Эти новые обстоятельства не остались незамеченными экономической наукой, более того, они стали предметом изучения многих исследователей, в том числе и социалистов, таких, например, как В. Ленин, К. Каутский, Н. Бухарин и др. Разумеется, не ускользнули они и от внимательного взгляда Б. Бруцкуса, хотя он так и не вплел их в ткань своего анализа, совершенно справедливо, на наш взгляд, посчитав, что их искажающее влияние велико, но не настолько, чтобы оно могло аннулировать или даже просто поставить под сомнение достоверность главных выводов, вытекающих из критики как "научного", так и реального социализма.
Поэтому Бруцкус ограничился по существу лишь констатацией определенной роли экономической политики государства, представляющей собой (если отвлечься от "совершенно исключительных моментов") систему частичных мер воздействия на народное хозяйство, "которые не задаются целью устранить в нем решающую роль частного интереса и частной инициативы (п/ж наш-авт.)".73
И поскольку государственное вмешательство в конечном счете вполне ограниченные пределы, поскольку оно совмещается с широким частным предпринимательством, постольку в обществе продолжает существовать анархия капиталистического произвола-одна из важнейших характеристик, сформулированных марксизмом.
Но так ли уж на самом деле анархична, т. е. беспорядочна и хаотична экономическая жизнь капиталистического общества? Так ли уж она беспомощна и бесперспективна? На эти и подобные им вопросы Бруцкус - убежденный сторонник рыночного хозяйства дает твердый отрицательный ответ. Нет, говорит он, в действительности помимо государственных воздействий "капиталистическое хозяйство имеет свои, хотя и безличные, регулирующие силы и последние действуют и весьма отчетливо, и весьма повелительно".74 Государство отнюдь не ампутирует "невидимую руку", которая, по Б. Бруцкусу, продолжает регулировать капиталистическую экономику с помощью рыночных цен.
Величие и гениальность Адама Смита проявились прежде всего в обнаружении этой "невидимой руки", или, иначе, говоря словами М. Фридмана, в понимании того факта, что цены на товары, возникающие в результате сделок между покупателями и продавцами, т. е. в результате действия законов свободного рынка, могут координировать действия миллионов людей, каждый из которых преследует свою собственную выгоду, причем координировать таким образом, что каждый из участвующих в сделке выиграет. В итоге действий многих людей, каждый из которых заботится лишь о своей личной выгоде, стихийно и незапланированно возникает упорядоченная экономическая структура. "Эта идея казалась невероятной во времена Адама Смита, и столь же удивительной она остается и поныне".75
Да, регулирующий механизм цен работает весьма эффективно, - словно бы перекликается с М. Фридманом его исторический и идейный предшественник Б. Бруцкус, сделавший замечательное описание механизма, открытого А. Смитом. Цены чутко реагируют иа всякое изменение спроса и предложения, подобно тому, как стрелка точных весов реагирует на каждое изменение нагрузки их чашек".76 Такие изменения могут происходить как в сфере спроса, так и в сфере предложения, как на рынке предметов потребность в теплой одежде, а их конкуренция повысит цену на теплые вещи при количестве последних, соответствующем обычным климатическим условиям. При неурожае цены на продукты питания растут, при обильном урожае-падают.
Замечательно в этой системе свободной конкуренции то, что передавая необходимую информацию о состоянии рынка тех или иных товаров и услуг, цены одновременно обеспечивают и стимулы их репродукции, побуждающие производителей и искать наиболее экономичные производственные технологии, и улучшать качество и дизайн своих изделий, и просто увеличивать или уменьшать предложенные в случае изменения спроса и т. д.
