроизводство" стационарно, при нем чистые инвестиции равны нулю. Какие условия нужны для того, чтобы стационарная экономика оставалась стационарной? Ответ на это можно получить, если принять во внимание тот факт, что вся продукция I подразделения должна быть направлена на возмещение капитала в обоих подразделениях: c1 + v1 + s1 = c1 + c2. В то же время вся продукция подразделения II должна быть эквивалентной фонду заработной платы плюс доход от собственности: c2 + v2 + s2 = (v1 + v2) + (s1 + s2) = чистому национальному продукту. В результате сокращения оба эти уравнения сводятся к условию: v1 + s1 = c2, т.е. чистый продукт подразделения I должен равняться величине спроса, обусловленного необходимостью возмещения в подразделении II. Если v1 + s1 > c2, то инвестиционные затраты на возмещение основного капитала превышают по величине амортизационные отчисления, т. е. чистые инвестиции положительны. Однако неиспользование амортизационных накоплений для замещения изношенного капитала обязательно приведет к сокращению выпуска продукции. Приведенная аргументация подчеркивает некоторые фундаментальные макроэкономические взаимозависимости. Она показывает, например, что в то время, как совокупные затраты должны быть равны совокупному доходу всей экономики в целом, в некоторых отраслях доход может превышать затраты, не вызывая при этом каких-либо затруднений; или же сходным образом она показывает, что если рабочие не могут выкупить весь продукт, это не становится само по себе причиной нарушения равновесия.
К несчастью, Маркс не дает четкого определения условий для плавного развития "расширенного воспроизводства". Кроме того, он анализирует только рост при неизменных темпах, а именно случай, когда рост не предполагает никаких изменений Q. Что же касается возрастающих темпов роста, то он просто допускает, что когда сбережения увеличиваются без сопутствующих капиталовложений, это не обязательно означает застой, если в систему вводятся кредитные деньги или капитал экспортируется. Однако формально уравнения для расширенного воспроизводства при неизменных темпах прироста подобны уравнениям для простого воспроизводства. Разбивая величину прибавочной ценности на ее составные элементы, мы имеем sv, затраченное на наем рабочих, Sc - затраты на потребительские товары и sk - затраты на средства производства. Отсюда выход продукции подразделения I должен быть равен совокупному спросу на капитальные блага:
c1 + v1 +sk1 + sc1 + sv1 = (c1 + sk1) + (c2 + sk2)
Следовательно, продукция II подразделения должна быть эквивалентна совокупному спросу на потребительские товары:
c1 + v1 +sk1 + sc1 + sv1 = (v1 + sc1 + sc1) + (v2 + sc2 + sv2).
После сокращения в обоих уравнениях получаем
v1 + sc1 + sv1 = c2 + sk2 (1)
Спрос на потребительские блага, предъявляемый подразделением I, должен равняться спросу на капитальные блага подразделения II; т. е. чистая продукция I подразделения должна расти наравне с валовыми капиталовложениями в подразделении II - условие, идентичное тому, которое было допущено ранее для "простого воспроизводства". Уравнение (1) может быть подвергнуто дальнейшему преобразованию, для того чтобы показать, что сбалансированный рост зависит от распределения труда между двумя подразделениями как функции нормы прибавочной ценности, склонности к инвестированию в обоих подразделениях и капиталонасыщенности производства в отраслях, производящих потребительские товары.
Подобное толкование может быть предложено ради достижения некоторой ясности, но в целом оно основано на столь ограничительных допущениях, что это значительно обесценивает всю аргументацию. Экономика закрыта; вся продукция продается в долгосрочном аспекте по "нормальным ценам"; скорость оборота капитала в обоих подразделениях одинакова; сберегают только капиталисты; сбережения каждого подразделения инвестируются только внутри этого подразделения; технический прогресс отсутствует; реальная заработная плата постоянна; реальный прибавочный продукт на одного рабочего постоянен и т. д. Кроме того, модель, состоящая из двух подразделений, представляет ненадежный инструмент для анализа реальной экономики в динамике. Многие отрасли не подпадают целиком под одну или другую категорию, выпуская и капитальные блага, и потребительские - например, добыча каменного угля, транспорт, химия. Кроме того, внутри таких отраслей деление на категории капитальных и потребительских благ меняется со временем в результате изменений в структуре спроса. В итоге от марксовых условий расширенного воспроизводства не остается камня на камне. И все же уравнение (1) играет определенную роль в системе Маркса, подсказывая мысль о неосуществимости плавного роста; и большая часть того, что Маркс хотел сказать относительно хозяйственных циклов, вытекло из рассмотрения причин, по которым не может выполняться уравнение (1).
Было время, когда экономисты иронизировали над марксовыми уравнениями "расширенного воспроизводства": они рассматривали эти уравнения как некий курьез в музее экономической мысли. Но вот в статье 1939 г., а затем в книге, опубликованной в 1948 г., Хэррод сильно удивил экономистов, предложив свое уравнение "гарантированного роста". Уравнение (1) Маркса, может быть, и в чрезмерно упрощенном виде, но все-таки относится к двухсекторной экономике. Уравнение Хэррода относится к односекторной закрытой экономике: единая средняя величина предельной склонности к сбережению; единая средняя величина предельной производительности капитала; обе величины константны; сбережения и инвестиции являются функциями только дохода; нет взаимозаменяемости факторов производства; нет технического прогресса и т. д. Короче, уравнение Хэррода еще более ограничительно и еще менее содержательно, чем уравнение Маркса. Кроме того, оно повторяет главный недостаток марксова уравнения (I), оно не показывает, что случится, если нарушены поставленные условия плавного роста. Как у Маркса, так и у Хэррода траектория сбалансированного роста нестабильна по той простой причине, что любая столь узко определенная траектория роста не может не быть "равновесием на лезвии ножа". В силу сказанного невелик выбор между Марксом и Хэрродом. Подобная теория роста не представляет особого интереса, так как ни одна экономика не в состоянии функционировать, если она не обладает определенными стабилизирующими свойствами, которые позволяют гасить "толчки", которые она все время получает извне. Что мы хотим знать, так это - в какой мере можно полагаться на такие стабилизирующие свойства, а для этой цели нужны модели экономического роста более гибкие, чем предложенные Марксом и Хэрродом. Отсюда ясно, почему все новейшие разработки в теории роста далеко превзошли первоначальную формулировку Хэррода. И только теперь мы можем утверждать, что уравнения Маркса для расширенного воспроизводства устарели. То же самое можно сказать и о книге Хэррода.
17. Экономические циклы
Маркс не дает специальной теории экономических циклов и даже отрицает какую-либо попытку дать такую теорию13. По-видимому, он полагал, что кризисы - это просто проявления "основного противоречия капитализма": производство осуществляется ради прибыли, а не ради потреблении, и само стремление к росту прибыли сводит на нет инвестиционные возможности. Марксова теория экономических циклов встроена в его общий анализ накопления капитала.
Его картину циклического процесса можно представить примерно так: в периоды подъема спрос на труд, обусловленный накоплением, опережает фактическое предложение; резервная армия исчерпывается и относительный недостаток рабочей силы приводит к повышению заработной платы; в результате прибыль падает и накопление замедляется. Снижение нормы накопления капитала ведет к падению совокупного спроса и, следовательно, к падению конъюнктуры. В этой кризисной ситуации капитальные ценности списываются, а резервная армия снова пополняется, вызывая падение заработной платы. Это восстанавливает прибыльность производства и создает условия для возобновления накоплений: кризис есть одновременно и кара, и очищение.
Такая циклическая теория резервной армии объединяется с вековой тенденцией падения нормы прибыли и возможностью диспропорций в темпах роста между отраслями, выпускающими капитальные блага, и отраслями, производящими потребительские товары. Дурное распределение дохода при капитализме в силу того, что реальная заработная плата не увеличивается столь же быстро, как выработка на одного человека, есть, как утверждал Маркс, "конечная причина всех кризисов". Это вовсе не означает, будто Маркс придерживался теории недопотребления - в том ли ее виде, что процесс сбережения и инвестирования может стать причиной перепроизводства, если не проявится какой-либо новый источник потребительского спроса, или в том виде, что недостаточность потребительского спроса всегда создает причину экономического спада. Первый вариант, сторонником которого был Мальтус, опровергается самой схемой воспроизводства, показывающей, что расширенное воспроизводство с постоянным коэффициентом роста теоретически возможно. Второй вариант опровергается проницательным замечанием Маркса о том, что заработная плата бывает наиболее высокой непосредственно перед кризисом. Само по себе повышение заработной платы не продлит подъема, ибо она только создает ситуацию, при которой капиталисты испытывают неудовлетворенность соотношением уровней заработной платы и цен. Все, что Маркс имел в виду, сводилось к точке зрения, будто капитализму присуща тенденция к непрерывному расширению производства безотносительно к наличию эффективного спроса, который один придает смысл этому производству. Расширение производства не порождает автоматически пропорционального увеличения эффективного спроса, так как чрезмерная норма капиталовложения понижает норму прибыли, даже когда инновации, воплощенные в приросте капитала, сдерживают рост ставки заработной платы в силу их свойств сберегать труд.
18. Инвестиционная функция
Первое, на что следует обратить внимание в марксовой концепции экономических циклов: она слишком легко допускает, будто в краткосрочном плане номинальная заработная плата изменяется обратно норме прибыли. В фазе подъема рост номинальной заработной платы, обусловленный снижением безработицы, вызывает увеличение номинальных издержек производства. Но прежде чем прийти к выводу, что это ведет к снижению удельной прибыли, мы должны принять в расчет влияние возросшей заработной платы на эффективный спрос. В краткосрочном плане повышение спроса на потребительские товары обязательно приводит к росту цен, в особенности если следовать мнению Маркса о том, что у рабочих предельная склонность к потреблению всегда равна единице. В краткосрочном плане все переменные издержки производства в экономике в целом состоят из затрат на заработную плату. Отсюда, мы могли бы ожидать, что средний рост номинальной заработной платы вызовет повышение цен и в соответствующей мере - средних затрат, не затрагивая при этом величины прибыли на единицу продукции, а также реальной заработной платы. Подобным же образом в фазе спада снижение заработной платы не приведет к увеличению удельной прибыли, если рабочие по обыкновению тратят весь свой доход. На деле же у рабочих предельная склонность к потреблению меньше единицы, а с другой стороны, затраты на заработную плату составляют лишь некоторую долю совокупных затрат в долгосрочном плане; в определенный момент можно скорректировать производственные мощности, так что отнюдь не столь очевидно, будто снижение заработной платы в период спада способствует восстановлению величины прибыли.
Как бы то ни было, удельная прибыль вовсе не то же самое, что норма прибыли на капитал. Допустим, что увеличение номинальной заработной платы в фазе подъема действительно приводит к снижению валовой и чистой удельной прибыли; поскольку функция сбережения вменяется только капиталистам и все сбережения непременно инвестируются, нет причин к тому, чтобы увеличение номинальной заработной платы влияло на норму прибыли. Точно так же падение номинальной заработной платы в период спада может вызвать увеличение удельной прибыли, но если эффективный спрос падает пропорционально снижению занятости, не останется стимулов для капиталовложений.
Капиталисты, учил нас Кейнс, могут вытащить себя из затруднительного положения с помощью шнурков от собственных ботинок, а именно через мультипликатор. Решающим моментом при этом является побуждение инвестировать. Это подводит нас, наконец, к одной из труднейших проблем в системе марксизма. Чем в точности определяется готовность вкладывать средства? У Маркса мы видим капиталиста, который сокращает капиталовложения в высшей точке подъема экономического цикла в ответ на падение нормы прибыли. Отсюда очевидно, что капиталисты не всегда инвестируют весь свой нетрудовой доход; если бы они это делали, кризисов никогда бы не было. Однако в других местах Маркс представляет нам капиталистов, захваченных стремительной гонкой к накоплению из-за опасения выбыть из соревнования. И, как мы знаем, теория прибавочной ценности заключает в себе такой смысл: капиталовложения не являются функцией нормы прибыли на капитал. Как мы можем разрешить это противоречие?
Маркс имеет в виду, что погоня за богатством рассматривается в капиталистическом обществе как самоцель. Капиталисты сберегают и инвестируют из соображений престижа и социального статуса, своего рода стремления "держаться наравне с Рокфеллерами". Поэтому изменения в норме прибыли будут мало влиять на капиталовложения, кроме тех случаев, когда низкая норма прибыли оставит богатому человеку меньше дохода для сбережения. Спрос на инвестиции будет поддерживаться, а капитал использоваться на полную мощность до тех пор, пока вложенные средства будут приносить хотя бы минимальную прибыль. Это вполне согласуется с периодическим сокращением инвестиций как следствием шокового эффекта от падения нормы прибыли. Другими словами, если мы обычно представляем себе кривые спроса и предложения в долгосрочном плане более эластичными, чем в краткосрочном, то Маркс полагает, будто спрос на инвестиции и предложение предпринимательских сбережений фактически менее эластичны в долгосрочном плане. Как однажды заметил Кейнс, "вовсе нет никакой необходимости в том... чтобы игра велась с такими высокими ставками, как это происходит в данное время. Более низкие ставки столь же хорошо послужат достижению поставленной цели, как только участники игры к ним привыкнут".
Марксистский взгляд на движущие силы накопления капитала содержит глубокий социологический смысл. Типичный делец лучшей поры капитализма XIX в. не был заинтересован в получении денежной прибыли только ради того, чтобы на нее можно было что-либо купить для личного потребления. В качестве мотива, стимулировавшего экономическое развитие капитализма, действовало "накопление ради накопления", а не получение максимальной прибыли для приумножения собственной покупательной способности. В этом смысле, вообще говоря, цена предложения капитала и вправду была по сути равна нулю. Но это не означает, будто "действительная цена" сбережений была нулевой, т.е. что общество сознательно и без усилий превращало текущий доход в доход будущий. Просто институты и социальный климат капитализма XIX столетия фактически способствовали тому, что это бремя было переложено на наемных рабочих системой крайнего неравенства в распределении доходов. Устранение этого неравенства с помощью перераспределительного налогообложения и государственного социального обеспечения не привело ставку процента к нулю. Этого не сможет сделать и завтрашний социализм. Ничто не в состоянии свести ставку процента к нулю, за исключением полного насыщения рынка капиталом, такого положения дел, при котором реальные доходы настолько высоки, что отказ от текущего потребления становится безболезненным. Для того чтобы проверить теорию прибавочной ценности, мы должны задаться вопросом: является ли невыплата рабочим полного национального продукта в форме заработной платы и общественного потребления всего лишь следствием институциональных причин? Капиталистические институты в самом деле маскируют природу процента в виде индекса цены "ожидания", и, как кажется, удовлетворительная теория ставки процента должна начинаться с того, чтобы абстрагироваться от специфически социологических характеристик капитализма.
19. Миф о тенденции к уменьшению трудовых затрат
Марксова модель инвестиционного процесса подразумевает отказ от его жутких пророчеств неминуемого краха капитализма. Эти пророчества были основаны на его убеждении в том, что в техническом прогрессе господствует трудосберегающая тенденция, сводящая на нет норму дохода и на капитал, и на труд. В ортодоксальной теории увеличение капиталовооруженности одного рабочего при данной агрегированной производственной функции не может вызвать понижение удельных величин прибыли и заработной платы. Но технический прогресс может привести к такому превратному результату при специфических обстоятельствах, особенно из-за его необратимости. У Маркса технические усовершенствования неразрывно связаны с увеличением капиталовооруженности одного рабочего, и поэтому проблема становится еще более сложной, чем в ортодоксальной теории. По Марксу, "страсть к накоплению" выражается в основном в нововведениях трудосберегающего характера; норма заработной платы должна оставаться низкой, для того чтобы поддерживать прибыль на высоком уровне, но борьба за еще более высокую прибыль уничтожает свою собственную цель.
Этим "парадоксом накопления" окрашен весь марксов анализ законов движения капитализма. Поистине, такое противоречие ставит точку на всех противоречиях. Самым простым возражением было бы сказать, что на самом деле ничего подобного не случилось. Однако допустим, что это могло бы случиться. Каким должен был бы быть окружающий нас мир, для того чтобы это произошло? Рассмотрим доводы, согласно которым накопление капитала в течение долгого времени не может вызывать уменьшение норм прибыли и заработной платы. Во-первых, падение нормы прибыли сдерживает рост сбережений, и не обязательно потому, что оно негативно влияет на готовность сберегать, а скорее потому, что лишает возможности делать это. Так как все сбережения в маркистской системе происходят из прибыли, то по мере того, как сокращаются предпринимательские сбережения, то же самое происходит и с инвестициями, а сама система стабилизируется на уровне более низких темпов роста, что возвращает норму прибыли на прежний уровень. Во-вторых, если капитал вкладывается непременно в трудосберегающие усовершенствования, то соотношение капитал - выпуск должно возрастать. Это означает более высокую долю амортизации и процентных платежей в совокупных издержках с вытекающей отсюда необходимостью экономно использовать капитал - нововведения становятся все менее трудосберегающими, и заработная плата начинает расти. Подобным же образом "страсть к накоплению" влечет за собой хронический избыточный спрос на капитал; вытекающие отсюда трудности в финансировании, выражаясь в виде возрастающей кривой предложения доступных для фирмы фондов, должны держать капиталистов в постоянном поиске возможностей экономить капитал. Наконец, трудосберегающие технические нововведения означают, что рост производительности на человеко-час труда сосредоточивается на конечных стадиях производства. Все изменения в отраслях средств производства, приводящие к снижению издержек, высвобождают капитал для экономики в целом - они снижают цены на машины и оборудование и вызывают замещение труда капиталом. Поэтому, если технические нововведения в экономике в целом имеют тенденцию к экономии труда, они должны быть сконцентрированы в отраслях, производящих потребительские блага. Отсюда цены на потребительские товары падают быстрее, чем цены на машины, а это как раз стимулирует замещение дорогого капитала дешевым трудом. Норма замещения труда падает, резервная армия уже не увеличивается и заработная плата растет. Может случиться, что масштабы взаимозаменяемости факторов производства настолько ограничены, что описанный механизм не срабатывает. Но в рамках высокоразвитой многоотраслевой экономики трудно поверить, чтобы данные факторы производства долго оставались в целом невосприимчивыми к пригодным для использования технологиям.
