В дореволюционной России было такое выражение - "властитель дум". Не просто умный и талантливый человек, притом писатель, публицист, ученый, а непременно либеральный, критичный в отношении властей и показывающий молодежи какой-то новый путь. Это связано со специфически русским понятием интеллигенции как особой общественной группы, призванной вести нацию вперед.

Проф. Гэлбрейт, может быть, максимальное американское приближение к этому русскому типу.

Со времени московского издания "Нового индустриального общества" (1969) Гэлбрейт, безусловно, самый читаемый у нас американский экономист. После этого советские издательства выпустили еще три его книги. Кажется, ни один западный ученый с ним в этом отношении сравниться не может.

Конечно, Гэлбрейта издают потому, что читатели охотно покупают его книги. Он имеет заслуженную репутацию лучшего писателя среди экономистов и лучшего экономиста среди писателей. Но в СССР это было далеко не самое главное, во всяком случае до недавних пор. Главным было отношение советского истэблишмента, партийного идеологического руководства к автору и книге.

Американский либерал Гэлбрейт устраивал советский истэблишмент как критик западного образа жизни и капитализма США. То, что он талантливый критик, увеличивало его ценность.

Было в советском политическом жаргоне такое выражение для определенного типа западных интеллигентов: "друг Советского Союза". Проф. Гэлбрейт был по меньшей мере близок к тому, чтобы быть зачисленным в эту категорию.

Впрочем, дело обстояло совсем не так просто. Вокруг издания "Нового индустриального общества" и книги "Экономические теории и цели общества" (русское издание - 1976 г.) шла борьба, и, насколько мне известно, потребовался весь авторитет тогдашнего директора ИМЭМО Николая Николаевича Иноземцева, чтобы преодолеть сопротивление советских консерваторов, соратников тогдашнего главного идеолога Суслова. Они-то никогда не были в восторге от Гэлбрейта: хоть критик, но твердый сторонник капитализма и отнюдь не воспеватель советского "реального социализма". Советские "правые" вообще легко смыкаются с американскими, а к последним Гэлбрейт всегда относился с сарказмом и неприязнью.

Сторонники издания книг Гэлбрейта понесли потери: обе книги вышли с двусмысленным грифом "Для научных библиотек", что означало ограниченный тираж и отсутствие их в свободной продаже. Правда, я имею эти тома, хоть и не являюсь научной библиотекой. Каждый год я даю их взаймы одному из своих студентов в Московском университете, и он готовит для семинара доклад об идеях Гэлбрейта. Обычно это лучший студент, и дискуссия иногда получается очень живая.

Каждая из книг Гэлбрейта содержит оригинальные, свежие, парадоксальные идеи. Многие проблемы и понятия, введенные и разработанные им, актуальны не только для "западной", но и для "восточной" экономики, и теперь больше, чем раньше: уравновешивающая сила, техноструктура, плановая и рыночная система. И многое другое.

Гэлбрейт - человек, который знает толк в юморе. Не уверен, помнит ли он такой эпизод. Лет пятнадцать тому назад, будучи очередной раз в Москве, он читал лекцию в Институте США и Канады. Последовали вопросы. Встал один мой немолодой коллега (немного старше лектора) и на очень плохом английском языке спросил: "Профессор Гэлбрейт, к какому направлению буржуазной политэкономии Вы себя сами относите?".

Никогда ни до, ни после этого я не видел, чтобы Гэлбрейт, выступая публично, показал хоть признаки растерянности. Но этот странный вопрос его, кажется, застал врасплох и он несколько секунд собирался с мыслями. Тогда Георгий Аркадьевич Арбатов, директор института, который представлял аудитории американца, сказал, широко улыбаясь: "Ну, я думаю, профессор Гэлбрейт сам составляет целое направление". Все засмеялись, и вопрос был исчерпан.

Действительно, к какому направлению относится Гэлбрейт? Наверное, к еретическому. Всегда против официальной, традиционной, конформистской позиции. В этом, пожалуй, и есть его главное достоинство.

Кстати, об Арбатове. В 1989-1991 гг. он выступал как Давид либеральной интеллигенции, схватившийся с Голиафом военно-промышленного комплекса (эту же борьбу всю жизнь ведет Гэлбрейт!). Всеобщее внимание привлекла публичная полемика Арбатова с ныне покойным маршалом Ахромеевым и несколькими другими генералами. Гонка вооружений выпила кровь из экономики и из народа, но создала могущественную и многочисленную касту военных и производителей оружия. Известное предвидение президента Эйзенхауэра об опасности военно-промышленного комплекса сбылось у нас больше, чем в США.

Противники без стеснения обвиняли Арбатова в том, что он стал смелым в эру Горбачева, а при Брежневе и двух промежуточных правителях помалкивал и поддакивал власть имущим. От этого отравленного оружия трудно защищаться: очень многие из нас вели себя так, и, конечно, Арбатову есть в чем себя упрекнуть.