Таким образом, резюмирует Бруцкус, устанавливается известное подвижное равновесие между потребительными запросами и производственной организацией общества, 'равновесие, точка которого "постоянно передвигается в зависимости от толчков, получаемых то из сферы спроса, то из сферы предложения-производства".77
И такой механизм регулирования экономики, повторяет Бруцкус, действует весьма совершенно, удовлетворяя потребности капиталистического общества "с величайшей регулярностью", мало того, "рынок спешит удовлетворить даже самым изысканным потребностям, самым капризным пожеланиям потребителей".78
Давая высокую оценку этому механизму, Б. Бруцкус вместе с тем не утрачивает хладнокровия и ясно видит его органические дефекты, ведущие к периодическому возникновению явлений перепроизводства товаров, или промышленных кризисов, приобретающих мировой характер, разоряющих предпринимателей и влекущих за собой бедствия массовой безработицы. Однако, в отличие от Маркса и его многочисленных последователей, обнаруживших в кризисах весьма грозную тенденцию, ведущую к постоянному обострению противоречий капитализма и его неизбежному, окончательному крушению (в "мировом масштабе"), Бруцкус не усматривал в явлениях перепроизводства столь безутешных для капиталистического хозяйства предзнаменований. Действительность не оправдала сурового прогноза Маркса.
Явления движения экономики всех развитых стран в "пульсирующем темпе" не стали роковыми для их общественно-экономического строя, они не дали достаточных оснований для того, чтобы так решительно отвергнуть рыночный механизм регулирования, как это сделали большевики в России.
Но что было предложено взамен рухнувшему под натиском вождей октябрьского переворота рыночному механизму? Вместо последнего "научный" социализм рекомендовал свою центральную идею-единый народно-хозяйственный план, согласованное, координированное ведение социалистической экономики из единого ттнтра, способного преодолеть "анархию капиталистического производства" и "установить такую гармонию между производственной организацией и общественными потребностями, которая в капиталистическом хозяйстве недостижима".79 Классики марксизма есьма красноречиво пояснили все многообещающие преимущества, вытекающие из замены рынка сознательным государственным п чановым контролем. "Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих чюдей. И только с этого момента,-обещает Энгельс,-люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы".80 "Лишь сознательная организация общественного производства с планомерным производством и планомерным распределением, - убежден этот основоположник "научного" социализма,-может поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще... От нее (сознательной, планомерной организации производства- авт.) начнет свое летоисчисление новая историческая эпоха, в которой сами люди .... сделают такие успехи, что это совершенно затмит все сделанное до сих пор".81 В подобных утопических мечтаниях науки, конечно, немного, но они, подобно гашишу, способны кружить головы, доставлять наркотическое наслаждение. И более всего соблазнительна простота идей "научного" социализма. Вопрос о том, возможна ли такая тотальная плановая организация хозяйства в масштабе целой страны вообще не возникает у классиков. Для них это сама собой разумеющаяся аксиома, и не утруждая себя поисками доказательств принципиальной осуществимости безрыночной экономики, они исходят из презумпции виновности рынка, его несовместимости с социализмом и необходимости его замены жестоким планово-централизованным управлением всем народным хозяйством. "Социализм,-указывал В. И. Ленин - немыслим ... без планомерной государственной организации, подчиняющей десятки миллионов людей строжайшему соблюдению нормы в деле производства и распределения продуктов".82
Подход с позиции "единой нормы" для "десятков миллионов людей неизбежно предполагал и другое, столь же упрощенное явление, согласно которому все народное хозяйство при социализме уподобляется одному предприятию. Яснее всех эту мысль провел опять-таки Ленин: "Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного государственного "синдиката"... Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством оплаты".83 Только так, убеждал вождь мирового пролетариата с трибуны VII съезда большевистской партии, может быть решена задача превращения всего "государственного экономического механизма в единую крупную машину, в хозяйственный организм ...".84 И, конечно же, такой фабрике органичны строжайшая дисциплина и ответственность, исполнение всех "предписаний и распоряжений, необходимых для того, чтобы хозяйственный механизм работал действительно так, как работают часы".85 Отсюда же проистекала и ленинская идея трудовой повинности, предполагающая насильственное отчуждение у трудящихся, у всех членов общества свободы выбора сферы приложения своего труда. Где, кому и сколько трудиться вменялось в прерогативу Центра. Тех же, кто сопротивляется новым порядкам, кто не желает работать, следует силой принудить к труду. "В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы... В другом поставят их чистить сортиры. В третьем-снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом-расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве. В пятом - придумают комбинации разных средств".86 Вот так: если Энгельс обещает с помощью социализма "поднять людей над прочими животными", то Ленин находит конкретные способы, как это сделать.