Идея о том, что инновационный процесс как таковой представляет ответную реакцию на давление со стороны рынка, вполне достойна гения Маркса, который, как можно по праву утверждать, первым ее сформулировал. Резюмируя, отметим, что если технический прогресс идет широко и повсеместно, но в то же время вызывает падение нормы прибыли на капитал, то это может означать, что факторосберегающая направленность инноваций не совпадает с относительной редкостью факторов производства. В экономике, ще капитал представляет наиболее дефицитный фактор, устойчивая тенденция к трудосберегающим усовершенствованиям обязательно приводит к понижению прибыли, которую каждый индивидуальный производитель надеется получить от нововведения, - именно так обстоит дело у Маркса. Если же более дефицитным фактором выступает труд, как в развитых экономиках Запада, то тенденция к капиталосберегающим усовершенствованиям подобным же образом приводит к снижению дохода на капитал. Возможно, причиной отсутствия у технических нововведений сколько-нибудь четко выраженной тенденции, является то обстоятельство, что сама долговременная структура инноваций есть результат последовательной адаптации к различным темпам роста предложения производственных факторов, отражающимся в относительных ценах. Производители в условиях совершенной конкуренции сталкиваются с кривыми предложения факторов неопределенной эластичности, т. е. факторные цены им даны. Поэтому может показаться, будто рынок с совершенной конкуренцией не побуждает к "соответствующим" факторосберегающим инновациям. Но кривые предложения факторов смещаются во времени, а в статической теории конкурирующей фирмы не содержится ничего, заставляющего нас отрицать, что фирмы в состоянии приспосабливаться к непрерывным сдвигам кривых предложения факторов. Другими словами, производители просто эмпирическим путем научатся избегать неприятностей, внедряя такие мероприятия, которые позволяют сберегать относительно дефицитный фактор.
Маловероятно, чтобы подобный механизм реагирования действовал достаточно гладко - об этом и свидетельствуют экономические циклы. На данном достаточно приближенном и обобщенном уровне нельзя не считаться с возможностью возражений. И все же точка зрения о том, что рациональное, оптимизирующее поведение предотвращает возможность любого резко выраженного перекоса в техническом прогрессе в течение длительного времени, правдоподобна сама по себе и подтверждается историческими свидетельствами. Эта идея, как мы уже показали, действительно восходит к Марксу. Но марксистская экономическая наука предлагает не более чем урезанную теорию факторосберегающих инноваций. Говорится, что изменения в факторных ценах оказывают влияние на выбор новых технологий, но трудосберегающие и капиталосберегающие инновации трактуются на основе различных подходов. Ведь Маркс признавал, что падение нормы прибыли заставит предпринимателей экономить на основном и оборотном капитале. Неумение считаться с последствиями подобных тенденций представляет фатальную слабость марксистской теории накопления капитала. Это нашло отражение в такой теории экономического роста, где инвестиционная активность иссякает не потому, что было слишком мало трудосберегающий инноваций, а потому, что их было слишком много. Подобный вывод трудно подтвердить в любой конкурентной экономике, и со всей ясностью была доказана его несостоятельность применительно к опыту развитых капиталистических стран. Ошибка Маркса - в непризнании того, что труд может оказаться относительно дефицитным фактором. И именно по этой причине, а не в силу каких-либо серьезных логических ошибок ему не удалось достаточно верно описать историческую эволюцию капитализма14.
20. Обнищание рабочего класса
Теперь, после того как мы избавились от пугала одновременного падения норм прибыли и заработной платы, мы можем скорее расправиться и с большей частью других вековых предсказаний Маркса - таких, как возрастание амплитуды циклических колебаний в экономике, увеличение объема хронической безработицы, уменьшение возможностей для капиталовложений на внутреннем рынке, а также с законом абсолютного и относительного "обнищания" пролетариата.
Последнее из названных предсказаний, однако, стоит рассмотреть по существу. Маркс никогда не отрицал, что реальная заработная плата при капитализме может повышаться. Он решительно подчеркивал, что относительная доля труда будет уменьшаться, но в действительности никогда не употреблял выражения "относительное обнищание". Представление о том, что он сформулировал теорию растущей нищеты рабочего класса - это уже марксистский фольклор. Доктрина об абсолютном обнищании на самом деле есть вопрос о качестве, а не количестве. Маркс говорил не о материальной бедности, а о "пауперизации" и о растущей "нищете" и "умственной деградации" рабочего класса; в его представлении "по мере того, как происходит накопление капитала, положение рабочего класса, независимо от того, высока или низка его заработная плата, обязательно будет ухудшаться". Предположительно Маркс имел в виду идею Смита о том, что механизация устраняет спрос на квалификацию и низводит рабочего до механической единицы. И тем не менее, тот факт, что заработная плата не увеличивается вместе с ростом производительности труда, является элементом доктрины об абсолютном обнищании. Несомненно, Маркса бы удивило, что при капитализме относительная доля труда упорно возрастала в течение столетия и дольше.
Последователи Маркса предложили несколько толкований тенденции роста уровня жизни при капитализме, два из которых мы рассмотрим более подробно. Во-первых, существует популярное мнение, будто заблуждение Маркса имело политический, а не экономический характер, и это мнение наиболее полно представлено в книге "Современный капитализм" Дж. Стрэчи (1956). Книга начинается с того, что постулируется постоянство относительных долей. Затем задается вопрос о том, как это можно согласовать с осознанными акциями перераспределения дохода в пользу труда, предпринятыми за последнее столетие: фабричное законодательство, законы о минимальной заработной плате, расширение сектора социальных услуг, прогрессивный подоходный налог, рост налогов на наследство, добровольное перераспределение крупных состояний через общественные фонды и, наконец, рост профсоюзов. И все это было сделано, замечает Стрэчи, чтобы сохранить существующие относительные доли неизменными и слегка уравновесить распределение личных доходов. Разве это не показывает, что Марксов анализ основных тенденций капитализма был правильным? Конечно, Маркс недооценивал экономические последствия появления профсоюзов и избирательных прав рабочих. Но если исключить сильное противодействие государства и рабочих организаций, кто станет сомневаться в том, что основная тенденция заработной платы - колебаться вокруг прожиточного минимума - будет заявлять о себе снова и снова?
Не говоря уже о том, что подобная аргументация объясняет факты только чудесным влиянием двух взаимно противодействующих сил, в таком взгляде на вещи есть нечто, существенно чуждое духу марксизма. Это нечто предполагает, что распределение продукта между капиталом и трудом есть в принципе вопрос политических переговоров о тарифах заработной платы, что конкурентное давление на рынке труда не оказывает влияния на ставки заработной платы и что "норма эксплуатации" не подчинена никакому общему правилу. Если так, тоща теория, претендующая на описание законов движения капитализма, должна была бы предложить анализ переговорного процесса, который в данном аспекте имеет для системы такое же существенное значение, что и экономическая тенденция к сохранению прожиточного минимума заработной платы. Именно Маркс, более чем любой другой автор, утверждает очевидность того, что профсоюзам никогда не сделать большего, чем притупить фундаментальное противоречие капитализма. В контексте марксизма неправомочно притягивать профсоюзы, как deus ex machina, для спасения неверных предсказаний Маркса. Можно было бы понять буржуазного экономиста, проводящего жесткую линию раздела между экономическими и политическими силами; но если марксизм является тем, на что он претендует, - наукой об обществе, - то мы не можем согласиться с представлением, будто заработная плата определяется действием экономических сил, которым профсоюзы могут "противостоять" или "противодействовать". Профсоюзы вовсе не случайные институты. Они порождены силами, присущими самой природе капитализма. Зрелую капиталистическую экономику без профсоюзов почти так же трудно себе представить, как и капитализм с отрицательной ставкой процента. Марксисты, идя по стопам самого Маркса, довели до степени утонченной науки игру со смещением уровней рассуждения в ходе доказательства: в данный момент нечто является "абсолютным законом", в следующий момент это уже "противодействующее обстоятельство", для одной цели это "имманентная экономическая тенденция", для другой - "политическая случайность". Марксистское учение о профсоюзах и государственном вмешательстве при капитализме все еще не написано.
Второй и не менее популярный довод сводится к тому, что высокий уровень жизни рабочих в развитых странах каким-то образом возможен благодаря эксплуатации колониальных народов. С этим аргументом почти невозможно разобраться, так как его смысл не вполне ясен. Ленин как-то неопределенно высказывался о "рабочей аристократии" на родине, принимающей участие в дележе империалистической сверхприбыли, но избыточный доход от заграничных капиталовложений не настолько превосходил доход от внутренних, чтобы убедительно объяснить увеличение реальной заработной платы в 3 раза за последнее столетие. Более того, если принять сказанное за чистую монету, то это означало бы, что рост уровня жизни в развитых странах сопровождается снижением уровня жизни в колониях. И. Кущинский, германский марксист, доказывал, что закон абсолютного обнищания имеет обязательную силу не для отдельных стран, а скорее для всей рабочей силы, занятой в рамках данного капиталистического общества, как дома, так и за границей. Он провел ряд статистических исследований с целью подтвердить этот тезис, но после нескольких неубедительных работ оставил свою затею.
Тем не менее, этот общий довод не может быть так просто отброшен. Его можно интерпретировать в том смысле, что безработица в крупных капиталистических странах представляла бы еще большую угрозу, если бы не было империализма. В конце концов Великобритания с 1870 до 1914 г. инвестировала за границей почти половину своих внутренних сбережений, проценты и дивиденды от которых достигли 1/10 величины ее национального дохода. Разве перевод столь значительных сбережений не должен был облегчить потенциальное дефляционное давление на внутреннем рынке и стабилизировать национальный доход? Но ошибочно предполагать, будто сбережения, переведенные за границу, могли бы вообще существовать в отсутствие экспорта капитала - заграничные капиталовложения, стимулируя экспорт, порождают прибыль, а следовательно, и сбережения в такой же мере, как это происходит и с внутренними капиталовложениями. Не будь заграничных инвестиций, национальный доход Великобритании, несомненно, увеличился бы не столь быстро, но то же самое относится и к внутренним накоплениям. Более того, большая часть заграничных капиталовложений в лучшую пору империализма эпохи Эдуарда ни в коей мере не уравновешивала внутренних сбережений; их основная масса была обусловлена реинвестициями нераспределенной прибыли от прежних инвестиций. Таким образом мы позволим себе не согласиться с идеей о том, будто благосостояние британского рабочего было достигнуто за счет индийского крестьянина или африканского горняка.
21. Экономический империализм
Если марксизм все еще продолжает существовать, то скорее благодаря марксистской теории империализма, чем какому-либо иному аспекту марксова учения. Марксистская теория империализма есть нечто большее, чем просто теория, которая пытается объяснить повышение уровня жизни трудящихся при капитализме. Это теория сущности внешней политики капиталистических государств и фактически теория экономического развития, которая рассматривает разрыв между бедными и богатыми странами с точки зрения динамики заграничных капиталовложений капиталистических стран. Эту концепцию развил в полной мере уже не Маркс, а Ленин, тем не менее никакая дискуссия относительно прогнозов Маркса не может быть достаточно полной, если теорию империализма не принимать во внимание совсем.
Мы должны начать с допущения о том, что история колониализма не составляет нравоучительного чтения - едва ли может быть таковым история навязывания иностранного господства. Но речь не об этом. Под "империализмом" подразумевается здесь внешняя политика, которая стремится к политическому и экономическому контролю над отсталыми территориями с целью обеспечить для метрополии сферу применения свободных сбережений и избытка промышленных товаров в обмен на стратегические сырьевые ресурсы. Марксистская теория предполагает, что закрытая капиталистическая экономика, безусловно, страдает от хронически недостаточного эффективного спроса, от основных диспропорций, которые можно выправить только открытием внешних рынков. Поэтому империализм, а именно прямая или косвенная эксплуатация отсталых территорий, составляет неотъемлемое свойство любой развитой капиталистической экономики. Таким образом, мы должны поставить вопрос: может ли закрытая капиталистическая экономика развиваться в принципе неограниченно на основе собственных ресурсов? Если да, то устранение империализма вовсе не означало бы конца капиталистической системы. И если аргументация Маркса достаточно обоснована, тогда отсюда следует, что только социалистическое общество может в принципе покончить с империализмом. Вопрос заключается не в том, скажем, было ли британское господство в Африке разорительным или благотворительным, но в том, происходил ли грабеж Черного Континента только для того, чтобы поддерживать капитализм в Англии; и не в том дело, практиковали или нет Соединенные Штаты долларовую дипломатию в Латинской Америке с помощью своей морской пехоты, а в том, может ли экономика свободного предпринимательства способствовать увеличению доходов в Карибском бассейне или Юго-Восточной Азии, не ввергая себя в экономическое самоубийство. Произвольное обращение с фактами со стороны Ленина и его последователей слишком часто бросается в глаза, но что нас больше интересует, так это выводы, которые они отсюда делали.
В основе всего Марксово видение капитализма, подверженного тенденции хронического недопотребления. Сам Маркс говорил о колониях как о деле прошлого - в его время было сказано, что Британия приобрела свои колонии "в припадке безумия" - и в своем главном исследовании не принимал во внимание внешнюю торговлю. И тем не менее, Маркс (а в этом отношении также Джон Стюарт Милль) утверждал, будто экспорт капитала противодействует падению нормы прибыли в стране, ибо он обеспечивает отток избыточных сбережений. Отсюда нетрудно было дойти до утверждения о том, что неспособность с выгодой распорядиться товарами и капиталом у себя дома неизбежно приводит к империалистическим авантюрам. Теорию империализма в целом Ленин нашел в готовом виде у немецких последователей Маркса. Он перенял ее без какой-либо критической проверки, в своем упоре на заграничные капиталовложения ловко комбинируя притяжение высоких прибылей в отсталых регионах и отталкивание низких прибылей в странах позднего капитализма.
В отсталых странах прибыли, как правило, высокие, так как здесь недостаточно капитала, цена на землю относительно низка, а сырье дешево. Возможность экспорта капитала создается по мере вхождения большого числа отсталых стран в международные капиталистические отношения; главные железные дороги там или уже были построены, или только строились, элементарные условия для промышленного развития были подготовлены. Необходимость экспорта капитала является результатом того факта, что в небольшом числе стран капитализм уже "перезрел" и (в силу отсталости сельского хозяйства и обнищания масс) капитал не может найти "выгодных" мест своего вложения" [В.И. Ленин Империализм как высшая стадия капитализма. Гл. 4.].
Каким образом внутренние рынки могут расширяться безгранично, как бы спрашивает себя Ленин, если непрестанный трудосберегающий технический прогресс сдерживает рост заработной платы как раз тогда, когда жадное стремление к механизации и накоплению капитала убивает благоприятные возможности для инвестирования? Такова разновидность концепции недопотребления, которую можно выявить как у Маркса, так и у Ленина. Но, как мы видели выше, закрытая капиталистическая экономика в состоянии расширяться без ограничений; даже Маркс допускал что постепенное "расширенное воспризводство" вполне возможно. Согласившись с тем, что закрытая капиталистическая экономика теоретически может развиваться по траектории сбалансированного роста, мы еще не разобрались с положением о тяге к высоким прибылям. Разве перспектива получения сверхприбылей в бедных странах не вызовет отток капитала из богатых стран? Подобного рода рассуждения были a priori привлекательны в те дни, когда заграничные капиталовложения составляли существенную долю совокупных инвестиций. Однако они не объясняют, как мы увидим ниже, почему заграничные капиталовложения имеют именно данную структуру и почему поток капиталов в отсталые регионы был столь ограниченным даже в XIX столетии. Эти рассуждения не помогают также истолковать то общеизвестное наблюдение, что внутренние сбережения развивающихся стран часто придерживаются или экспортируются в развитые страны: если коэффициент окупаемости капиталовложений здесь действительно столь высок, как утверждают, тоща что препятствует появлению туземных капиталистов?
Но вопреки распространенному убеждению доход с капитала, как правило, выше в экономике, изобилующей капиталами, чем в развивающихся странах, так как в развитых странах капитал вкладывается не столько в обрабатывающие, сколько в базовые отрасли, транспорт и энергетику. В отсутствие развитой инфраструктуры -автомобильных и железных дорог, гаваней, доков, плотин и энергетических установок - потенциально высокую прибыль с капитала в бедных странах получить невозможно. Ленин рассуждал так, будто инфраструктура, которую он называл "элементарные условия для промышленного развития", в отсталых странах уже существовала. Но в тех случаях, когда это действительно было так, например в Канаде и Аргентине, эти страны недолго оставались слаборазвитыми.
