Когда в 1956-1957 гг. образовался и укомлектовался ИМЭМО, директор Анушаван Агафонович Арзуманян прежде всего привлек "старые кадры" - сотрудников разгромленного в 1948 г. Института мирового хозяйства и мировой политики, института Варги. От довоенных времен остались два академика-"мировика": сам Е. С. Варга и Трахтенберг. Обоим было далеко за семьдесят, и в штат они не пошли. Но некоторое участие в делах новорожденного института принимали. Трахтенбергу дали одного или двух аспирантов. Поскольку тема моей докторской диссертации была близка к тематике его работ, я однажды (вероятно, весной 1958 г.) попросил его совета и консультации. Трахтенберг позвал меня к себе домой, и я стал бывать у него один раз в два-три месяца. К несчастью, наши встречи продолжались недолго.

Трахтенберг запомнился мне небольшим сутулым стариком в старомодном и, видимо, затрапезном синем костюме, с хрипловатым голосом завзятого курильщика. Жил он в обширной темноватой квартире в известном "доме академиков" в начале Ленинского проспекта. Квартира эта производила на меня впечатление особенно потому, что я жил в одной небольшой комнате с женой и сыном да с наезжавшей время от времени тещей.

Не помню, чтобы мы с Иосифом Адольфовичем когда-нибудь чаевничали (с его дочерью Марианной Иосифовной я познакомился, кажется, лишь после его смерти, когда стал ответственным редактором посмертного издания его трудов). Но разговоры вели долгие и порой сердечные.

Мой отец, который был тогда еще жив, помнил Трахтенберга по Томску: тот был студентом Томского университета в те же годы, когда мой отец был студентом Технологического института императора Николая П. К тому же и я родился в Томске. Не знаю, сыграла ли эта линия связей какую-нибудь роль в нашем сближении, но иногда мы говорили о Томске.

Я напомнил Иосифу Адольфовичу еще об одном эпизоде: в 1948 г. я, студент четвертого курса Института внешней торговли, выступал на заседании в Институте экономики, где делал доклад о военных деньгах мой профессор по институту, а председательствовал Трахтен-берг. Он великодушно сделал вид, что вспомнил меня.

Трахтенберг был марксистом до революции. Его книга "Бумажные деньги", вышедшая первым изданием в овеваемом ветрами гражданской войны Харькове в 1918г., представляла собой умелое применение марксистской теории к многообразным явлениям бумажно-денежного мира. Это был вполне "добровольный", основанный на убеждениях и жизненном опыте марксизм, а не обязательный, предписанный сверху, каким он стал очень скоро, в течение 20-х гг. Трахтенбергу, вероятно, было легче приспособиться к этому сдвигу, чем "буржуазным" ученым, которые оказывались перед нелегким выбором: эмигрировать, замолчать или приспособиться. Но, думаю, ему это тоже стоило трудов, компромиссов и насилия над собой. Характерно, что в партию он так и не вступил. И остался тем, кого тогда (отчасти иронически) называли "беспартийный большевик". Этим он отличался от Варги, который был прежде всего коммунист, а потом уже - ученый.

В 20-е гг. Трахтенберг много работал в советских экономических учреждениях, но едва ли пришелся там ко двору. После выхода в свет книги "Современный кредит и его организации. Теория кредита" (1928) он стал определенно ориентироваться на карьеру экономиста-теоретика. В 1931 г. Варга взял его на работу в Институт мирового хозяйства (ИМХ), который под впечатлением Великой депрессии занимался в основном проблемами капиталистических циклов и кризисов. Этого требовала партия: Сталин и его соратники искренне считали, что мировой экономический кризис предвещает крах капитализма как системы.

Трахтенберг с группой сотрудников готовил монументальный том о денежных кризисах, который вышел в свет в 1939 г. Это добросовестная работа, которую можно и теперь использовать как источник материалов по истории кризисов. В том же году Трахтенберг, в паре с Варгой, был сделан академиком без промежуточного член-корреспондентского стажа. Надо думать, без согласования с самым верхом (вплоть до Сталина) здесь не обошлось. О том, как избирались академики, можно судить по такому вот рассказу о "фортуне" Льва Николаевича Иванова. За достоверность не ручаюсь, но все же перескажу. Он тоже работал в ИМХ и занимался морской политикой капиталистических стран. Незадолго до войны какая-то его записка волею судеб попала на стол Сталину, который почитал и похвалил автора. К этому времени Иванов, если не ошибаюсь, был лишь кандидатом наук. Через несколько месяцев он стал член-корром, а через три года - академиком.