Но я хочу рассказать эпизод, проливающий некоторый свет на этот вопрос. В 1974 г. в Тбилиси состоялась очередная Дартмутская встреча представителей науки, бизнеса, средств массовой информации СССР и США. Перед встречей советскую делегацию, в которой было человек 40-45, собрали в Москве во Всесоюзном комитете защиты мира. Заместителем председателя этой квазиобщественной организации, монополизировавшей значительную часть контактов с заграницей, был журналист-ястреб Юрий Жуков.

Он и Арбатов каким-то не совсем ясным образом делили между собой обязанности руководителей делегации. Первым взял слово Жуков и доверительно сообщил, что он беседовал о предстоящей встрече с самим генеральным секретарем Брежневым, который якобы дал указание проявить жесткость, дать отпор, отстаивать позиции. Все приуныли: невеселое дело - давать отпор и т. д.

Тогда встал Арбатов и (тоже сославшись на Брежнева!) сказал нечто противоположное: искать компромиссы, договариваться о совместных действиях и инициативах.

Каковы были на самом деле указания Брежнева (и были ли они вообще) - осталось нам неизвестным. Разумеется, на деле все следовали программе Арбатова, а не Жукова.

Вернемся к Гэлбрейту. У него дома в Кембридже, штат Массачусетс, я был лишь однажды - 3 ноября 1980 г. Дата эта знаменательна тем, что на следующий день были президентские выборы, принесшие большую победу Рейгану и Бушу. А Эдвард Кеннеди вновь баллотировался в Сенат от Массачусетса. Хозяин провел со мной около часа и, извинившись, сдал меня на руки м-с Гэлбрейт, а сам уехал на встречу с сенатором.

Моя рука тонет в громадной лапище Гэлбрейта. Он начинал трудовую жизнь на родительской ферме в Онтарио (Канада), а в колледже среди прочих предметов изучал слесарное дело. Говорит, что и теперь может сам справиться с несложным ремонтом водопровода.

Старый гостеприимный дом. Фотографии американских политических деятелей с дарственными надписями, портреты м-с Гэлбрейт. Задерживаюсь взглядом на забавном дружеском шарже. Долговязый (более 190 см) Гэлбрейт с характерной бровастой и носатой физиономией возвышается над приземистыми Адамом Смитом и Карлом Марксом, положив правую руку на голову первому, левую - второму. Мы со смехом обсудили этот рисунок, который мне очень понравился. А месяца через полтора я получил в Москве его копию, которая и сейчас передо мной. Гэлбрейт не забыл и позаботился - это меня, конечно, очень тронуло. Я подумал: едва ли подобная любезность пришла бы в голову нашему соотечественнику.

Прежде чем распрощаться, Гэлбрейт подарил мне свою - тогда новейшую - книгу "Записки убежденного либерала" (в следующем году журнал "Мировая экономика и международные отношения" опубликовал мою рецензию на эту работу). Она содержит, в частности, несколько автобиографических фрагментов, предвосхищающих более позднюю и изданную также в русском переводе "Жизнь в наше время". Ясное дело, Гэлбрейту есть что рассказать. Он был высоким государственным чиновником при президенте Франклине Рузвельте, был и остается близким другом семьи Кеннеди, знал всех видных экономистов XX в., с иными из них вел упорную идейную войну, отстаивая идеалы американского либерализма - активную социальную деятельность государства, ограничение промышленного и финансового монополизма.

В книге этой есть эпизод, который Гэлбрейт раньше рассказывал нам в Москве и который ныне забавно актуален в свете появившихся на свет документов о тотальной слежке в бывшем СССР за потенциальными диссидентами. Правда, у Гэлбрейта речь идет не о КГБ, а о ФБР. Опираясь на новое законодательство, он в конце 70-х гг. затребовал у этого аналога нашей охранки копию своего досье. Он обнаружил, что за ним следили еще с 40-х... Нашелся там факт, подобный истории с тыняновским поручиком Киже. Еще в 1946 г. некий конгрессмен, давая в устной форме агенту ФБР оценку взглядам Гэлбрейта, назвал его доктринером (doctrinaire). He очень грамотный агент записал это как "доктор Уэр" (doctor Ware). После этого в течение 20 лет в официальных бумагах ФБР фигурировал некий доктор Уэр, опасный подрывной элемент, каким-то загадочным образом связанный с Гэлбрейтом.

В годы горбачевской перестройки советская печать часто печатала Гэлбрейта, когда он писал о проблемах СССР. Как обычно, все, что говорил и писал маститый ученый на эту тему, было умно и дельно, нередко - остроумно, и читают его с интересом. Освободить экономику от идеологии, преодолеть косность бюрократии и претензии военно-промышленного комплекса, вводить рыночную экономику с социальной защитой - все это нам близко и понятно.

Гэлбрейт предостерегал в свое время от "шоковой терапии" - от резкого перехода к рынку со скачкообразным повышением цен и вероятным ростом безработицы.

В последние годы я его в нашей печати что-то не вижу: то ли не пишет, то ли у нас его не печатают.