При прочих равных условиях инвесторы предпочитают вкладывать свой капитал у себя дома, а не за границей. Тот факт, что капитал все же экспортировался, означает, что заграничные капталовложения сулили более высокую норму прибыли по сравнению с капиталовложениями на внутреннем рынке. Однако, если принять во внимание рискованность капиталовложений за границей и высокую вероятность срыва договоров, то получаемая надбавка к прибыли была обычно более скромной, чем это можно было ожидать. Конечно, сверхприбыли и неожиданные крупные удачи случались, но и потери не были необычным явлением. В целом сомнительно, чтобы прибыль от заграничных капиталовложений в XIX в. превосходила выручку, получаемую на внутреннем рынке, более чем на 2-3%.
Ни одна из версий экономического империализма, будь то вариант отталкивания или притяжения прибылей, не выдерживает серьезного анализа. Будучи слабой в теоретическом отношении, книга Ленина, тем не менее, превозносилась за то, что содержала сжатый обзор фактов из истории империализма. Но ленинское толкование фактов еще более сомнительно, чем его теоретические рассуждения, и его можно охарактеризовать только как полное непонимание типичной схемы заграничных капиталовложений в лучшую пору империализма. Здесь мы не будем затрагивать убежденность Ленина в том, будто современный империализм характеризуется ростом монополий и участием инвестиционных банков в деятельности торгово-промышленных предприятий, финансовый капитализм, как его определяет Ленин, никогда не учреждался в Великобритании, которая в свое время была самой крупной из всех империй, а в Германии и Америке он большей частью исчез после первой мировой войны. Примерно с 1914 г. мы не имеем также убедительных свидетельств долговременной тенденции к возрастающей концентрации промышленности. Эти вопросы и не касаются сути дела. Картина заграничных капиталовложений, которую дает Ленин в своей книге, представляет капитал, экспортируемый в отсталые, производящие сырье страны в условиях прямого политического контроля со стороны крупных держав; этот капитал концентрируется почти исключительно в добывающей промышленности и приносит непомерную норму прибыли узкой группе инвесторов в метрополии; при этом в качестве сопутствующего признака выступает преднамеренный демпинг избыточных поставок на ограниченные колониальные рынки. Не будет преувеличением сказать, что все это не более чем элегантная выдумка. Ленин признавал, например, что большая часть капиталов Франции за границей была вложена в России, а не во французских колониях, тоща как капитал Германии был размещен главным образом за пределами незначительных германских владений в Африке. Он настаивал на том, что "главной сферой вложений британского капитала являются британские колонии", тогда как на самом деле более половины заграничных активов Британии в течение десятилетий до 1914 г. содержались за пределами Британской империи. Но даже в пределах самой империи, в Канаде, Австралии и Новой Зеландии, едва ж представляющих собой разительные примеры разрушительного воздействия империализма, эти активы составляли лишь половину британских капиталовложений, и только в Австралии и Новой Зеландии было инвестировано больше, чем в Индии и во всей Африке. Вне империи львиная доля британского капитала приходилась на Соединенные Штаты и Аргентину. Вместо потока капиталов в направлении густонаселенных Китая или Индии, где капитал был дефицитен и труд дешев, Уз заграничных капиталовложений Британии с 1870 по 1914 г. направлялись в так называемые регионы недавнего заселения, поощряемые и сопровождаемые одновременно миграцией порядка 60 млн. человек. Отличительная особенность движения капиталов в классическую эпоху империализма была как раз в том, что капитал и труд вместе перемещались из Старого Света в Новый - поразительный факт, совершенно игнорируемый в марксистской литературе. Подобным же образом вместо отсталых стран с их "кишащими миллионами", представляющих благоприятную почву для демпинга избыточных товаров, большая часть британского промышленного экспорта направлялась в "регионы недавнего заселения", вслед за капиталом и рабочей силой.
Преимущественная направленность на извлечение сырья и сельскохозяйственной продукции для экспорта в промышленные страны, - что очень часто представляется как типичная схема заграничных капиталовложений при империализме, - играла небольшую роль в период до 1914 г. Спрос на иностранный капитал был большей частью обусловлен разработкой проектов социального развития. К началу первой мировой войны только 25% британских капиталовложений за границей представляли, строго говоря, "колониальный" тип инвестиций в сельское хозяйство, промышленность и добычу полезных ископаемых. Доля правительственных займов и прочих государственных капиталовложений во Франции и Германии была даже выше, чем в заграничных капиталовложениях Великобритании, и в каждом отдельном случае более половины всех капиталов, вложенных за границей, были размещены в других европейских странах, притом что в соответствующих колониях было инвестировано менее 10% совокупных капиталовложений.
То обстоятельство, что лишь малая доля капитала направлялась в густонаселенные страны и что большая его часть вкладывалась в государственные облигации, приносящие фиксированный процент, или же в ценные бумаги, прямо обеспеченные определенными правительственными инстанциями, может показаться неожиданным только для тех, кто оказался во власти ленинской концепции иностранного капитала, безжалостно эксплуатирующего туземную рабочую сил}'. Даже сегодня на развитые страны, такие как Канада, Великобритания, Франция, Германия и Австралия, вместе взятые, приходится почти половина всех прямых капиталовложений США за границей. Предпочтение американских инвесторов в пользу относительно развитых и родственных в культурном отношении экономик есть факт, который трудно подогнать к ленинской теории. И все же достаточно ясно, что в направлении международных потоков капитала огромную роль играли мотивы безопасности и предотвращения риска. Нажимая на перспективу сверхприбылей от эксплуатации колониальной рабочей силы, марксистская теория империализма ничего не может объяснить а той картине вывоза капитала, которая наблюдалась в XIX в. и наблюдается сегодня.
Случай Соединенных Штатов всегда, как известно, представлял особые неудобства для марксистской доктрины. Колонии Америки в Тихоокеанском бассейне не имели особого значения с точки зрения экономики, и даже Латинская Америка, ее главная сфера влияния, никогда не оттягивала на себя столько американских капиталов и товаров, сколько британские доминионы. Американские заграничные инвестиции в настоящее время составляют еще меньшую долю совокупных внутренних накоплений капитала, чем это было в прошлом. После второй мировой войны чистый вывоз частного долгосрочного капитала из Америки, включая реинвестированную прибыль, в среднем никогда не превышал 5% всех валовых частных капиталовложений на внутреннем рынке США, при этом прибыль от заграничных капиталовложений составляла лишь около 1-2% национального дохода страны. Было подсчитано, что если бы Соединенные Штаты сегодня экспортировали капитал в размере, эквивалентном, по реальному доходу на душу населения величине экспортированного капитала из Соединенного Королевства в начале этого столетия, то общий объем американских заграничных капиталовложений был бы в 20 раз больше, чем сейчас; ежегодно Соединенные Штаты ссужали бы за границей сумму, вдвое превышающую все, что было выдано по плану Маршалла. Даже если мы к прямым и портфельным инвестициям за границей добавим все заграничные государственные займы и субсидии, а также расходы на содержание военных баз за пределами страны, мы получим среднегодовую сумму около 10% национального дохода .Соединенных Штатов для почти всего послевоенного периода. Возможно ли, чтобы эти относительно малые затраты обеспечивали жизненно важный выход для избыточного капитала, без которого американская экономика не могла бы существовать, как любят утверждать марксисты? В лучшем случае эти суммы не выдерживают сравнения с заграничными капиталовложениями в лучшие времена империи Эдуардов. Это наводит на парадоксальное заключение о том, что чем дальше развивается капитализм, тем меньше он нуждается во внешних рынках сбыта.
При взгляде более широком очевидно, что мир национально-государственных образований уже с давних пор отличался отношениями господства и зависимости между политически неравными суверенными государствами. Дело теории империализма - объяснить наблюдаемый в мире порядок господства и подчинения в виде конечного множества переменных величин для того, чтобы предсказать или дать ретроспективное толкование изменений в этом порядке, являющихся результатом изменений одной или нескольких ключевых переменных. Марксистская теория империализма - это редукционистская теория в той мере, в какой она отстаивает право редуцировать все значащие переменные к переменным экономическим, и в частности к максимизирующему прибыль поведению национальных корпораций, занятых поиском сырья, новых инвестиционных отдушин и дополнительных рынков сбыта конечной продукции. Эта теория изобилует предсказаниями: заграничные капиталовложения движутся преимущественно в направлении бедных стран в отношении, обратно пропорциональном уровню эффективного спроса у себя дома; заграничные капиталовложения в бедных странах сконцентрированы, как правило в добывающих отраслях; зависимые страны представляют главные рынки сбыта для товаров из крупных империалистических держав; самые богатые страны - это те, которым посчастливилось быть наиболее крупными империями, а беднейшие страны - это те, которым случалось быть колониями; и в довершение конец империализма означает также конец капитализма, и наоборот.
Богата предсказаниями эта теория, но реальный мир богат опровержениями этой теории. В самом деле, в социальных науках было, должно быть, немного теорий, которые столь многократно опровергались бы на практике, как это происходило с марксистско-ленинской теорией империализма. Ее защитники могли бы пристыдить самого Птоломея по числу эпициклов, которые они готовы создать для объяснения любого анамального события в области международных отношений - войны во Вьетнаме, когда США фактически имели лишь незначительные капиталовложения в Юго-Восточной Азии, вторжения русских в Чехословакию без какого-либо мыслимого экономического основания; процветания Швеции и Швейцарии, у которых нет и никогда не было колоний; высоких темпов экономического роста в Японии, Германии и Нидерландах после того, как они были лишены своих колоний, и т. д. Тот факт, что марксистская теория империализма не была полностью разработана самим Марксом, что ее ленинская версия явно ограничена контекстом первой мировой войны и что в действительности не существует единой, строго сформулированной версии этой теории, делает ее достаточно удобной для того, чтобы по основной канве плести бесконечные узоры, которые были бы в состоянии сохранить ее перед лицом любого отдельного факта или их совокупности.
Трудность заключается в том, что марксисты не в состоянии измыслить альтернативного толкования. Политика с позиции силы? Может быть, это ближе к истине? Объяснение должно быть достаточно глубоким. Но теория силовой политики среди национально-государственных образований, стремящихся к безопасности в рамках международной политической системы без национального органа власти, глубока и сложна ровно настолько, как и марксистский сценарий экономического империализма, и в той же мере представляет непреднамеренный социальный результат отдельных действий. Если мы действительно намерены честно осмыслить самые реальные проблемы национального господства и подчинения в окружающем нас мире, то мы должны начать с отказа от заплесневелого ленинского мифа о том, будто колонии жизненно необходимы развитым капиталистическим странам, а развитые экономики богаты лишь потому, что они ограбили Азию и Африку15.
22. Роль институциональных допущений
Наше обсуждение мы закончим постановкой трудного вопроса, который напрашивается при изучении марксистской политической экономии. Каким должен быть уровень абстракций, приемлемый для экономической теории? Все споры между марксистами и ортодоксальными экономистами неизменно заходят в тупик, упираясь в сущность вопросов, на которые должна дать ответ экономическая теория. Когда обе теоретические школы обращаются к одним и тем же проблемам, они практически не могут приходить к несходным результатам. Например, в качестве теории относительных цен трудовая теория ценности есть не что иное, как статическая теория общего равновесия, применимая к любой закрытой рыночной экономике, безотносительно к характеру собственности, при условии что коэффициенты производственных затрат задаются по чисто техническим соображениям и преобладает совершенная конкуренция. Трудовая теория ценности представляет частный случай более общей теории Вальраса. Сами марксисты не говорят, что ортодоксальная теория цен неверна, а утверждают только, что ее результаты не представляют особого интереса. Подобным же образом, когда марксист или буржуазный экономист занимается вопросом долгосрочного экономического развития при капитализме, их разногласия можно объяснить не фактическим материалом или логикой рассуждений, а теми особыми социологическими предпосылками, которые каждый из них рассматривает как самые подходящие для рационального анализа данной проблемы.
Возьмем типичный пример - теорию прибыли. Ортодоксальный экономист начинает с изучения конкретных данных, таких, как шкалы потребительских предпочтений, производственные функции, обеспеченность факторами, формы и распределение собственности, и все это он рассматривает как находящееся за пределами экономической теории. На основе подобных данных он развивает теорию цен на производственные факторы, в соответствии с которой нанимающий агент, предприниматель, покупает услуги нанимаемых агентов, рабочих и обладателей капитала. В стационарной экономике это порождает устойчивую заработную плату и норму процента. В развивающейся экономике это может дать предпринимателю остаток в виде, например, прибыли. Несовершенная конкуренция на рынках продуктов или монопсония на рынке труда может увеличить этот остаток и вызвать искажение факторных цен. Теперь следует внести изменения в сами рассматриваемые данные, с тем чтобы проанализировать влияние рекламы, технического прогресса, склонностей к сбережениям и роста населения. И наконец, для того чтобы объяснить величину заработной платы, процента и прибыли, которую фактически получают конкретные рабочие и капиталисты, следует принимать во внимание законы о наследовании, налоговую структуру, финансовые институты и т. д. Поэтому процесс перехода от функционального к персональному распределению доходов принимает форму прогрессирующего уменьшения значимости исходных данных, принятых в начале анализа.
Марксисты в самом начале спора вводят различие между имущими и неимущими, прямо оперируя с персональным доходом, агрегированным в рамках социального класса. Неправомочно, говорят они, рассматривать распределение собственности как нечто данное, ибо оно не дано нам вне зависимости от определения уровня заработной платы и прибыли. Только подвергнув тщательному анализу отношения собственности, которые отличают капиталистическую экономику от обычной рыночной экономики, и приняв это отличие за краеугольный камень анализа, мы можем объяснить историческое функционирование капиталистической системы, полную зависимость прибыли от непрерывного технического прогресса, неослабное давление к увеличению капитального оборудования в расчете на одного рабочего, очевидную тенденцию к концентрации производства, экономическую функцию безработицы и общую роль экономических циклов в определении форм, которые принимает долгосрочное экономическое развитие. Но марксистской политической экономии приходится расплачиваться за столь твердолобый реализм. Оскар Ланге подчеркнул этот момент с достаточной убедительностью:
Вообразим себе двух людей: один из них изучал экономику только по Австрийской школе, Парето и Маршаллу, не прочитав и не прослушав от других ни одной фразы из Маркса или его учеников; другой, напротив, получил свое экономическое образование исключительно через Маркса и марксистов и даже не подозревает того, что могли быть другие экономисты, не принадлежащие марксистской школе. Спрашивается, кто из этих двух людей сумеет правильнее истолковать фундаментальные тенденции в развитии капитализма? Поставить вопрос таким образом - значит ответить на него.
Но это превосходство марксистской экономической теории односторонне. Существуют проблемы, перед которыми марксистская экономика оказывается совершенно бессильной, тогда как "буржуазная" политэкономия легко их решает. Что может сказать марксистская политэкономия относительно монопольных цен? Что она может сказать о фундаментальных проблемах денежной и кредитной теории? Какой инструментарий она может предложить для анализа принципов налогообложения или влияния определенной технической инновации на заработную плату? И что (ирония судьбы!) может внести марксистская экономическая теория в решение проблемы оптимального распределения производственных ресурсов в социалистической экономике?
Ясно, что относительные заслуги марксистской политэкономии и новейшей "буржуазной" экономической теории относятся к различным "порядкам". Марксистская политэкономия умеет экономическую эволюцию капиталистического общества возвести в последовательную теорию, из которой выводится предопределенность этой эволюции, в то время как "буржуазные" экономисты не идут дальше простого описания исторических реалий. При этом "буржуазная" экономическая теория способна воспринимать конкретные явления повседневной жизни капиталистической экономики так, что это далеко превосходит все, что в состоянии делать марксисты. Кроме того, предсказания, которые могут быть выведены из обоих типов экономической теории, соотносятся с разными периодами времени. Если бы мы задались целью прогнозировать развитие капитализма на длительный исторический период, тогда познания в марксистской теории послужат нам в качестве более полезного отправного момента, чем знакомство с Визером, Бём-Баверком, Парето или даже Маршаллом (хотя в этом отношении последний из названных намного выше). Но марксистская политическая экономия представляла бы ненадежную основу для того, чтобы вести дела центрального банка или предвидеть последствия изменений в величине учетной ставки [Марксистская политэкономия и современная экономическая теория, REStsud. Июнь 1935. С. 191-192.].
Формальные принципы теории экономического равновесия одинаковы для любой рыночной экономики, а экономические проблемы капиталистической системы имеют характерные черты, свойственные также в социалистической экономике. Не желая хоть как-то отвлечься от институциональных рамок, в которых протекает экономический процесс в капиталистическом обществе, марксисты сами отсекли себя от задачи выяснения логики чисто экономических отношений. Их сильная сторона всегда заключалась в том, чтобы дать систематическую картину эволюционного развития капитализма. За последние годы их монополия стала подвергаться сомнению. Ортодоксальная экономическая наука стала больше уделять внимания толкованию факта успешного функционирования капиталистической системы, с тем чтобы выяснить, какой свет могут пролить тенденции прошлого на перспективы будущего. Впервые появилась реальная возможность завершения холодной войны между двумя теоретическими направлениями.