Правда, уточняет Ильич, подобная "фабричная" дисциплина, распространяемая на все общество, не является "ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью". Она лишь ступенька "для дальнейшего движения вперед". И когда общество будет очищено "от гнусности и мерзости капиталистической эксплуатации", а необходимость соблюдать несложные правила человеческого общежития "станет привычкой", тогда "будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе", т. е., добавим мы, к обещанной марксизмом райской жизни.
Но стоит ли на пороге XXI века ворошить этот изрядно затасканный цитатник ("Коран"), сильно утративший свое былое обаяние? Конечно, сегодня, по прошествии многих десятков лет коммунистическото режима, вобравших в себя столько нелепостей и катастроф нетрудно увидеть, понять и оценить всю роковую привность этих захватывающих дух рекомендаций и прогнозов. Легко превратившись в броские лозунги, они в свое время "развязали руки жаждущим хлеба и власти толпам и отдали в эти толпы, и их жертвы, и даже их вдохновителей во власть тиранического произвола".87
Но то, что только сегодня стало очевидным для значительной
части нашего общества (и то, пока далеко не подавляющей), для Бруцкуса было явным уже тогда, когда заря коммунизма лишь занималась. И его проницательности мы обязаны воздать должное. Он с самого начала прекрасно понимал всю несбыточность марк-систско-ленинских обещаний-миражей и, повторяем, первым в советской открытой печати взялся это научно доказать. Одним из наиболее опасных для общества миражей и является, по мнению Б. Бруцкуса, идея целесообразности свертывания рыночных отношений и ведения народного хозяйства по единому плану, идея, поддерживавшаяся на первых порах после октябрьского переворота едва ли не всеми социалистами в России, свято уверовавшими в объективную необходимость натурализации социалистического хозяйства. В этом смысле последнее употреблялось некоторыми марксистскими исследователями не только фабрике или конторе, но и натуральному крестьянскому хозяйству, в котором контакты и связи между отдельными его отраслями и секторами не опосредуются актами купли-продажи. И такое сравнение, комментирует Бруцкус, было бы вполне корректным, если бы были сопоставимы масштабы. "Крестьянское хозяйство можно охватить здравым крестьянским умом. Но можно ли путем соответственной интуиции охватить социалистическое хозяйство не только великой России, но и какого-нибудь маленького государства?! -Именно в таких случаях количественные различия переходят в качественные".88
Действительно, уж слишком различны объемы информации, необходимой субъектам для принятия эффективных решений. Так, современный экономист В. Селюнин приводит любопытную справку. согласно которой оптимальный вариант только годового номенклатурного плана народного хозяйства современная ЭВМ способна рассчитать за 30 тыс. лет.89 Что же касается составления межотраслевого баланса по всем производимым в нашей стране продуктам, то, по мнению парижского исследователя В. Сорокина, для этого требуется время, превышающее время существования вселенной, причем даже при условии привлечения к расчетам всего мирового парка компьютеров.90 Поэтому-то покойный Госплан составлял межотраслевой баланс лишь по 500 наименованиям основных продуктов, осуществляя лишенную всякого смысла колоссальную работу, и словно бы подтверждая вывод Бруцкуса: нельзя объять необъятное. Ни одна из 12-ти пятилеток, как известно не была выполнена, и это печальное обстоятельство служит лучшим доказательством правоты Бруцкуса-централизованное народнохозяйственное планирование, рекомендованное марксизмом бессмысленно. Почему же, понимая это все больше и больше, власти так долго не отказывались от него? По-видимому, потому, что оно, как правильно подмечает В. Селюнин, следуя прекрасным традициям "научного" социализма, всегда сулило золотые горы и провалы каждой очередной пятилетки всякий раз меркли в сиянии следующего, еще более грандиозного плана.91
Сломав чуткий барометр свободных рыночных цен и взвалив на себя непосильную ношу-плановое управление всей национальной экономикой - социалистическое государство вынуждено обзавестись громадным учетно-статистическим аппаратом и обязать его априорно определять всю чрезвычайно многоцветную гамму общественных потребностей, в согласие с которыми должно приводиться общественное производство и, следовательно, сверстываться соответствующий народнохозяйственный план.
