Затворник по натуре, человек чрезвычайно сердечный и обладающий озорным юмором, Сраффа провел большую часть жизни в Кэмбридже. И все же его влияние вышло далеко за пределы академической экономической теории.
В 1930-х годах каждый четверг вторую половину дня он проводил в обществе Людвига Виттгентштейна. Именно Сраффа заставил Виттгентштейна признать, что теория языка, развитая в Tractatus Philosophicus, является логически ошибочной, создав почву для признания Виттгенштейном социального содержания символов и языка, имеющего место в его Philosophical Investigations. В предисловии к этой работе Виттгенштейн признал значение многолетней критики Сраффы в отношении его утверждений и добавил: "своими более последовательными идеями, представленными в этой книге я обязан этому стимулу". Позднее он говорил, что после споров со Сраффой он чувствовал себя "как дерево со срезанными ветвями", но что последствием этого интенсивного подрезания было более здоровое развитие.
Возможно, еще более важное значение имеет близкая дружба Сраффы с Антонио Грамши. После заключения Грамши в тюрьму Сраффа предпринимал серьезные усилия, чтобы облегчить тяжелые условия его содержания и добиться его освобождения. Значительная часть писем Грамши из тюрьмы, написанных его приемной сестре Татьяне, были доставлены Сраффой в Кэмбридж, изгнанной итальянской коммунистической партии. И именно Сраффа, открыв счет с неограниченным кредитом миланскому книжному магазину, обеспечил Грамши возможность получать все необходимые материалы для работы над его Prison Notebooks.
Философские дискуссии с Витгенштейном и его политическая и интеллектуальная приверженность социализму, выявляют важные элементы в его интеллектуальном облике. Его экономическая теория, всегда строгая, в 1930-х годах становится все более формальной, настолько, что поиск логически точных и недвусмысленных выражений стал препятствием для написания других работ. Его социализм требовал такой экономической теории, которая бы была, с одной стороны, конкретной и, в то же время, абстрактной в той степени, при которой имела бы место возможность интерпретировать реальные экономические институты и явления.
Неотразимый эмпиризм марксистской социалистической мысли и отказ от использования субъективных понятий являются теми темами, которые вновь и вновь возникают в теории Сраффы. Экономическая теория должна быть построена на основе переменных и взаимосвязей, которые, по меньшей мере, в принципе, являются наблюдаемыми и измеримыми. Классический анализ ценности и распределения построен как раз на таких "эмпирических" основаниях, в то время как неоклассическая теория, построенная, явно, на непроверяемых гипотезах относительно индивидуального выбора, таких оснований, очевидно, не имеет.
Однако хотя вклад Сраффы в экономическую теорию можно связывать с этими методологическими проблемами, его существо заключается не в них, а в логике теоретической аргументации и, в особенности, в демонстрации логической последовательности классического анализа ценности и распределения и, наоборот, логических недостатков неоклассической теории.