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО "КАПИТАЛУ"
Читать "Капитал" - дело непростое. Это плохо упорядоченное сочинение, с излишними повторениями, перенасыщенное специальной терминологией. Каждая его страница свидетельствует об одержимости автора аналитическими головоломками и гегелевскими "противоречиями". Если читатель не придет в отчаяние от утомительных подробностей, с которыми обсуждается последовательность аргументов, он будет раздражен снисходительным тоном автора по отношению к своим оппонентам или озадачен рвением, с которым излагаются даже самые абстрактные заявления. И все же "Капитал" не должен вызывать страх у тех, кто в свое время преодолел ''Принципы" Рикардо. Здесь тот же метод рассуждений и все исследование проникнуто допущениями в рикардианском духе. Кроме того, стиль Маркса, по крайней мере в I томе, который он сам подготовил к печати, значительно более эмоционален, чем у Рикардо. Есть трудности с гегелианским жаргоном Маркса, но они преувеличены. Читатель быстро привыкает к стилю, и это напоминает скорее украшение витрин - сам Маркс говорит о "кокетничаньи" со "способами выражения", свойственными Гегелю. К тому же в общий ход рассуждений вносится разнообразие благодаря частому использованию исторического материала, что вовсе не встречается у Рикардо. Читатель практически может последовать собственному совету Маркса, который он дал одному своему другу, и начать чтение не с трудной 1-й главы I тома, а с исторических глав 10, 13-15 и 25-33.
23. Ценность
Глава 1 тома 1 начинается различением между потребительной и меновой ценностью и сразу же формулируется безоговорочный тезис: товары обмениваются в отношении, пропорциональном количеству труда, которое требуется для их производства. Маркс подходит к этой проблеме на манер Аристотеля и задает вопрос: что общего имеют между собой товары, на основании чего их можно было бы приравнивать один к другому для целей обмена? Этот общий элемент должен поддаваться количественному исчислению, в то же время он сам не может иметь меновой ценности, ибо в противном случае он не может ничего объяснить; это должно быть, как говорит Маркс, нечто, что "содержится в ... и в то же время отличается от" меновой ценности товаров и представляет "большее или меньшее количество". Современный читатель может поддаться искушению и заключить отсюда, что это общее свойство есть предельная полезность благ. Но это влечет за собой идею измеримой полезности. По Марксу, "обмен товаров очевидно представляет акт, который характеризуется полным отвлечением от потребительной ценности", и при его толковании понятия "потребительная ценность", а именно как совокупная полезность, несомненно так оно и есть. Подобно Рикардо он допускает как само собой разумеющееся, что "значимость", или "полезность", продукта для человека не находится ни в какой связи с ценой, которую этот человек готов заплатить за него, и что, кроме того, эта "полезность" не поддается количественному исчислению.
24. Общественно необходимый труд
Нигде в 1-й главе Маркс не формулирует тех необходимых условий, при которых отношения конкурентного обмена проявляли бы тенденцию отражать количество труда, овеществленного при производстве товаров, а именно: одинаковая капиталовооруженность во всех отраслях экономики и неизменные издержки производства. Отсутствие каких-либо определений в самом начале изложения трудовой теории ценности как раз и озадачивает читателя. Однако допущение о неизменности затрат в неявной форме уже содержится в концепции "общественно необходимого труда", которую Маркс вводит срезу же после своего "доказательства" трудовой теории ценности. Величина ценности определяется трудозатратами в человеко-часах, требуемых для производства товаров; но интенсивность труда неодинакова на всех отрезках времени как для одного человека, так и у множества людей. Следует ли нам предпочесть в качестве общепринятой единицы рабочего времени трудовые усилия лучшего или худшего работника, первый или последний час рабочего дня? Маркс выбирает "общественно необходимое рабочее время", т. е. "при среднем в данное время уровне умелости и интенсивности труда". Он считает само собой разумеющимся, что каждый работодатель стремится использовать труд с максимальной интенсивностью. В предельном выражении это сводится к тому, что а качестве общепринятой единицы рабочего времени берутся человеко-часы с наименьшей интенсивностью. Единственным условием, при котором эта минимальная интенсивность эквивалентна средней интенсивности труда, является условие постоянства затрат - каждое предприятие работает с оптимальной производительностью, когда средние и предельные издержки совпадают, а средние издержки всех предприятий в рамках отрасли одни и те же. Отсюда следует, что долгосрочная кривая предложения в отрасли горизонтальна, а спрос и, следовательно, полезность на цену не влияют.
Не говоря уже о различиях в интенсивности труда, существует и проблема различий в квалификации труда. В разделе 2 главы 1 Маркс высказывается в пользу того, чтобы рассматривать простой неквалифицированный труд в качестве фундаментальной, создающей ценности единицы, трактуя при этом квалифицированный труд всего лишь как умноженный простой труд. Позднее, в главе 7, он выступает в защиту такого подхода, подкрепляя его тем доводом, что "производство" квалифицированной рабочей силы включает затраты рабочего времени в форме обучения; квалифицированный труд представляет большую ценность по сравнению с неквалифицированным, так как эти "товары" также обмениваются один на другой соответственно числу человеко-часов, требуемых для их производства. Но при этом игнорируется тот факт, что обучение требует времени, а расходы на обучение должны приносить процентный доход в течение всего периода учебы. Различия в заработной плате квалифицированных и неквалифицированных рабочих есть функция величины трудовых затрат, необходимых для производства этих двух видов рабочей силы, а также времени, в течение которого они производятся. Выражаясь иначе, проблема того, что определяет норму прибыли, угрожающе вырастает перед нами как раз в связи с заработной платой. К тому же имеются другие причины различий в заработной плате, кроме различий в затратах на обучение. К примеру, некоторые умения полностью или в значительной мере обусловлены врожденными способностями. Во всем "Капитале" есть только одна ссылка на смитово выравнивание "чистых преимуществ" на рынке труда. В томе III, гл. 8, Маркс показывает, что "прибавочный труд ювелира создает соответственно больше прибавочной ценности, чем прибавочный труд поденного рабочего".
Изучением подобного рода "осложняющих моментов", рассуждает далее Маркс, "можно пренебречь как случайными и несущественными в общем анализе капиталистического производства". Легко понять, почему Маркс игнорирует довод Смита, ибо это подразумевает, что для рабочих не безразличен характер их работы и что профессиональная подготовка при выборе занятий имеет отношение к определению средней ставки заработной платы. Более того, это означало бы, что стандартной единицей труда является единица тягости, а не объективные "затраты человеческого мозга, нервов и мускулов".
Несмотря на сказанное, предположения об однородности труда и данной структуре заработной платы, - а именно к этому сводится вся марксова аргументация, - в полной мере оправданы в качестве первого приближения при объяснении относительных цен. Собственно критика в адрес Маркса заключается не в том, что он сделал вышеназванные допущения, а в том, что он никогда и нигде не отступает от них ради того, чтобы спросить себя, как определяются сами относительные уровни зарплаты. Маркс просто вводит нас в ситуацию, где условия равновесия уже достигнуты, не объясняя, каким образом их удалось достичь или как установить величину "общественно необходимого" труда.
25. Товарный фетишизм
Читатель мало потеряет, пропустив педантичный третий раздел главы 1, в котором чувствуется излишне тяжелый стиль Гегеля. В то же время глава 1, раздела 4, где говорится о "товарном фетишизме", является решающей для понимания отношения Маркса к "буржуазной" политической экономии. Товарный фетишизм трактуется при этом как тенденция к материализации товаров, а именно призыв рассматривать общественные отношения между людьми как отношения между вещами. В одном подстрочном примечании Маркс набрасывается на "вульгарную политэкономию", отличая ее от "классической политической экономии". Вместо того чтобы распознать под поверхностью "реальные" или "конечные определяющие факторы", как этот делали Адам Смит и Рикардо, "вульгарный экономист" имеет дело с поверхностными понятиями спроса и предложения, субъективным отношением экономических агентов к денежным издержкам. В представлении индивидуумов мысленные отношения между товарами приобретают свойства самостоятельно действующих сил, которые регулируют функционирование рынка. На самом же деле эти силы суть не более, чем произведение независимых действий всех индивидуумов, которое сохраняет свою власть, несмотря на цели, преследуемые каждым из экономических агентов в отдельности.
Если, выдвигая свою доктрину товарного фетишизма, Маркс подразумевал именно это, то подобное обвинение с еще большим основанием можно отнести к современной политической экономии, чем к теориям таких "буржуазных экономистов", как Мальтус, Сениор и Милль. И все же названное обвинение, будучи по видимости обоснованным, покоится на элементарном неразличении между поведением, которое определяется состоянием цен с точки зрения индивидуумов, и ценами, которые определяются поведением агентов на рынке. Теория цен начинается с предпринимателей и домашних хозяйств, которые сталкиваются с данными ценами и приспосабливают величину спроса и предложения к собственным "максимизируемым показателям". Суммирование итоговых шкал индивидуального предложения и спроса образует рыночную шкалу, определяющую цены. Индивиды поступают фактически в соответствии со своими убеждениями и фетишистскими представлениями, однако цены, несмотря на это, устанавливаются объективно в результате взаимодействия индивидуальных поступков. Если бы агенты в этом процессе осознавали последствия своих действий, экономическая теория стала бы частью психоанализа. Вся проблема теории совершенной конкуренции заключается в том, чтобы дать анализ совершенно объективного результата чисто субъективных действий и реакций. Нет ничего "поверхностного" в том, чтобы приподнять покров объективной детерминированности с целью распознать "исходную" субъективную мотивацию и убеждения, от которых берет начало весь процесс. В сравнении с ортодоксальной экономической теорией именно марксистская политэкономия кажется наиболее склонной грешить "вульгарностью". Маркс мог бы, конечно возразить, что классовые отношения не находят проявления в ортодоксальной политической экономии и что они-то и составляют "подлинные" элементы определенной экономической ситуации. Но здесь мы имеем дело с обвинением другого рода - группируем ли мы экономический агентов как предпринимателей и домашних хозяев или как рабочих, капиталистов и землевладельцев, все это не имеет ничего общего с феноменом "товарного фетишизма".
Теперь читателю следует обратиться к Предисловию к второму немецкому изданию тома I. В нем Маркс объясняет причины, по которым "научная" буржуазная политическая экономия подошла к своему концу в 1830 г.: "Политическая экономия может оставаться наукой только до тех пор, пока классовая борьба находится в скрытом состоянии или проявляется только изолированно и спорадически". Однако по сути дела десятилетие 1830-х годов представляет кульминационный пункт в развитии классической экономической теории, если иметь в виду остроту дебатов и зарождение новых идей; среди выдающихся работ этого десятилетия можно назвать "Лекции о природе ценности" (1833) Ллойда и "Лекции" (1834) Лонгфилда, на которые Маркс нигде не ссылается, а также "Принципы" Скропа (1833), "Очерк о распределении богатства" Джонса (1831) и "Принципы" Сениора (1836).
26.Теория денег
Главы 2 и 3 тома I, содержат Марксову теорию денег, которую он более подробно рассматривает в своей "Критике политической экономии" (1859). В этих главах не содержится ничего такого, чего нельзя было бы найти уже у Рикардо или Милля. Уравнение обмена четко сформулировано на словах, но количественная теория денег отвергается на том основании, что V и T являются переменными величинами (глава 3, раздел 2Ь). Функция денег как средства накопления ценностей рассматривается под заголовком "Накопление сокровищ" (глава 3, раздел За). Тождество Сэя отвергается (глава 3, раздел 2а) и затем дается живое описание паники из-за ликвидности, которая знаменует начало депрессии (глава 3, раздел ЗЬ). В подстрочном примечании в главе 3, раздел 2с, содержится один из многочисленных уничижительных комментариев в адрес Дж, С. Милля.
27.Прибавочная ценность
В главе 4 и 5 части II перед нами возникает сценическое пространство для разрешения загадки прибавочной ценности. Товарообмен начинается с продажи товара (Т) за деньги (Д), заканчивается куплей товара (Т) за деньги (Д) и обозначается как (Т - Д - Т), тогда как процесс производства начинается с купли и заканчивается продажей (Д - Т - Д). Как происходит, что прибавочная ценность создается в процессе превращения денежного капитала в товары и товаров обратно в деньги? Этого нельзя объяснить тем, что товары покупаются ниже, а продаются выше своей ценности, поскольку в этом случае сумма всех отдельных выгод равнялась бы нулю. Прибавочную ценность следует объяснить на основе "обмена эквивалентов", когда все продается и покупается по своей ценности. Поставив эту проблему, Маркс дает на нее ответ в разделах 2 и 3 главы 4, которые представляют собой подлинное искусство презентации. Труд сам по себе не может покупаться и продаваться в нерабовладельческой экономике. То, что фактически покупается, это услуги труда, или рабочая сила16, "товар, потребительная ценность которого имеет особые свойства быть источником ценности". Арендуемая ценность этих услуг, "как и в случае любого другого товара", определяется количеством труда, необходимого для их производства, т.е. труда, необходимого для производства средств существования, которые обеспечили бы нормальное предложение трудовых услуг17. В силу того, что труд продуктивен физически, ценность продукции, получаемой в результате приложения труда, говорит Маркс, будет превосходить ценность использованной рабочей силы. Отсюда существование прибавочной ценности вполне совместимо с "обменом эквивалентов". Иными словами, капиталисты нанимают рабочую силу, но взамен получают нечто большее, а именно продует труда этой рабочей силы.
Маркс очень гордился тем, что установил различие между трудом и рабочей силой, что, по его мнению, позволило распутать смитово смешение овеществленного и располагаемого труда [см. гл. 2, раздел З]. Но то, что он действительно открыл, это вальрасово различие между потоком используемого труда и запасом трудовых ресурсов, к совершенно правильно, что это различие свойственно нерабовладельческой экономике. Но доказывает ли это что-либо в отношении природы прибыли как прибавочной ценности - вопрос, естественно, другой.
Более того, если рабочие в самом деле продают свою рабочую силу, а не свой труд, то излюбленное выражение "неоплаченный труд" неким хитроумным образом вводит нас в заблуждение, побуждая принять за окончательную истину то, что еще следует доказать: может быть неоплаченный труд, но не существует неоплаченной рабочей силы. Маркс замечает, что в определение ценности рабочей силы входит некий "исторический и нравственный элемент", т. е. нечто, не имеющее никакого отношения к другим товарам (глава 6). Но он оставляет без внимания то обстоятельство, что конкуренция не имеет механизма, который позволил бы свести "рыночную цену" рабочей силы к ее "естественной цене". Трудовая теория ценности как таковая не дает гарантии того, что рабочая сила продается по своей (трудовой) стоимости.
В главе 6, дается определение постоянного и переменного капитала; в главе 7 дается определение нормы прибавочной ценности. Стоит обратить внимание на сноску в конце главы 7, раздела 1, где указывается, что цены принимаются равными соответствующим ценностям: "В томе III мы увидим, что это равенство устанавливается не таким простым путем даже для средних цен". Это замечание, не говоря уже о прочих подобных свидетельствах, с достаточной убедительностью показывает, что Маркс с самого начала отдавал себе полный отчет в существовании так называемого "большого противоречия" (см. ниже).
Глава 7 раздела 3, содержит известные нападки Маркса на выдвинутую Сениором теорию последнего часа - великолепный образец полемического дара Маркса. Но и без критики со стороны Маркса книжка Сениора давно была бы предана забвению. Она натолкнулась на единодушное осуждение ее всеми экономистами, современниками Сениора - они возражали против нереалистических числовых выкладок, на которых были основаны его выводы. Своим числовым примером Сениор на деле не сумел доказать, будто вся чистая прибыль производится в течение "последнего часа". По собственному признанию, он всего лишь показал, что сокращение рабочего дня на один час при неизменной часовой продуктивности одного человеко-часа приведет к снижению нормы прибыли с 10 до 8%. Маркс рассматривает числовые примеры Сениора, но указанного момента не замечает.
28. Фабричное законодательство
Обширная глава 8 - целиком исторического характера - содержит обличения условий труда на тогдашних предприятиях и рассказывает историю политической борьбы за регламентирование рабочего времени и запрещение детской занятости. Эта глава имеет целью доказать, что капиталисты потому противятся фабричному законодательству, что они стремятся максимизировать норму и массу прибавочной ценности. И лишь много позднее Маркс соглашается с мнением о том, что отдельных капиталистов вовсе не интересует прибавочная ценность сама по себе; если бы их целью была максимизация нормы прибавочной ценности, то было бы трудно объяснить, почему они постоянно прибегают к замещению труда капиталом. Дело в том, что они стремятся довести до максимума величину г, а удлинение рабочего дня не обязательно приводит к увеличению этого г. Если даже, при прочих равных условиях, по возможности интенсивное использование машинного оборудования в любом случае окупается, все же дополнительное рабочее время предполагает добавочные накладные расходы и может повлечь за собой даже снижение производительности человеко-часа. Сопротивление капиталистов введению законов, регулирующих рабочее время, нельзя объяснить только "вампировой жаждой прибавочного труда". Это результат расхождения между частными издержками, а также неспособности атомистической конкуренции установить цену общественных издержек, связанных с превышением времени использования труда. По замечанию Маркса: "После меня хоть потоп!" - таков пароль любого капиталиста. .. Отсюда пренебрежение капитала здоровьем и продолжительностью жизни рабочих, если он не испытывает принуждения со стороны общества"; и далее, "английские фабричные законы ... сдерживают стремление капитала к беспредельному истощению рабочей силы тем, что принудительно ограничивают длительность рабочего дня с помощью государственных предписаний, выработанных государством, которым управляют капиталисты и крупные землевладельцы. Не говоря уже о движении рабочего класса, которое с каждым днем приобретает все более угрожающий характер, ограничение рабочего времени на фабриках было продиктовано той же необходимостью, что и разбрасывание гуано на полях Англии". Это разительное замечание, поскольку не всегда должным образом осознается тот факт, что в марксистской теории государства - государство есть всего лишь исполнительный орган правящего класса - нет ничего, что мешало бы социальному законодательству в интересах общества.
