Собравшись написать эти несколько страниц, я вновь чувствую, сколь самонадеянно мое мемуарное предприятие. Я беседовал с проф. Самуэльсоном всего один раз. В начале 60-х гг. я был одним из редакторов русского перевода его знаменитого учебника. Но не более. Прочтя статью о нем, опубликованную в связи с присуждением Нобелевской премии, я еще раз убедился, что плохо знаю его научные труды. Более того, в силу исходной ограниченности моего советско-марксистского образования мало способен их по-настоящему понять. И все же: может быть, этот взгляд из Москвы что-то добавит к пониманию духовного облика одного из самых талантливых ученых XX в.

Учебник Самуэльсона популярен у нас. В то же время научные труды Самуэльсона пылятся на полках немногих больших библиотек и почти не участвуют в научном процессе. Как бы ни был велик его вклад в теорию делового цикла (взаимодействие мультипликатора и акселератора), в теорию потребления (концепция выявленных предпочтений), в теорию международной торговли, все это - китайская грамота для "постсоветских" экономистов. "Политэкономы" (нематематизированные экономисты) не интересуются всем этим как по причине усвоенного марксистского догматизма, так и в силу своей слабой или нулевой математической подготовки. "Математики" мало интересуются чистой теорией, предпочитая экономические и статистические методы.

Нынешняя обстановка тоже не способствует росту интереса к западной теоретической экономике. Боюсь, что потребуется смена поколений, чтобы преодолеть пропасть между "западной" и "восточной" экономической наукой.

Русский перевод учебника Самуэльсона родился из "оттепели" 50-х-начала 60-х гг. Переводилось пятое (1961) издание уже получившей всемирное признание книги. Для противодействия буржуазному духу книга была снабжена не только вступительной статьей, но и зубодробительным послесловием, которое начиналось характерной фразой, не оставлявшей у читателя никакой надежды: "В современном мире, главной особенностью которого является переход от капитализма к социализму и коммунизму, идет ожесточенная борьба между коммунистической и буржуазной идеологией". Вдобавок ко всему этому на титульном листе было напечатано: "Для научных библиотек".

Хотя книга Самуэльсона дидактически безупречна и написана прекрасным, ясным языком, для группы молодых переводчиков это был нелегкий труд. Кроме того, сам групповой метод работы плох для перевода, так как каждый нередко использует свои русские термины для не вполне устоявшихся в нашем языке понятий. Отсюда - необходимость редакторов. Но редакторов оказалось тоже трое; на мою долю из шести частей пришлись только вторая и пятая (макроэкономика и международные экономические проблемы).

Александр Гершенкрон, недавно умерший американский ученый, хорошо знавший русский язык, дал в особой статье справедливую, хотя порой язвительную и не очень приятную для редакторов, оценку русского издания Самуэльсона. Популярное у нас сейчас объяснение "время было такое", очевидно, не может быть полным оправданием. Время определяют люди, которые в нем живут. Самое правильное, что следовало бы сейчас сделать, это осуществить новый перевод и новое издание учебника, который на английском языке вышел, кажется, в четырнадцатый раз.

Сколь ни тошнотворны предисловие и послесловие, каковы бы ни были недостатки перевода, но русское издание учебника Самуэльсона было и осталось событием. Книга скоро стала библиографической редкостью, попала на черный рынок.

Наверно, не самой важной, но самой смешной была следующая ошибка в переводе. В эпиграфе к одной из глав у Самуэльсона по доброй англо-саксонской традиции цитируется "Алиса в Стране чудес" Льюиса Кэррола. Переводчик спутал Моржа (Walrus), персонажа этой сказки, с франко-швейцарским экономистом Вальрасом (Walras)! Это сравнимо только с таким эпизодом. Мне пришлось быть в 1963 г. в Индии с Борисом Васильевичем Петровским, известным хирургом, одним из зачинателей операций на сердце. Такую операцию он успешно сделал в Дели. На другой день местная газета сообщила, что профессор расширил сердечный клапан коммунистическим (communist) инструментом - пальцем. Опечатка или намеренная шутка состояла в замене этим словом слова commonest (обыкновенный).

Среди советских ученых-экономистов, отправлявшихся в Америку (обычно на один-три месяца), была конкуренция: кто сумеет встретиться с большим числом знаменитостей. Самуэльсон и Гэл-брейт занимали в этом списке два первых места (трудно сказать, кто - первое, кто - второе). Зная, как его осаждают советские, я не был уверен, что мне удастся увидеть Самуэльсона. Но помог наш общий знакомый проф. Евсей Домар, которого мы незадолго до этого принимали в Москве. Домар - еще один известный американский экономист русского происхождения.

В Слоан скул оф менеджмент Массачусетсского технологического института кабинеты Самуэльсона и Домара объединены одной приемной, где сидит секретарша - одна на двоих. Когда я пришел, Домар был на месте, а в кабинете Самуэльсона... была собака, такой симпатичный терьер. Мне объяснили, что хозяину не с кем его оставить дома, вот и приходится возить в институт. Не уверен, что это позволено любому сотруднику...

За ленчем разговор зашел о советской экономике. Я едва успевал собираться с мыслями, чтобы разумно отвечать на острые, четкие, профессиональные вопросы Самуэльсона - о сбережениях, дефицитах, рынке и бюрократии. Хотя он знал о примитивности финансовой системы в СССР, все же удивился тому, что весь выбор советского сберегателя - между 3%-ным срочным вкладом в сберегательном банке и выигрышным займом с оплатой выигрышей исходя из тех же 3% годовых.

Все это происходило на другой день после президентских выборов 1980 г., и мы не могли не поговорить о победе республиканца Рейгана. Я рассказал: хозяйка маленького отеля в Бостоне, где я жил, спросила меня, доволен ли я исходом выборов. Я честно ответил, что не очень: демократы и Картер мне как-то ближе. Тогда она с нажимом сказала: "А мы довольны!". Самуэльсон комментировал: "Да, это будет президент среднего класса. Больше, чем какой-нибудь другой". В отношении экономической политики Рейгана Самуэльсон был скептичен. Впрочем, тогда скептиками были практически все видные экономисты.

Я сказал Самуэльсону, что в Москве он очень уважаем и что он убедится в этом сам, если приедет. Он вежливо, но твердо сказал, что не собирается. Потом, может быть, чтобы смягчить впечатление, заговорил о своем домоседстве, нелюбви к путешествиям и привел в пример великого математика Гаусса, который всю жизнь не выезжал из какого-то германского университетского городка. Я поддакнул, вспомнив Канта, который, кажется, никогда не покидал Кенигсберг. Вскоре после этого мы распрощались.