Упаси меня Бог, этим бросить тень на академическое звание Трахтенберга. Вероятно, он заслужил его больше, чем кто-либо другой, и носил достойно. Его работы, опубликованные в первые послевоенные годы, остаются в числе лучших для того времени. Ему повезло. Он мало занимался идеологически острыми и опасными проблемами экономики, скромно сидел на финансах и "не высовывался". Насколько я помню и знаю, репрессии против ИМХ и борьба с "космополитизмом" его прямо не затронули. В период между закрытием ИМХ и открытием ИМЭМО он продолжал работать в Институте экономики и написал еще одну книгу, далеко, впрочем, не лучшую. Но кто может похвастать серьезным вкладом в экономическую науку, сделанным в первой половине 50-х гг.? Иные, думаю, предпочли бы, чтобы теперь забылось то, что они тогда писали и публиковали...

Что помню я о наших профессиональных беседах с Иосифом Адольфовичем? В 1958-1959 гг., когда мы с ним встречались, я начинал исследование, из которого вышла диссертация и опубликованная в 1964 г. книга "Кредитная система современного капитализма". В основном я обсуждал с ним замысел и структуру работы. Вероятно, в этом отношении он мне немало помог. Каждый исследователь, начиная работу, неизбежно оказывается перед необозримой массой материалов, переплетающихся и ветвящихся проблем. Как себя ограничить, как выделить главное, а очень многое, хотя и кажущееся интересным, отбросить? Вот здесь совет опытного человека очень нужен и полезен. Такую роль в моем случае сыграл Трахтенберг, за что я ему благодарен. Я вскоре ввел в свою работу два главных ограничения: только материал США и только структурно-институционные аспекты кредитной системы. Надеюсь, это пошло работе на пользу.

Как многие русские экономисты, выросшие в первую четверть нашего века, Трахтенберг был воспитан на немецкой литературе. Если вы просмотрите библиографию двух его первых больших книг, вы найдете много ссылок на экономистов Германии и довольно мало на американских и английских авторов. Я думаю, Соединенными Штатами он стал вплотную заниматься только во время и после второй мировой войны. Он никогда не бывал в этой стране (я к моменту наших бесед тоже). Поэтому я не помню, чтобы американские дела, которыми мне впоследствии пришлось так много заниматься, были важным предметом этих бесед.

Издание трудов И. А. Трахтенберга в двух томах было одним из главных моих занятий в 1961-1963 гг. Я написал вступительные статьи к обоим томам. Что касается текстов, то в книгах, которые мы перепечатывали по изданиям 20-х и 30-х гг., мы практически ничего не трогали. Но послевоенные работы пришлось "очищать" от несуразных славословий Коммунистической партии и товарищу Сталину, от бессодержательных проклятий американскому империализму.

Честно говоря, не знаю, как эта операция выглядит с точки зрения литературной этики и авторского права. Но внутренне я не сомневался, что автор не возражал бы против нее. Примечательно и характерно для Трахтенберга, что эти чужеродные фразы были написаны как-то неумело или небрежно, порой звучали просто пародийно. Стар он был, чтобы усвоить стиль борзописцев 40-х и 50-х...

А может быть, эти фразы вписывал своей рукой редактор. Со мной был такой случай. В 1950 г. я опубликовал свою первую статью, где сопоставлялось экономическое развитие Запада и Востока Европы. Статья эта была, конечно, плохая, потому что писалась по заказу и подгонялась под заданную идеологическую схему: время стояло, как вы понимаете, самое черносотенное. Но все же она была по тем временам умеренной и, надеюсь, довольно разумной. Когда же я получил свежий номер журнала, я схватился за голову: ничего не согласовывая со мной, редакция вписала два абзаца о Югославии, наполненные почти матерной руганью по адресу "фашистской клики Тито", содержащие взятые с потолка и заведомо фальшивые цифры.

Так с тех пор мне и неохота заглядывать в этот номер журнала...