29. Использование Марксом исторического материала
Хотя Маркс осознавал важность методологических вопросов в гораздо большей мере, чем, скажем, Рикардо, в своих работах он так и не предпринял серьезных попыток подтвердить собственные выводы или проверить прогнозы на материале имеющихся фактических данных. Это наше утверждение может показаться странным, если иметь в виду изобилие эмпирического материала в "Капитале". Но статистические и исторические данные используются в "Капитале" не для подтверждения теоретических выводов, а для того чтобы представить наглядную картину капиталистического общества. Маркс никогда не стеснялся признать, что приводимые им данные имеют выборочный характер; они имеют целью скорее проиллюстрировать выдвигаемый тезис, чем его обосновать. Сам стиль изложения, однако, оказывает сильное воздействие на читателя. Создается впечатление, будто описываемые обстоятельства суть неизбежный продукт капитализма, порожденный специфической природой этой системы, и подобные обстоятельства можно встретить везде, где такая система реально существует. Однако уже глава 8 о "рабочем дне" заставляет спрашивать какие выводы допустимы в каждом отдельном случае из представленного материала. Например, было бы абсурдным поверить, будто обстоятельства, описанные в исторических главах, отражают "эксплуатацию", а не низкую производительность на душу трудоспособного населения в ранний период XIX столетия 18. Уровень жизни британского рабочего класса во время Промышленной революции невозможно было поднять сколько-нибудь значительно даже путем уравнительного распределения доходов. Беглый взгляд на новейшую статистику национального дохода убеждает нас в том, что даже если бы мы в таких странах, как Великобритания и Соединенные Штаты, конфисковали сейчас весь доход с недвижимости и всю прибыль, все дивиденды и процентный доход и передали их рабочему классу, заработная плата и оклады увеличились бы на 20-25%, предполагая при этом, что объем выпускаемой продукции останется прежним. Если мы согласимся с марксистским догматом, в соответствии с которым богатые становятся богаче, а бедные беднее, то этот аргумент с удвоенной силой применим к XIX столетию. Окончательный анализ свидетельствует в пользу того мнения, что прискорбно низкий уровень материального благосостояния большей части рабочего класса в лучшую пору Промышленной революции объясняется скорее родовыми муками индустриализации, чем капиталистическими методами организации производства. Подобным же образом "отчуждение" рабочих при капитализме, а именно ощущение обособленности, самоотчужденности и бессилия, связано, несомненно, с иерархической структурой разделения труда на фабриках, а не с частной собственностью на средства производства. Маркс остается непревзойденным мастером софистического жонглирования произвольно тасуемыми конкретными фактами: во всех несчастьях индустриализации и урбанизации обвиняется капитализм, а вопрос о том, сможет ли социализм в самом деле избежать этих бед, отметается прочь как утопическая футурология 19.
30. Разделение труда и машины
В главе 10, рассматривается различие между "абсолютной прибавочной ценностью", получаемой путем удлинения рабочего дня, и "относительной прибавочной ценностью", получаемой в результате увеличения производительности труда, которое, в свою очередь, приводит к удешевлению жизненных средств20. Затем следует то, что в сущности является отступлением от главной темы: в главах 11 и 12 речь идет о преимуществах, вытекающих из разделения труда. Трактовка Маркса более разносторонняя, чем у Смита, но в целом она скорее дополняет детали, чем дает новое понимание. Глава 11 примечательным образом иллюстрирует склонность Маркса к гипостазирова-нию нормы прибавочной ценности. "Руководящим мотивом, пределом и конечной целью капиталистического производства, - замечает он, - является извлечение максимально возможного количества прибавочной ценности". И все же, как признает сам Маркс, движущей силой для капиталиста является максимизация не суммы прибыли, общей массы прибавочной ценности, или даже нормы прибавочной ценности, а скорее нормы прибыли на весь инвестированный капитал. Глава 11 содержит также одно из редких замечаний Маркса о сущности предпринимательства.
Глава 13 - самая длинная в книге, также имеет по преимуществу исторический характер. Здесь речь идет о влиянии машин на условия труда, на структурный состав рабочей силы и общий объем занятости. В то же время раздал 6, касающийся теории "компенсации", представляет теоретический интерес. Маркс приписывает Миллю, Мак-Куллоху, Сениору и Торренсу мнение о том, что весь вытесняемый техникой труд должен быть обязательно вновь поглощен отраслью, производящей трудосберегающие машины. Это карикатура на классическую теорию технологической безработицы. Маркс нигде не упоминает о влиянии низких цен на товарный спрос - обстоятельство, представляющее существенный элемент в классической экономической теории. Последняя сноска в главе 13 касается сформулированного Миллем закона об уменьшении доходов и представляет показательный пример критического стиля Маркса. Но уже в главе 22 Маркс признает, что Милля не следует ставить в один ряд с "вульгарными экономистами-апологетами".
31. Прибавочная ценность и производительность труда
Отдел пятый тома 1 посвящен последствиям изменений в абсолютной и относительной прибавочной ценности. На первых страницах главы 14 дается определение "производительного труда" как труда, который производит прибавочную ценность; этот вопрос рассматривается более подробно во II томе "Капитала" и в так называемом IV томе, озаглавленном "Теории прибавочной ценности". На последних немногих страницах главы высмеивается теория прибыли Милля; хотя изложение Милля вряд ли можно назвать удачным, его взгляды не столь абсурдны, какими их представляет нам Маркс. В главе 15 рассматривается эффект изменений в комбинации длительности рабочего дня и производительности труда. Следует обратить внимание на утверждение о том, будто "рабочий день данной длительности всегда создает одну и ту же сумму ценности, как бы ни изменялась производительность труда и вместе с ней масса продукта, а следовательно, и цена единицы товара". Ценность единицы выпускаемой продукции падает с ростом производительности, но совокупная ценность продукции остается неизменной. Это было бы верно, если бы мы могли согласиться, что капиталовооруженность одинакова во всех отраслях экономики, так как в этом случае данный рост производительности труда вызывает такой же рост производительности капитала.
В главе 17 автор бойко и вольно манипулирует различием между трудом и рабочей силой. "Труд - это субстанция и имманентная мера ценности, но сам по себе он не имеет ценности". Под этим подразумевается, что рабочий как таковой не имеет ценности; оценке поддаются лишь его трудовые услуги. Рикардо выразил то же самое, говоря, что цена труда зависит от его количества, которое необходимо для производства жизненных средств. Эта глава содержит также одно из характерных для Маркса утверждений относительно закона спроса и предложения. "Если спрос и предложение находятся в состоянии равновесия ... тогда спрос и предложение уже не могут ничего объяснить. Цена труда к тому моменту времени, когда спрос и предложение уравновешены, есть его естественная цена, которая определяется независимо от соотношения спроса и предложения" (см. также том III, глава 10). Сказанное означает движение назад от Рикардо, который, хоть и неявно, придерживался идеи рыночного механизма;
предполагая знакомство с изложением вопроса у Милля в его "Принципах", марксово превратное толкование поистине непростительно. И все же трудно сказать, насколько оно сбило его с толку21: во всех своих рассуждениях он имеет дело с неизменными затратами, полностью игнорирует проблему краткосрочного ценообразования и, как кажется, пребывает в полнейшем неведении об ограничительных рамках своей теории. Глава 18 не представляет интереса, однако глава 19 о "сдельной оплате труда" заслуживает упоминания. Глава 20 содержит поверхностную и бесцветную версию доктрины Сениора о межгосударственных уровнях заработной платы [см. гл. 4, раздел 22].
32. Накопление капитала
После несколько вялого изложения в отделах пятом и шестом тома 1 ход рассуждений становится более живым в отделе седьмом. В главе 21 обсуждается стационарное состояние, или "простое воспроизводство", как его называет Маркс. Следует отметить, что прибавочная ценность видится здесь автором положительной даже в стационарных условиях. Глава 22 полна интересного критического материала то в отношении тезиса "сбережение есть потребление" (раздел 2), то теории процента как результата воздержания (раздел 3) или же доктрины рабочего фонда (раздел 5). Марксова критика теории воздержания оказывается ниже всяких приемлемых стандартов: нет даже упоминания о понятии временного предпочтения, без которого сама эта теория теряет всякий смысл. Сбережение для целей производственных инвестиций, как объясняет Маркс, происходит при капитализме в сущности автоматически, в результате конкурентной гонки ради получения преимуществ внедрения новейших технических достижений. "Накопляйте, накопляйте! В этом Моисей и пророки!" Как ни странно, но он сам же признает "фаустовский конфликт между страстью к накоплению и жаждой наслаждений", т.е. ту же самую, хотя и замаскированную, идею воздержания.
Единственное положение, которое Маркс выдвигает против доктрины "рабочего фонда", приписываемой им без всяких видимых оснований Бентаму, сводится к тому, что подобный фонд не зафиксирован или не предопределен в самом начале периода производства. Классическая доктрина, по которой "что сберегается, то тратится" или "потреблено производительными работниками", отвергается на том основании, что сбережения инвестируются не только в переменный капитал, но и в постоянный.
В главе 23 вводится понятие органического строения капитала, которое различает соотношение "капитал-труд" в физическом и стоимостном выражении. В этой главе заложена марксова концепция определения реальной заработной платы (раздел 1). Он берет на себя труд показать, что как номинальная, так и реальная заработная плата может расти и расти до бесконечности, пока она не начнет "угрожать самой этой системе". Беспомощность Маркса в вопросе о сущности инвестиционной функции проявляется достаточно очевидно, когда он высказывает предположение, что рост заработной платы вызывает замедление в темпах накопления, "так как притупляется стимул наживы". Это подразумевает, что инвестиции есть функция текущей нормы прибыли, но он тут же высказывает более типичный для него взгляд, будто не существует проблем с побуждениями инвестировать: "Норма накопления есть свободная, а независимая переменная; ставка заработной платы, напротив, зависимая переменная, а не свободная переменная". Эта идея продолжена в высказывании о том, что заработная плата увеличивается в периоды деловой активности, таким образом сдерживая инвестиции, в результате чего заработная плата снова падает: "Таким образом, повышение цены труда не выходит из таких границ, в которых не только остаются неприкосновенными основы капиталистической системы, но и обеспечивается ее воспроизводство в расширяющемся масштабе". Любопытная сноска в этом разделе содержит замечание по поводу монополии "преподобных отцов протестантской теологии" в области теории народонаселения. Вероятно, речь о Мальтусе...
33. Абсолютное м относительное обнищание
В разделе 2 главы 23 обсуждается увеличение органического строения капитала в качестве фундаментального закона капиталистического развития. Этот процесс сопровождается "концентрацией и централизацией" капитала, т.е. увеличением размеров компаний и сокращением числа компаний в рамках одной отрасли - заметим, что марксову "централизацию" капитала мы сегодня называем "концентрацией" промышленности. Раздел 3 главы 23 посвящен понятию "промышленной резервной армии", Маркс цитирует мальтусовский тезис о медленной приспособляемости населения к изменениям в заработной плате и на этом основании отвергает классический механизм "заработная плата - народонаселение". В разных местах Маркс говорит о том, что по мере накопления капитала безработица возрастает по абсолютной величине. Чем больше промышленная резервная армия, тем больше "официальный пауперизм"; "это - абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления". Здесь Маркс предусмотрительно добавляет: "Подобно всем другим законам в своем осуществлении он модифицируется под воздействием многочисленных обстоятельств, анализ которых сюда не относится". Два абзаца спустя он продолжает перечислять последствия рассматриваемого закона, такие, как "нищета, агония тяжелого физического труда, рабство, невежество, жестокость, умственная деградация". Очевидно, что так называемая доктрина абсолютного обнищания - выражение, которым сам Маркс не пользуется, - вовсе не означает и не влечет за собой с необходимостью падения реальной заработной платы. Но Маркс был убежден в том, что доля труда будет уменьшаться - он как бы случайно замечает в разделе 4 главы 22, что "реальная заработная плата ... никогда на растет пропорционально увеличению производительной силы труда". Раздел 5 главы 23 задуман, чтобы дать наглядный материал для иллюстрации "абсолютного всеобщего закона", но, сколь ни шокируют приводимые Марксом свидетельства, они никак не доказывают, что этот "закон" действует (см. также: Капитал. Т. II. Глааь 4и5).
34. Первоначальное накопление
Вместо того чтобы естественно развиваться из феодализма путем последовательного проявления "духа рационального расчета", капитализм появляется на свет, "с головы до ног, каждой своей порой пропитанный кровью и грязью". Посредством работорговли, пиратства и колониального грабежа богатство оказалось сконцентрированным! руках немногих, в то время как насильственное огораживание пахотных земель породило неимущий пролетариат. Вся глава 24 тома! (см. также том III, главы 20, 36и47 посвящена описанию этого исторического процесса "первоначального накопления" i XIV и XV столетиях: "Эра капитализма берет свое начало в XVI веке". Сомнительно чтобы марксово сообщение о работорговле и колониальных трофеях доказывало то, что ему хотелось доказать. Кроме того, его толкование роли огораживании не делает различия между огораживанием пахотных и бросовых земель, тогда как в XVIII в огораживание большей частью имело целью увеличить общую площадь возделываемой территории. В разделе 7 главы 24 находится наиболее часто цитируемый из "Капитала" пассаж о конечной "экспроприации экспроприаторов".
35. Издержки распределения
Одной из нерешенных в томе 1 проблем остается вопрос о том, создается ли прибавочная ценность в сфере распределения, рассматриваемой отдельно от производства.
Эта проблема обсуждается в отделе первом тома II и еще раз в главах 16-19 тома III. Читатель может пропустить главы 1-5 тома 11, которые чрезмерно утомительны для чтения и мало добавляют к пониманию марксовой системы; имеют прямое отношение к вопросу только гл. 6 в томе II и указанные гл. в томе III.
На первый взгляд кажется, что не только производство, но и "обращение" товаров увеличивает их ценность, так как существует очевидная разница между "покупной ценой", которую платит оптовый торговец, и "продажной ценой", по которой этот товар реализуется потребителю. И все же Маркс заявляет, что труд, затраченный на распределение товаров, не прибавляет ценности продукту: клерки, машинистки, бухгалтеры и продавцы относятся к категории "непроизводительных" рабочих. Торговый капитал просто присваивает себе часть прибавочной ценности, созданной в производственной сфере, - посредник покупает товары ниже их трудовой ценности, продает же эти товары по их ценности и разница образует его валовую торговую прибыль. При этом не имеет значения, осуществляется ли процесс распределения фактически независимыми посредниками; конторский персонал и торговые агенты, входящие в штат предприятия, в такой же мере "непроизводительны", как и рабочие, занятые на предприятиях оптовой и розничной торговли. И все же транспортировка, отгрузка, складирование и упаковка товаров составляют элементы производственного процесса и, следовательно, создают ценность, Однако все действительно торговые в марксовом понимании издержки: накладные расходы на управление и содержание персонала, затраты на рекламу и финансирование транзитных перевозок причисляются к "непроизводительным издержкам" (том II, глава 6, разделы 2 и 3)22.
Подобно Смиту Маркс отрицает существование какой-либо связи между "производительным" трудом и "полезным". Никто не сомневается в полезности непродуктивной функции торговли о экономике с высокой специализацией, где покупатели и продавцы должны быть сведены вместе. Также и любое сокращение "времени обращения" повышает среднюю норму прибыли (том III, глава 16). Ясно, что Маркс перенимает "ценностный вариант" учения Смита о производительном труде, но в "Капитале" эта концепция играет роль, отличную от ее роли в "Богатстве народов". Положение о том, что норма накопления капитала есть функция от соотношения между трудом производительным и непроизводительным, - стержень трактовки Смита, - трудно выявить в "Капитале". У Маркса проблема имеет чисто формальный характер: пропорциональна ли "ценность" товара величине совокупного труда, затраченного на его производство и распределение (и тогда в формуле для о знаменателем служит весь фонд заработной платы в экономике), или же эта ценность является только функцией труда, затраченного на изготовление и транспортировку, так что некоторая часть совокупного капитала общества "должна быть отложена в резерв для проведения вторичных операций, которые не являются частью процесса создания ценности" (том III, глава 17)? Поэтому марксово различие между производительным и непроизводительным трудом23 имеет или не имеет значение в зависимости от того, принимается или отвергается трудовая теория ценности, и не представляет никакого другого интереса. Так что не стоит беспокоиться, что Маркс временами сам себе противоречит, когда говорит о наемных рабочих в сфере услуг как производительных просто потому, что они наняты для создания товарных услуг (том I, глава 14; том III, глава 17). Если продолжить этот ход мыслей, то окажется, что только государственный сектор экономики не производителен. В конечном счете, если норма прибыли в стране может быть настолько же увеличена за счет усовершенствований в торгово-посреднической сфере, насколько она может быть увеличена техническим прогрессом в сельском хозяйстве или промышленности, - как это допускает сам Маркс, - большинство из нас придет к выводу, что утверждение, будто работа продавца или машинистки "непроизводительна", бессмысленно.
Значение марксова учения о производительном труде состоит в том, что норма прибыли фактически равна не величине s/K, а скорее величине 
, где 
означает свободную прибавочную ценность, оставшуюся после того, как были покрыты административные расходы, оплачены сбыт и реклама, арендная плата и косвенные налоги на предпринимательство. Подобным же образом 
, но 
, где из 
исключается то, что условно можно назвать служащими на окладе. Тогда национальный доход страны равен 
, т.е. фонду заработной платы производительных рабочих плюс созданная ими чистая прибавочная ценность. Советская система национальных счетов пытается в самом деле измерять национальный доход в соответствии с этой точкой зрения Маркса.
, где означает свободную прибавочную ценность, оставшуюся после того, как были покрыты административные расходы, оплачены сбыт и реклама, арендная плата и косвенные налоги на предпринимательство. Подобным же образом , но , где из исключается то, что условно можно назвать служащими на окладе. Тогда национальный доход страны равен , т.е. фонду заработной платы производительных рабочих плюс созданная ими чистая прибавочная ценность. Советская система национальных счетов пытается в самом деле измерять национальный доход в соответствии с этой точкой зрения Маркса.
36. Кругооборот капитала
В главе 8 тома II Маркс защищает свое деление капитала на постоянный и переменный (когда первый только часть своей ценности переносит на продукт в течение каждого периода кругооборота, а второй подлежит возмещению после каждого цикла) в отличие от ортодоксального деления на основной и оборотный капитал. Единственная разница между двумя названными делениями заключается в трактовке сырьевых материалов. Раздел 2 главы 8 представляет великолепный "буржуазный" отчет на предмет обесценивания капитала, в котором издержки эксплуатации рассматриваются отдельно от собственно обесценивания. Сюда же добавлена проблема устаревания (глава 9). Маркс разъясняет, как следует рассчитывать средний период обращения совокупного капитала, когда его компоненты оборачиваются с различными скоростями. Теория капитала Адама Смита и Рикардо критикуется в главах 1G и 11. В главе 12 рассматриваются различия в периодах оборота или сроках службы инвестированного капитала в отдельных отраслях экономики безотносительно к органическому строению капитала в этих отраслях. То, что Маркс называет "рабочим периодом", соответствует тому, что Бём-Баверк позднее назвал "периодом изготовления" товаров. В следующей главе Маркс продолжает разрабатывать тему "времени производства" со ссылками на такие товары, как вино и древесина, требующие технологического созревания, высыхания и т. п. после их изготовления. В главе 14 обсуждается "время продажи", т. е. временной интервал между окончательной обработкой продукта и поступлением выручки от продажи. Эти три главы (12-14) примечательны своей ясностью и умелым пользованием историческими примерами.
Фактический материал, относящийся к времязатратному характеру производственного процесса, нигде не был описан лучше, даже у Бём-Баверка. Но поразительным здесь является то обстоятельство, что Маркс не соотносит различия в сроках службы капитала по отраслям с проблемой ценообразования и вместо этого отвлекается на рассмотрение надуманной проблемы периодического "высвобождения денежного капитала". В своем постскриптуме к разделу 4 главы 15 Энгельс достаточно ясно рекомендует нам пропустить проделанные Марксом расчеты в предыдущих разделах24, Глава 16 показывает, что Маркс осознал необходимость пересмотреть все содержащиеся в томе I относительные показатели, для того чтобы учесть различия в периодах оборота капитала: "Годовая норма прибавочной ценности только в одном единственном случае совпадает с текущей нормой прибавочной ценности ... а именно когда авансированный капитал оборачивается только один раз в год" (раздел 1). Разделы 2 и 3 главы 16 не содержат ничего интересного. Глава 17 возвращает нас к вопросам, которые подробно рассматривались в третьем отделе тома!!: реализация прибавочной ценности в условиях простого и расширенного воспроизводства.
37. Схемы воспроизводства
После долгих подступов к предмету в главах 18 и 19 Маркс приступает к своей задаче в главе 20. Ни один из разделов "Капитала" не является столь трудным для понимания, как эта глава. Вся сущность предмета изложена в разделах 2 и 3, но и остальные разделы полны интересных намеков. К сожалению, глава 21 о расширенном воспроизводстве носит еще более черновой характер, чем глава 20 о простом воспроизводстве. Марксово опровержение вульгарной теории кризисов как следствия недостаточного потребления встречается в разделе 4 главы 20, однако раньше, в сноске раздела 3 главы 16 содержится признание некоторых вариантов теории недопотребления.
38. Еще раз о Большом противоречии
Если прибавочная ценность пропорциональна употребляемому переменному капиталу, то почему более механизированный, производственный процесс приносит ту же самую норму прибыли на совокупный инвестированный капитал, что и менее механизированный процесс? Процентное отношение прибыли к капиталу имеет тенденцию к выравниванию независимо от технологического оборудования, в которое инвестирован капитал. Отсюда следует, что прибавочная ценность есть функция не только величины v, и в этом случае товары обмениваются явно не в соответствии с общим количеством труда, овеществленного в процессе их производства. Это и есть так называемое Большое противоречие, разрешение которого Маркс пообещал дать в томе III. Отдельные замечания в томе I свидетельствуют, что он нашел решение еще до 1867 г. Со слов Энгельса мы знаем, что черновик III тома был практически закончен в 1865 г., за два года до опубликования тома I. Кроме того, мы имеем письмо Маркса к Энгельсу, написанное в 1862 г., в котором он дал набросок этого решения25. В предисловии к тому II (1885) Энгельс бросил вызов критикам Маркса, предложив им доказать, каким образом "одинаковая средняя норма прибыли может и должна быть получена не только без нарушения закона ценности, но и в силу этого закона". За десятилетие между опубликованием томов II и III (с 1885 до 1894 гг.) в ходе "конкурса на соискание премии за лучшую работу26 появилось несколько очерков ведущих немецких экономистов, соперничавших между собой в разрешении предложенной Марксом загадки. По словам Энгельса, который дал критический обзор некоторых из этих очерков в своем предисловии к тому III, никому не удалось получить награду. И все же, несмотря на возражение Энгельса, очевидно, что Шмидт и Фиреман, каждый в отдельности, предложили допустимое решение, а Лексис разрешил проблему так же, как это делал Маркс. Этому едва ли стоит удивляться: всякий, кто знает своего Рикардо, без труда нашел бы решение марксовой дилеммы.
В середине своего предисловия Энгельс мимоходом ссылается на "теорию потребительной ценности и предельной прибыли Джевонса и Менгера", на которой Джордж Бернард Шоу возводит "фабианскую церковь будущего". "Фабианские очерки", в которых Сидней Уэбб и Дж. Б. Шоу из теории ренты Рикардо, переработанной Генри Джорджем, и теории полезности Дженвонса-Уикстида создали сплав - английскую социалистическую теорию нового образца, - были опубликованы в 1888 г. Эта ссылка Энгельса есть единственное публичное свидетельство того, что Маркс или Энгельс реагировали на появление нового направления в экономической теории, хотя "Политическая экономия" Джевонса (1874) была опубликована за 9 лет до смерти Маркса. К тому времени, когда Энгельс издал том II "Капитала", критика Маркса в книге Бем-Баверка "Капитал и процент" (1884) уже привлекала внимание на континенте.
Том III "Капитала" был опубликован в 1894 г,. пять лет спустя после выхода работ Бем-Баверка "Положительная теория капитала" (1889) и Визера "Естественная ценность" (1889) с их неоднократными нападками на трудовую теорию ценности и через четыре года после появления "Принципов" Маршалла (1890). Но уже задолго до этого Энгельс потерял интерес к экономической теории и нигде больше не упоминал о новых течениях теоретической мысли.
39. Проблема превращения форм
Главы 1-3 тома III знаменуют переход от трудовой теории ценности к теории "цен производства". Неопределенный термин "цена производства" всегда соотносится с "покупной ценой", по которой посредник приобретает товар. Главы 4-6 отклоняются от этой темы, и их следует читать скорее в связи с главами 13-15, в которых обсуждается закон тенденции нормы прибыли к понижению. В главах 8-12 показано, как ценности превращаются в цены, не нарушая при этом трудовой теории ценности, взятой применительно к общественному продукту в целом. На протяжении первых глав III тома Маркс проявляет хорошее понимание парадоксального характера теории прибавочной ценности. "Для капиталиста безразлично, - замечает он в главе 2, - как представляется ситуация: авансирует ли он постоянный капитал для того, чтобы извлечь прибыль из своего переменного капитала, или же он авансирует переменный капитал с целью получить прибыль с постоянного ... Хотя прибавочную ценность создает только переменная часть капитала, это происходит лишь при том условии, что авансированы и другие части в качестве необходимых материальных предпосылок производственного процесса". И далее, на заключительных страницах главы 9 он заявляет, что "в своем превращенном виде, в форме прибыли, прибавочная ценность фактически скрывает свое происхождение, утрачивает свой характер, становится неузнаваемой", "капиталиста практически интересует лишь норма прибыли", "под превращением ценности в цены производства скрывается от непосредственного наблюдения самая основа для определения ценности" и т.д. Маркс гордится этим парадоксом. Буржуазный экономист является "вульгарным" экономистом, ибо он отказывается "сквозь обманчивую видимость распознать внутреннюю сущность и внутренний строй капиталистического процесса производства", тем самым отказываясь видеть, что равенство нормы прибыли на совокупный инвестированный капитал предопределяется фактически единой нормой прибавочного продукта с переменного капитала. Совокупный избыточный продукт определяется численностью рабочей силы и затем он распределяется среди всех участвующих капиталистов пропорционально их долям в суммарном капитале данного общества - "процесс, который происходит за спиной капиталиста, который этот капиталист не наблюдает, не понимает и который фактически его вовсе не интересует".
Маркс постоянно забывает, что он еще не привел ни одного довода, который заставил бы нас поверить, что норма прибавочной ценности в самом деле одинакова для всех отраслей27. В главе 10 тома III есть абзац, в котором он признает, что одинаковая норма прибавочной ценности "была взята нами, исходя из предпосылки конкурентной борьбы между рабочими и уравновешивания путем их постоянной миграции из одной отрасли производства в другую". Далее он делает для нас "видимым ... существенный момент", анализируя процесс производства в некапиталистическом обществе, в котором сами рабочие владеют соответствующими средствами производства. Это единственное место на двух тысячах страниц "Капитала", где Маркс признает, что концепция равной нормы прибыли на одного рабочего нуждается в защите. Но сама идея о том, будто мобильность рабочей силы из одной отрасли в другую создает подобную норму, есть первостепенное заблуждение - мобильность рабочих создает единую ставку вознаграждения за труд, однако она выравнивает норму прибыли на одного рабочего не более, чем выработку на одного человека между отраслями. В самом деле, как мы говорили выше, если эта мобильность не выравнивает общую выработку на одного человека по отраслям, то и единая норма заработной платы, а также одинаковый рабочий день не смогут выровнять норму прибыли на одного рабочего от одной отрасли к другой.
В краткой главе 7 Маркс вскользь касается различий в организации разных компаний одной отрасли, указывая при этом, что обычную норму прибыли получает маргинальная компания, тогда как фирмы с превосходящим уровнем организации и управления зарабатывают, как это мы теперь называем, "управленческую ренту". Техническое, в отличие от органического, строение капитала, заявляет Маркс, определяется чисто техническими условиями (глава 8 и начальная фраза главы 9). Поэтому допущение Маркса основано на признании постоянных коэффициентов производства. Нов другом месте он говорит о трудосберегающих технических инновациях, вызываемых повышением заработной платы (том III, глава 14, раздел 4). Таким образом, соотношения капитал-труд, реально наблюдаемые в разных отраслях промышленности, являются в сущности функциями относительных цен на производственные факторы.
Превращение трудовых ценностей в нормальные цены проводится в главе 0 только применительно к готовому продукту. Маркс осознавал необходимость подробнее рассмотреть превращение ценностей не только готового продукта, но и производственного сырья, но считал, по-видимому, эту задачу для себя непосильной: "Не следует ... забывать, что всегда возможна ошибка, если приравнять в какой-либо отдельной сфере производства издержки производства товаров к ценности потребленных при их изготовлении средств производства. Для нашего настоящего исследования нет необходимости подробнее входить в рассмотрение этого вопроса". Превращение проводится здесь на основании допущения о том, что "сумма прибыли всех различных сфер производства должна быть равна сумме прибавочной ценности, а сумма цен производства совокупного общественного продукта должна быть равна сумме его ценности" (глава 10). Без такого допущения, утверждает Маркс, "политическая экономия оказалась бы без всякой рациональной базы"; мы были бы вынуждены вернуться обратно к Адаму Смиту, для которого цены определяются путем "прибавления более или менее произвольно взятой величины прибыли к действительной ценности товаров" (глава 13).
В главе 10 тома III Маркс высказывает предположение о том, что "вполне правомерно... рассматривать ценность товаров не только теоретически, но и исторически, как существующую прежде цены производства". В обществах, в которых "рабочий владеет своими средствами производства", - "а это и есть состояние, в котором находится фермер-землевладелец и ремесленник как в древности, так и в новое время", "цены фактически регулируются исключительно законом ценности". В развитой капиталистической экономике это справедливо только для "капитала среднего органического строения" (глава 9).
Во второй половине главы 10 внимание сосредоточено на отклонениях фактической цены от нормального уровня за долгосрочный период. "Цена производства" - это то, что Адам Смит называет естественной ценой, Рикардо - ценой производства, или стоимостью производства, а физиократы - необходимой ценой, так как в длительной перспективе цена производства является обязательным условием предложения". Тем не менее Маркс осыпает насмешками высказывание Мальтуса о том, что "великий принцип спроса и предложения призван определить в действии не только рыночную цену, но и то, что А. Смит называет естественной ценой". Ибо, считает Маркс, "если спрос и предложение сбалансированы, они перестают иметь какое-либо значение"28.
В главах 11 и 12 тома III Маркс критикует высказывание Рикардо о том, что "прибыль изменяется обратно пропорционально заработной плате", но при этом делает тот же самый вывод, что и Рикардо: рост номинальной заработной платы не затрагивает цену товаров, изготовленных при средней технической оснащенности, но вызывает изменения других цен а обратной пропорции к уровню механизации.
40. Закон тенденции нормы прибыли к понижению
В главах 13-15 тома III, как и в главах 4-6, речь идет исключительно о "тайне" падения нормы прибыли, "раскрытие которой было задачей всей политической экономии после Адама Смита". Особый интерес представляет глава 14 о "противодействующих причинах". Маркс перечисляет пять сил, компенсирующих падение нормы прибыли и в четырех из пяти случаев он подчеркивает, что "те самые причины, которые порождают тенденцию к понижению нормы прибыли, вызывают также противоположный эффект". Это весьма своеобразное употребление термина "тенденция к падению". Мы скорее сказали бы, что существует тенденция нормы прибыли оставаться постоянной, когда определенные силы воздействуют на эту норму понижающе, в то время как другие силы автоматически вызывают ее повышение, если мы, конечно, не имеем достаточных оснований полагать, что некоторые из этих сил имеют тенденцию преобладать над другими. Марксу казалось, будто он дал доказательство факта падения нормы прибыли, особо выделяя случай, когда растущее органическое строение капитала увеличивает норму прибавочной ценности путем повышения производительности труда, но не пропорционально росту величины q. Однако в главе 14 он соглашается с тем, что величина а стремится к увеличению вместе с q. В главе 15, он говорит, что величина a не будет возрастать столь же быстро, что и q, - довод, который он уже выдвигал в главе 9 тома I: "Поскольку развитие производительной силы сокращает оплачиваемую часть применяемого труда, оно повышает прибавочную ценность, повышая ее норму; поскольку же оно уменьшает общую массу труда, применяемого данным капиталом, оно уменьшает другой фактор, число рабочих, на которое надо умножить норму прибавочной ценности, чтобы получить ее массу. Двое рабочих, работающих по 12 часов в день, не могут доставить такую же массу прибавочной ценности, как 24 рабочих, работающих всего по 2 часа каждый, даже если бы они могли питаться одним воздухом... Следовательно, в этом отношении имеются известные непреодолимые границы для компенсации сокращения числа рабочих повышением степени эксплуатации труда". В первом случае совокупная прибавочная ценность равна 48 человеко-часам; во втором случае это эквивалентно самое большое 24 человеко-часам. Следовательно, рост величины q не может быть компенсирован выше определенной точки путем увеличения s.
Такая аргументация не только натянута, но и ошибочна. Во-первых, общая численность рабочей силы все же увеличивается в процессе развития, несмотря на рост q; как указывает Маркс в конце главы, "необходимым условием капиталистического способа производства является то, что численность наемных рабочих должна возрастать абсолютно". Кроме того, при неизменной реальной заработной плате s растет в том же темпе, что и производительность труда в отраслях, выпускающих жизненные средства. Если средний продукт труда может в принципе возрастать до бесконечности, то это же относится и к s. Растущая s в сочетании с растущим v (из-за увеличения численности рабочей силы при постоянстве реальной заработной платы) вполне могут компенсировать любой рост q.
Стоит отметить, что Маркс нигде конкретно не связывает возрастание q с ростом s и, конечно, не придает особого значения их функциональной взаимозависимости. В главе 10 тома 1 Маркс замечает: относительная прибавочная ценность прямо пропорциональна производительности труда. Однако Маркс ничего не говорит на этот счет в главе 23 тома I, где впервые вводится понятие органического строения капитала. В главе 2 тома 1!1, Маркс замечает: "Мы еще увидим, что перемены, воздействующие на факторы с, v и s, предполагают также изменения в производительности труда". Однако, хотя в этой главе были рассмотрены почти все возможные комбинации изменений в фундаментальных нормах r, s и q, обещание выполнено не было. Опять же в главе 14 тома III тенденция а к возрастанию никоим образом функционально не соотнесена с увеличением q. Этому отведен единственный пассаж в главе 15 тома III, который мы только что рассматривали. Трудно избавиться от впечатления, что Маркс умышленно вводит в заблуждение читателя с целью спрятать концы в воду. Гегелианский прием, согласно которому "те же самые причины, которые порождают тенденцию к падению ... вызывают также противоположный эффект", - дар свыше для последующих марксистов. Это обеспечило им возможность свободно упражняться в поисках тенденций, противодействующих марксистским "законам движения", которые доказывают достоверность этих законов тем, что противодействуют им!
Третья противодействующая причина - "удешевление элементов постоянного капитала" есть не что иное, как капиталосберегающие инновации. Мы обращаемся снова к главам 4 и 5 тома III, где подробно рассматривается "экономия в применении постоянного капитала". Это можно расценивать как первое в экономической литературе открытое обсуждение темы капиталосберегающих инноваций. В главе 4, написанной Энгельсом, говорится о высвобождении оборотного капитала (вследствие совершенствования средств сообщения и транспорта, что позволило "за последние 50 лет удвоить или утроить ... производительную способность" капитала, задействованного в мировой торговле) и об экономии основного капитала (в результате "недавно открытых способов производства железа и стали, таких, как процессы Бессемера, Сименса, Джилкриста-Томаса и др."). В конце главы Энгельс иллюстрирует значение скорости оборота капитала для нормы прибыли примером одной действующей хлопкопрядильной фабрики29. При норме прибыли 33,3% годовая норма s составляет 1307%, потому что фонд заработной платы оборачивается 8,5 раза в год. Следует также обратить внимание на незначительную часть требуемого запаса оборотного капитала: 2,5% совокупного капитала30. Глава 5 начинается с замечания о том, что работа в две смены сберегает капитал. Здесь цитируется отчет фабричных инспекторов, в котором дается четкое разделение постоянных и переменных эксплуатационных затрат - мог ли бы Маршалл научиться своей теории фирмы, читая "Синие книги"? Маркс также высказывает свое мнение о тенденции к возрастанию эффекта масштаба: затраты на горючее, энергию, освещение и содержание зданий не увеличиваются пропорционально объему выпускаемой продукции. Капиталосберегающие инновации принимают форму (1) "прогрессивного совершенствования машин" (см. в особенности главу 3 тома III о паровых двигателях); (2) утилизации отходов производства, ранее выбрасываемых (раздел 4); и (3) сокращения расходов на ежегодный ремонт и техническое обслуживание вследствие большей продолжительности срока службы машин. Маркс даже указывает, что все нововведения, снижающие издержки производства в машиностроительных отраслях, высвобождают капитал во всех отраслях, где применяются машины. Следуя логике рассуждений, он высказывает мысль (едва ли осознавая, что он этим признает), что капиталоемкость продукции имеет тенденцию к снижению со временем. "Если оборотная часть постоянного капитала - сырье и прочее - постоянно возрастает по своей массе пропорционально развитию производительной силы труда, дело обстоит иначе с основным капиталом - зданиями, машинами, приспособлениями для освещения, отопления и пр. Хотя машины с увеличением их размеров становятся абсолютно дороже, но относительно они дешевеют. Если пять рабочих производят товаров в десять раз больше, чем прежде, то в результате этого затраты на основной капитал не удесятеряются; хотя ценность этой части постоянного капитала возрастает с развитием производительной силы, но она возрастает далеко не в той же пропорции" (глаза 15). В последнем абзаце этой главы Маркс делает интересное наблюдение в том смысле, что "первые лидеры нового предприятия обычно становятся банкротами" из-за недостатка в новых изобретениях, которые требуют определенного времени для того, чтобы сгладить возникающие диспропорции.
41. Капиталосберегающие инновации
Третья противодействующая причина - "удешевление элементов постоянного капитала" есть не что иное, как капиталосберегающие инновации. Мы обращаемся снова к главам 4 и 5 тома III, где подробно рассматривается "экономия в применении постоянного капитала". Это можно расценивать как первое в экономической литературе открытое обсуждение темы капиталосберегающих инноваций. В главе 4, написанной Энгельсом, говорится о высвобождении оборотного капитала (вследствие совершенствования средств сообщения и транспорта, что позволило "за последние 50 лет удвоить или утроить ... производительную способность" капитала, задействованного в мировой торговле) и об экономии основного капитала (в результате "недавно открытых способов производства железа и стали, таких, как процессы Бессемера, Сименса, Джилкриста-Томаса и др."). В конце главы Энгельс иллюстрирует значение скорости оборота капитала для нормы прибыли примером одной действующей хлопкопрядильной фабрики29. При норме прибыли 33,3% годовая норма s составляет 1307%, потому что фонд заработной платы оборачивается 8,5 раза в год. Следует также обратить внимание на незначительную часть требуемого запаса оборотного капитала: 2,5% совокупного капитала30. Глава 5 начинается с замечания о том, что работа в две смены сберегает капитал. Здесь цитируется отчет фабричных инспекторов, в котором дается четкое разделение постоянных и переменных эксплуатационных затрат - мог ли бы Маршалл научиться своей теории фирмы, читая "Синие книги"? Маркс также высказывает свое мнение о тенденции к возрастанию эффекта масштаба: затраты на горючее, энергию, освещение и содержание зданий не увеличиваются пропорционально объему выпускаемой продукции. Капиталосберегающие инновации принимают форму (1) "прогрессивного совершенствования машин" (см. в особенности главу 3 тома III о паровых двигателях); (2) утилизации отходов производства, ранее выбрасываемых (раздел 4); и (3) сокращения расходов на ежегодный ремонт и техническое обслуживание вследствие большей продолжительности срока службы машин. Маркс даже указывает, что все нововведения, снижающие издержки производства в машиностроительных отраслях, высвобождают капитал во всех отраслях, где применяются машины. Следуя логике рассуждений, он высказывает мысль (едва ли осознавая, что он этим признает), что капиталоемкость продукции имеет тенденцию к снижению со временем. "Если оборотная часть постоянного капитала - сырье и прочее - постоянно возрастает по своей массе пропорционально развитию производительной силы труда, дело обстоит иначе с основным капиталом - зданиями, машинами, приспособлениями для освещения, отопления и пр. Хотя машины с увеличением их размеров становятся абсолютно дороже, но относительно они дешевеют. Если пять рабочих производят товаров в десять раз больше, чем прежде, то в результате этого затраты на основной капитал не удесятеряются; хотя ценность этой части постоянного капитала возрастает с развитием производительной силы, но она возрастает далеко не в той же пропорции" (глаза 15). В последнем абзаце этой главы Маркс делает интересное наблюдение в том смысле, что "первые лидеры нового предприятия обычно становятся банкротами" из-за недостатка в новых изобретениях, которые требуют определенного времени для того, чтобы сгладить возникающие диспропорции.
42. Внешняя торговля
В качестве еще одной из вышеназванных противодействующих причин выступает внешняя торговля в той мере, в какой она способствует удешевлению жизненных средств и сырья. Капитал, вложенный во внешнюю торговлю, может давать более высокую норму прибыли, ибо "экономически развитая страна в состоянии продавать свои товары по ценам выше их ценности, если даже она и продает их дешевле, чем конкурирующие с ней страны". Трудно сказать, что это означает ввиду того, что теория трудовой ценности неприменима к торговым отношениям между странами. Далее, капитал, инвестированный в колониях, может приносить более высокую норму прибыли "по той простой причине, что норма прибыли там выше в силу их отсталости, а также потому, что рабы, кули и проч. допускают более высокую эксплуатацию труда". На этом и основана ленинская теория империализма, однако в том виде, как она сформулирована, она крайне неубедительна. Как показал Маркс в другом месте, не низкая реальная заработная плата, а скорее низкие затраты на заработную плату в расчете на единицу продукции определяют величину прибыли; в отсталых странах низкая заработная плата, но из-за низкой производительности труда издержки производства там могут оказаться недопустимо высокими. И вовсе не существует "простой причины", по которой норма прибыли в отсталых странах должна быть выше, чем в развитых.
43. Экономические циклы
В разделе 3 главы 15 тома III содержится большая часть высказанных Марксом в "Капитале" критических замечаний относительно экономических циклов - тема, которую он более подробно рассматривает в "Теориях прибавочной ценности" (см. также том I, глава 23, и том III, глава 30). Здесь мы получаем дальнейшие намеки на тот "узкий базис, на котором основаны условия потребления", что в последнем абзаце главы 15 представлен как "причина кризисов". Далее, в главе 30, говорится, что "конечной причиной всех действительных кризисов всегда остается бедность и ограниченность потребления масс, противодействующая стремлению капиталистического производства развивать производительные силы таким образом, как если бы границей их развития была лишь абсолютная потребительная способность общества". Возникновение кризисов связывается с падением нормы прибыли а lа Милль. В разных местах Маркс указывает на то, что фирмы, внедряющие новую технологию, получают избыточную прибыль до тех пор, пока эти нововведения не осваиваются другими. Капиталисты вводят новшества "ради самосохранения и под страхом банкротства". В этой главе, а также в главе 13 содержатся некоторые типично мальтузианские замечания:
"Период процветания благоприятствовал бы бракам среди рабочих и уменьшил бы смертность их детей". В начале главы Маркс говорит, что "норма накопления падает вместе с понижением нормы прибыли", зато в конце он заявляет: "Несмотря на падение нормы прибыли, стимул к накоплению и возможности такого накопления возрастают". Туманность его концепции стимулов к инвестированию нигде не проявляется столь разительно, как здесь.
Полезный исторический обзор чередования быстрых экономических подъемов и спадов в хлопковой промышленности за годы с 1845 по 1860-й дан в разделе 3 главы 6; см. также описание Энгельсом экономического краха 1847 г. (глава 25).
Закон рынков Сэя кратко обсуждается в главе 15 и Маркс критикует последователей Рикардо, зато, что они признают "периодический избыток капитала", отрицая при этом "общее перепроизводство товаров". Но нет противоречия между признанием факта периодически повторяющихся кризисов и отстаиванием принципа равенства Сэя, а именно возможностью равновесия в условиях полной занятости при всех уровнях производства и неограниченным развитием адаптивной по своей природе экономики. Маркс полагает, будто "общее перепроизводство" относится скорее к периодической депрессии, а не к вековому застою. Несмотря на то, что уже Милль рассматривал этот вопрос, Маркс интерпретирует закон Сэя о рынках как тождество, и таким образом его критика закона Сэя как в "Капитале", так и в "Теориях прибавочной ценности" не идет дальше нападок на ошибочность абстрагирования от денег.
44. Деньги и процент
Отдел V тома III написан крайне неровно31 и содержит большей частью бессвязные наблюдения о денежных дисбалансах и ставках процента, а также беглый резонерствующий комментарий к парламентским слушаниям по вопросу о контроле за денежным обращением. В этом разделе лишь главы 21-23 и 25 заслуживают более или менее внимательного прочтения; о главе 30 уже было сказано, что она содержит некоторые важные замечания Маркса об экономических циклах.
По Марксу, ставка процента есть в сущности феномен денежного обращения; хотя процент и представляет производный от прибыли доход, средняя норма прибыли всегда означает у Маркса прибыль, включающую в себя процентный доход, - она имеет лишь отдаленную связь с нормой прибыли на капитал. Маркс полагает, что "ставка процента в капиталистических странах определяется по преимуществу обстоятельствами (ссуды ростовщиков, предоставляемые крупным землевладельцам, которые получают земельную ренту), не имеющими ничего общего с прибылью" (том III, глава 13). В спросе на ссудный капитал преобладают ссуды на потребительские цели, и так как большая часть прибыли автоматически переливается обратно в отрасль, в которой она была получена, влияние предпринимательских сбережений на предложение ссудного капитала незначительно. Следовательно, рынок ссуд испытывает воздействие деловой активности лишь на последних стадиях экономического подъема и в начале кризиса, когда возрастающее предпочтение ликвидности оставляет рынок ссуд перенасыщенным свободными фондами. Более того, "в мире не существует такой вещи, как естественная норма процента", т. е. норма процента - не более чем краткосрочный феномен, и отсутствует тенденция к долгосрочному равновесию. Случайные замечания Маркса по поводу определения ставки процента встречаются в глава 22, ибо он не придает никакого значения тому обстоятельству, которое он характеризует как "незначительные колебания на денежном рынке". Но ставка процента не проявляет долгосрочной тенденции к понижению не только из-за стремления нормы прибыли к падению, ко и потому, что развитие кредитных институтов и эффективная концентрация "денежных сбережений всех классов общества" попали в руки банкиров.
Главы 25-35 в большей или меньшей степени касаются всех тех вопросов, по которым существуют разногласия между денежной и банковской школами. Симпатии самого Маркса на стороне банковской школы. Еще в 1859 г. Маркс занял позицию против количественной теории денег - возможно, потому, что, как он полагал, эта теория находится в противоречии с трудовой теорией ценности в ее применении к деньгам. Подобно Туку, Маркс утверждал, что количество денег в обращении определяется величиной потока денежных затрат; хотя он не высказывается с достаточной определенностью, Маркс больше доверяет "закону обратного притока", основанному на доктрине реальных счетов: "Количество находящихся в обращении банкнот регулируется потребностями торговли, и каждая незатребованная банкнота сразу же возвращается обратно к стороне, выпустившей ее в обращение" (глава 33).
Не входя в детали, нет возможности выбирать между количественной и анти-количественной теориями денег. В условиях конвертируемого бумажного-денежного стандарта и пассивной денежной политики количество находящихся в обращении денег действительно есть результат, а не причина данного уровня цен; оказывая свое воздействие через объем торгового оборота и спрос на денежные резервы, "реальные силы" порождают поток денежного спроса, который и определяет абсолютные цены; эластичность предложения денег, несомненно, представляет определенный элемент в процессе ценообразования, но это чисто пассивный элемент. Подобного рода формулировка имеет свои преимущества перед простой количественной теорией, так как лучше помогает избежать "дихотомизации" процесса ценообразования. Но когда количество металлических денег резко возрастает в результате открытия новых золотых приисков, то количественная теория становится оправданной. Более того, как только влиятельные денежно-кредитные учреждения начинают проводить активную денежную политику, анти-количественная теория сразу же приводит к ошибкам. В то время, когда Маркс писал это, Банк Англии в действительности осуществлял контроль и регулирование денежного обращения. Можно утверждать, что практика использования учетной ставки Банка в качестве инструмента для регулирования кредита началась принятием Акта о Банковской Хартии в 1844 г.32, которым были аннулированы законы о ростовщичестве. После 1844 г. Банк также практиковал нечто подобное "политике открытого рынка" с помощью "займов под консоли"33. Теория контроля и регулирования денежного обращения с помощью учетной банковской ставки была выдвинута за пол века до этого Торнтоном. Примечательно, что Маркс нигде не ссылается на анализ двух ставок, данный Торнтоном и решительно отвергающий теорию банковской школы (см., в частности, главу 24, где Маркс резюмирует теорию денег Рикардо). Аргументация Торнтона-Рикардо могла бы дополнить дефиницию долгосрочно-равновесной ставки процента, существование которой Маркс отвергал. В условиях долгосрочного равновесия ставка процента равна прибыли на реальный капитал; при любой более низкой ставке спрос на ссудный капитал для инвестирования не насыщается, при любой более высокой ставке предложение ссудного капитала возрастает неограниченно. Если на денежном рынке доминируют инвестиционные займы, то денежная ставка процента в тенденции будет регулироваться нормой прибыли на реальный капитал вопреки автономному влиянию денежной политики. Из сказанного мы должны заключить, что марксова теория денег, даже взятая сама по себе 34, сильно проигрывает в сравнении с лучшими работами его предшественников.
45.Теория ренты
Теория ренты Маркса, с восхитительной подробностью развиваемая в главах 37-43 тома III, - это сама простота. Во-первых, имеется "дифференциальная рента", вытекающая, как и у Рикардо, из различий в плодородии и местоположении земельных участков различной категории. Если цена производства у отдельно взятого капиталиста ниже средней цены производства продукта - Маркс приводит здесь пример фабрики, использующей преимущества двигательной силы естественного водопада, - то он получит избыточный продукт, который по величине будет выше средней нормы, если предположить спрос достаточно высоким, чтобы этот капиталист смог выйти со своим товаром на рынок. Конкуренция за пользование водопадом позволит его владельцу назначать арендную плату, выравнивая таким образом норму прибыли, получаемую капиталистами. Пусть норма прибыли определяется уравнением r = (s - e)/(c+ v), a "норма ренты" как е' = е/(с + v). Тогда r = [s/(q+1)] - e'. Различие в величине s, вытекающие из различий в местном уровне плодородия земли, будут компенсироваться различиями величин е', так что r останется одинаковой для всех отраслей экономики. Во-вторых, может иметь место "абсолютная рента" - нечто, отсутствующее у Рикардо, - в силу того обстоятельства, что сельское хозяйство имеет дело с капиталом, органическое строение которого ниже общественно средней величины. В результате "ценность" сельскохозяйственной продукции превышает ее "цену производства". В нормальном случае поток капитала привел бы к понижению нормы прибыли в сельском хозяйстве до среднего показателя, но так как существует частная собственность на землю, землевладелец имеет возможность навесить на арендатора дополнительный рентный платеж, эквивалентный сверхприбыли, получаемой в земледелии. Маркс тщательно избегает утверждений, что органическое строение капитала в сельском хозяйстве действительно ниже среднего показателя, -это, говорит он, "вопрос, который может решить только статистика" (том III, глава 45). Если же это не так, тогда абсолютная рента отпадает и вся рента остается дифференциальной.
Марксова теория абсолютной ренты не имеет никакой силы вне рамок его теории прибавочной ценности и вытекающей отсюда необходимости превращения ценности в цену. Поэтому мы ее опустим, отметив лишь один вытекающий из нее странный вывод, будто абсолютная рента отрицательна, если аграрный сектор характеризуется большей капиталоемкостью по сравнению с остальными отраслями экономики, как это было в самом деле в США и Великобритании после 1930 г. Обсуждение дифференциальной ренты у Маркса более подробное, чем у Рикардо, но менее исчерпывающее. Маркс не понял теорию Рикардо, согласно которой должны существовать возделываемые земли, за которые рента не взимается (см., например, заключительные страницы главы 43 тома 111). Иными словами, он не понимал, что существует предельный уровень интенсивного, как и энтенсивного земледелия; это серьезное непонимание, если вспомнить, что введенное Рикардо понятие предельной интенсивности стало началом всей последующей маржиналистской мысли.
В этих главах о ренте достойны упоминания еще два момента. В главе 39 Маркс отрицает, предположение Рикардо, что спрос на пшеницу совершенно не эластичен, Этот взгляд Рикардо, утверждает Маркс, есть результат наблюдаемого эффекта влияния засухи или неожиданно высокого урожая, когда "внезапная и кратковременная дешевизна не имеет достаточно времени для того, чтобы оказать свое полное воздействие на рост потребления". Кроме того, количество пшеницы, используемой для изготовления виски или пива, меняется вместе с колебанием цен на пшеницу, и падение цен на пшеницу приводит к замене хлеба, изготовленного их ржи и овса, пшеничным хлебом. Едва ли можно было ожидать от Маркса подобных комментариев. Столь же неожиданны замечания в главе 45, касающиеся возможных издержек при использовании земельных угодий в качестве пастбищ вместо пашни, заимствованные из "Богатства народов". Отдел VII тома III содержит сбивчивые замечания относительно классической концепции производительной триады - земля, труд и капитал. Глава 48 вносит ясность в сущность нападок Маркса на вульгарную политическую экономию35. В трех других главах просто повторяется материал, изложенный раньше.
46. Маркс как экономист
Теперь, как кажется, рассеялись все сомнения относительно того, был ли Маркс значительным классическим экономистом. В своем несомненном умении доводить экономическую аргументацию до ее логического завершения Маркс не имел равных среди своих современников. Но ведь для того, чтобы быть значительным экономистом, надо иметь нечто большее, чем только способность делать отвлеченные дедуктивные выводы. При всем при том Маркс обладал еще и другими характерными свойствами: чувство взаимосвязи между различными аспектами экономической деятельности, сознание постоянного взаимодействия между исторически обусловленными институтами и воплощенными в них структурными характеристиками определенной экономической системы, а также склонность к эмпирическим обобщениям, основанным на близком наблюдении экономической жизни. И тем не менее, мы были свидетелями того, как Маркс допускал логические ошибки, искажал факты, делал необоснованные выводы из исторических данных и едва ли не умышленно закрывал глаза на слабые места в своем исследовании. Объяснение этим фактам состоит в том, что он просто поставил перед собой неразрешимую задачу. Лейтмотив марксистской политической экономии составляет теория прибавочной ценности. Но эта теория несостоятельна. В трех томах "Капитала" нет ничего такого, что заставило бы нас поверить, будто любой рабочий с одной и той же квалификацией создает одинаковую сумму прибавочной ценности, независимо от того с каким оборудованием он работает или какого рода продукцию он производит. В любом случае дело сводится к утверждению о делении рабочего дня на две части, из которых одна оплачивается, а другая - нет. Но мы не можем видеть это разделение. Все, что мы наблюдаем, это ставки номинальной заработной платы и денежные цены на производимые товары и услуги. Даже если все рабочие получают одинаковую заработную плату, они не производят товаров и услуг в одинаковом денежном выражении. Если мы допустим, что названные различия в денежной оценке товаров некоторым образом отражают различия в прямых и косвенных затратах труда на производство этих продуктов и что аналогичное правило применяется для денежной оценки жизненных средств, то все еще нет оснований поверить в то, что рабочий в отрасли, выпускающей зубочистки, работает такое же количество часов в день для того, чтобы получить эквивалент своей заработной платы, что и рабочий в сталелитейной отрасли. А если мы отказываемся от предположения относительно одинаковой нормы прибавочной ценности по всем сферам занятости, все здание, возведенное Марксом, рушится до основания.
Уловка, которая делает марксистскую политическую экономию столь привлекательной, если воспринимать ее некритически, заключается в применении двухэтажного доказательства: сейчас вы это видите, а сейчас- нет. Есть первый этаж здания, а именно видимый мир цен, ставок заработной платы и нормы прибыли, и есть подвальный этаж этого здания - ненаблюдаемый мир трудовой ценности и прибавочной ценности. Дело не только в том, что первый этаж наблюдаем, а подвальный этаж ненаблюдаем; экономические агенты, которые находятся на первом этаже, ничего не знают о том мире, который расположен под ними в подвале. Прием, которым пользуется Маркс, направлен на то, чтобы переместить подвальный этаж на первый, а первый этаж - на второй, искусно намекая на то, что в определенном смысле первый этаж более реален, чем второй, и что подлинный критерий науки - это под покровом видимой мотивации рабочих и капиталистов на втором этаже пробиться к "сущности" дела на первом этаже. Это не что иное, как искусное жонглерство, посредством которого оказалось одураченным не одно поколение читателей.
Если мы отказываемся от упомянутого - совершенно произвольного предположения об одинаковой норме прибавочной ценности, приходящейся на одного рабочего, что остается тогда от марксистской политической экономии? Все, что остается, по-моему, это "образ" или представление экономики как панорамы "величественных движущих сил", относящихся к долговременной эволюции экономических систем, - именно это и еще тьма бессвязных, но тем не менее замечательных примеров проникновения в природу технического прогресса, экономических циклов и феномена безработицы. Что же касается теории социализма, нам придется ее искать где-либо в другом месте. "Я не марксист", - высказался однажды Маркс. Если бы это было правдой!
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Выше говорится, что в "постоянный капитал" входит не основной (по Смиту), а износ основного капитала. Но виноват не Блауг, а Маркс, который иногда понимал одно, а иногда - второе. О неразличении Марксом категорий запаса и потока см. ниже.
2 Здесь у Маркса тоже не все гладко. В выражении 'Л величина s - это запас, а в дроби "Л числитель -поток. Соответственно различны должны быть и численные значения s в обоих случаях.
3 А иногда также v/c и еще (с/(с + v)) + (у/(с + v)), например, в случаях, подобных такому: K110 = 80с + 20v.
4 Однако уже в I томе молчаливо предполагается и кладется в основу теории подмена понятий, о которой см. ниже (прим. 5).
5 Классическая модель средней нормы прибыли исходит, как известно из того, что первоначальное различие норм прибыли между отраслями есть следствие дефицитности (или избытка) предложения относительно спроса, что поднимает (или отпускает) цены относительно естественного уровня. Подмена понятий у Маркса состоит в следующем: различие в ценах он изначально приписывает не рыночным факторам, а "органическому строению" капиталов. То есть, рыночная цена, формируемая игрой спроса и предложения (что бы за этим ни стояло) сразу, без оговорок и рассуждений, отождествляется с умозрительной величиной "стоимости", определяемой затраченным трудом. Отсюда можно увидеть, что "проблема превращения форм" является фактически псевдопроблемой.
6 Термин из формальной логики. Так называется логическая ошибка (или софистический прием), когда в основу доказательства кладется то, что подлежит доказательству (см. прим. 5).
7 Разумеется. Одно нам дано в опыте, другое - в умозрении автора "Капитала". Задача ученого - показать, каким образом наблюдаемые явления сводятся к предлагаемой им интерпретации этих явлений. Маркс поступает обратным образом: наблюдаемое объявляет иллюзией, умозрительное - реальностью.
8 Имеется в виду предсмертная статья Ф. Энгельса "Закон стоимости и норма прибыли", издаваемая обычно как дополнение к III тому "Капитала" Маркса.
9 Этого условия как раз и не было в средние века, когда господствовал дух монополии и привилегии.
10 Уильям Оккам (1285-1349) - философ-схоласт. Ему приписывается изречение, называемое "бритвой Оккама": "Сущности не следует умножать без необходимости". Имеется в виду, что науке не следует заниматься вещами, которые невозможно постичь ни в опыте, ни в интуиции.
11 Но те же самые факты могут быть представлены совершенно иначе, если рассматривать их в другом аспекте. Вот описание преуспевающего капитализма XIX в., которое дал Кейнс в своей книге "Экономические последствия мира" (1919): "Европа была социально и экономически организована таким образом, чтобы обеспечить максимальное накопление капитала. В то время как продолжалось определенное повышение жизненного уровня населения, в обществе были созданы условия для того, чтобы значительная часть растущих доходов направлялась в распоряжение общественного класса, менее всех остальных склонного потреблять эти средства. Новые богачи XIX в. не были воспитаны в духе щедрых затрат и предпочитали пользоваться тем авторитетом, который им обеспечивали их капиталовложения, вместо того чтобы предаваться удовольствиям непосредственного потребления. В сущности именно неравенство в распределении богатства сделало возможным те немалые накопления материального богатства и основного капитала, которые отличают рассматриваемый период от всех других. В этом фактически заключается главное оправдание капиталистической системы. Если бы богачи потратили свое вновь приобретенное богатство ради собственного удовольствия, мир уже давно признал бы подобную систему неприемлемой. Но, подобно пчелам, они экономили и накопляли, при этом в неменьшей степени в интересах всего общества, ибо сами они ставили перед собой более ограниченные цели.
Огромные накопления основного капитала, которые для большой пользы всему человечеству создавались в течении полустолетия до войны, не могли бы произойти в обществе, в котором богатство распределялось бы поровну. Мировая сеть железных дорог, которые были построены в то время в качестве памятника для последующих поколений, была в не меньшей мере, чем египетские пирамиды, результатом применения "труда", который не был свободен потреблять весь эквивалент своего продукта для своего непосредственного удовольствия" (с. 18-19).
12 Пример поможет разъяснить этот вопрос. Пусть К = 500 и состоит из С = 400, V = 100. С включает основной капитал плюс запасы сырья, а V - денежная сумма (заработная плата) или запасы средств, необходимых для жизни, до тех пор пока продукт не будет продан. Предположим, что требуется б месяцев для того, чтобы произвести конечный продукт. Запасы сырья и жизненных средств возобновляются дважды в год: tc = tv = 2. Дополнительно допустим, что срок службы постоянного капитала составляет в среднем 10 лет: tf = 1/10 При совокупной ценности постоянного капитала 300, амортизационные отчисления на один производственный цикл длительностью 6 месяцев будут равны 15. Расходы на сырье и заработную плату в течение этого же периода составят 100. Отсюда c = 115 и v = 100. Предположим, что а для одного оборота с составляет 100%. Тогда ценность конечного продукта выражается как с + v + s = 315. Для одного оборота с мы имеем. s/(с + v) = 100/215 = 46,5%. Годовая норма s/(c + v) будет вдвое больше, или 93%. Так как за год s = 200, то норма прибыли будет составлять r = s/K = 200/500 = 40%. Это может быть также выражено через среднее время оборота t, рассчитанное как средняя взвешенная от tf, tr и tv. Мы имеем t = 300tf + 100tr, + 100tv/500 = 0,86. Теперь r задается через s/(c + v) для одного оборота с, помноженное на t: (46,5) (0,86)=40%, как и в предыдущем случае.
13 Соглашаясь с Блаугом в данной оценке, заметим, однако, что в марксистской литературе нередко можно встретить утверждение, что такую теорию Маркс создал. Так говорили не только в прошлом (М. Туган-Барановский), но и в наши дни, например, итальянский экономист-марксист А. Пезенти. См.: Пезенти А. Очерки политической экономии капитализма. М: Прогресс,. 1976. Оригинал: Рим, 1970.
14 Имеются серьезные основания полагать, что в искажении Марксом истории генезиса и развития капитализма не последнюю роль играли соображения революционной пропаганды. См. Майбурд Е. Фиктивный "Капитал"//НГ. 1992. N 67.
15 В живучести доктрины обогащения метрополий за счет колоний, по-видимому, определенную роль играет пережиточное (идущее от воззрений меркантилистов) обывательское представление, будто одни страны могут богатеть не иначе, как за счет обеднения других стран. Здесь же можно обнаружить и корни характерного для марксизма акцента на перераспределение богатств в противовес смитовскому акценту на их создание и умножение.
16 Целью гл. 4 тома I "Капитала" было подвести читателя к мысли, что рабочая сила является товаром. Образное письмо и детективная форма этой главы скрывает тот факт, что в ней отсутствует малейшая попытка обосновать этот тезис теоретически. Единственную претензию на обоснование данного тезиса находим в гл. 17, и сводится оно к сомнительному рассуждению: коль скоро 12 часов труда не могут измеряться ценностью 12 часов труда, значит, товаром служит не труд, а рабочая сила. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. 2. Т. 23. С. 545.
17 В том-то и дело, что в теории Маркса товаром служит не трудовая услуга, а сама рабочая сила. Последняя не "арендуется", а (якобы) покупается.
18 И все же этот огромный материал включен в "Капитал" прежде всего с целью подтвердить исходную установку автора о нещадной эксплуатации рабочих, сформулированную еще в "Манифесте коммунистической партии".
19 Напротив, многократно поднимается ради заранее приготовленного положительного ответа. См. указ. изд., с. 89, 90, 404б 499б 501, 539 и т.д. Не исключено, впрочем, что английский текст книги Маркса содержательно отличается от 4-го немецкого издания, с которого сделан канонический русский перевод.
20 Между тем, именно в настоящей главе можно обнаружить фундаментальный подлог, лежащий в основе теории прибавочной стоимости Маркса: здесь "стоимость" измеряется затратой конкретного, а не абстрактного труда, что недопустимо с точки зрения самой же теории стоимости Маркса. Если же взять измерителем абстрактный труд, понятие "относительной прибавочной стоимости" оказывается ложным. См.: Майбурд Е. О понятии "эксплуатация" у Карла Маркса. Мировая экономика и международные отношения. 1993. N 1. С. 75.
21 Ответ на этот вопрос можно найти в гл. 10 тома III "Капитала", там черным по белому написано, что спрос и предложение в состоянии равновесия, - как две силы, равные и противоположно направленные (аналогия из механики), - "взаимно уничтожаются" и "перестают действовать" на цену. Для читателей, не знакомых с механикой, поясняем, что никакого "взаимного уничтожения" сил не происходит, они продолжают действовать и только потому сохраняется равновесие (см. прим. 25).
22 В этом месте обнаруживается один из тупиков теории Маркса. Если прибавочная стоимость не создается в сфере обращения, тогда труд рабочих на транспорте, погрузке-разгрузке и т.п. не подвержен эксплуатации (в смысле Маркса), т.е. они получают полный продукт своего труда или его эквивалент. Но тогда, во-первых, нарушается принцип эксплуатации наемного труда капиталом и, во-вторых, неизвестен источник прибыли капиталистов соответствующих предприятий. Бели же упомянутые виды труда подвержены эксплуатации, тогда выходит, что прибавочная стоимость создается в сфере обращения, а это противоречит всем исходным постулатам теории стоимости Маркса. Понятно, что такую своего рода квадратуру круга Марксу разрешить не удалось (в своей рукописи он оставил пробел, который так и не был заполнен ни им. ни кем бы то ни было из его адептов - см. указ. изд. Т. 25.1. С. 320).
23 Только тот рабочий производителен, который производит для капиталиста прибавочную стоимость или служит самовозрастанию капитала" (указ. изд. Т. 23. С. 517).
24 Энгельс пишет: "Как ни силен был Маркс в алгебре, тем не менее техникой цифровых расчетов, особенно из области торговли, он владел не вполне свободно [...] Маркс запутался в подробных вычислениях оборотов, так что наряду с незаконченностью в его расчеты вкрались кое-какие ошибки и противоречив" (см. указ. соч. Т. 24. С. 318).
25 Письмо от 2 августа 1862 г. (см. указ. изд. Т. 30. С. 216).
26 Блауг цитирует выражение Бём-Баверка из предисловия к его работе "Теория Маркса и ее критика".
27 Маркс исходит из неравенства норм прибавочной стоимости по отраслям (соответственно различиям "органического строения капиталов") и равенства норм прибыли. Второй тезис он хочет вывести из первого. О методологической некорректности такого подхода см. прим. 7, об исходно ложной посылке, лежащей в основе его доказательств, см. прим. 5.
28 См. прим. 20. Марксу очень хотелось объяснить рыночные явления через свое умозрительное понятие "стоимости". Привлекая аналогию из механики, он совершенно неверно интерпретирует закон равновесия сил (см. прим. 20), во ошибка его симпатична: если две силы "взаимно уничтожаются" и "как бы не действуют вовсе", тогда равновесие можно приписать какому угодно постороннему фактору - в данном случае "трудовой стоимости".
29 Очевидно, это хлопкопрядильня фирмы "Эрмен и Энгельс" в Манчестере.
30 У Энгельса это число выражает долю не оборотного, а "переменного" капитала по Марксу, т.е. фонда заработной платы.
31 Словами Энгельса:"[...] это не готовый набросок и даже не схема, очертания которой следовало заполнить, а лишь самое начало работы, которое нередко представляет собой неупорядоченную груду записей, заметок, материалов в форме выписок" (указ. изд. Т. 25.1. С. 6). Напомним, что после 1865 г., т.е. в последние 18 лет своей жизни, Маркс не возвращался к работе над III томом "Капитала".
32 См. прим. 17 к гл. 2 настоящей книги.