Но возможно ли измерить потребности людей, вычислить перечень необходимых хозяйственных благ? И дело не только в технических трудностях. Как можно априорно вычислить, сколько и какой пищи нужно произвести для населения? Как вычислить, сколько нужно мерзнущему населению Петрограда дров? Еще сложнее с определением норм по одежде. Сколько и какой одежды нужно людям? Вряд ли в этом вопросе можно довериться заявлению пролетарского поэта В. Маяковского, которому было якобы достаточно "одной свежевымытой сорочки". Однако, допускает Бруцкус, пусть уж "мы, мужчины, помирились бы на самой элементарной одинаковой одежде, но могучий инстинкт не позволит женщинам помириться с таким положением... Вправе ли наша республика даже в том тяжелом положении, в каком она сейчас находится, подавить этот инстинкт? Мы думаем, что нет. Но производством какого количества необходимых предметов республика должна пожертвовать для удовлетворения минимальных потребностей женщин в украшениях: в лентах, в кружевах, в перьях?!"92
Нельзя уподоблять общество армии. Да и в армии, в конце концов, даже прекрасно содержимый солдат считает себя несчастным, если он не имеет денег. "Это значит, что он исключен из менового общества, это значит, что он лишен минимальной свободы в удовлетворении своих потребностей".93 Поэтому, заключает Бруцкус, воплощение марксистских рекомендаций может в лучшем случае создать счастье "сытой казармы". Чего, впрочем, как мы уже знаем тоже сделать в полной мере не удалось. Казарма реального социализма не была поголовно сытой и отличалась чрезвычайно уродливой поляризацией: с одной стороны элитарные слои (так называемая совпартноменклатура), пользовавшиеся многочисленными и разнообразными льготами, привилегиями и удовлетворявшие любые, подчас самые вздорные потребности, а с другой- гпомные группы людей, сильно недотягивавшие до минимального прожиточного минимума.
Кроме того, эта казарма представляла собой, как уже отмечаюсь царство кривых зеркал: декларировавшаяся главная цель оазвития нашего общества ("основной экономический закон социализма") на самом деле никогда ею не являлась, перечислявшиеся же средства ее достижения фактически всегда занимали господствующее положение во всех народнохозяйственных планах. И эта тенденция была зорко подмечена Бруцкусом. "Беда в том,- писал он уже в эмиграции, комментируя итоги выполнения первой пятилетки,-что, несмотря на стремительный рост производства тяжелой индустрии, в общем картина русской экономической действительности совершенно непохожа на ту, которую обещали составители плана. При заключении пятилетки реальный доход на голову населения должен был возрасти на 2/3, в действительности же строительство пятилетки сопровождалось неизменным ухудшением экономического положения населения, и в конце концов оно оказалось ввергнутым в пучину таких бедствий, каких оно со времен "военного коммунизма" не переживало. Но ведь народ существует не для того, чтобы строить заводы и копать уголь, а, наоборот, заводы строят и копают уголь, чтобы народу , легче жилось".94 Воистину, не перестаешь поражаться точности наблюдений Бруцкуса, в которых он обозначил по существу все либо к тому времени возникшие и находившиеся в зачаточном состоянии, либо лишь имевшие развиться в будущем признаки и черты реального социализма.
Итак, социалистическое государство, даже вооруженное громадным учетно-статистическим аппаратом, не в силах измерить потребности своих граждан, а, следовательно, не может дать надлежащих директив производству. Но все же не в этом Бруцкус усматривает главный порок планового хозяйствования. Его самая слабая сторона заключается, по мнению автора, "в стремлении Централизовать в руках своей бюрократии все распределительные функции".95 Ведь определив характер и количество благ и услуг, необходимых для удовлетворения потребностей, Центр должен учесть наличные средства производства и распределить их между отраслями народного хозяйства и далее-между отдельными предприятиями.
Еще не существовало в экономической науке понятия обратных связей, регулирующих поведение производителя-поставщика в конкурентно-рыночном хозяйстве и отсутствующих в огосударствленной централизованной экономике, когда Бруцкус блестяще описал и эти свободные рыночные связи, и их отсутствие при социализме. В условиях свободного менового хозяйства, не устает повторять автор, каждое предприятие непрерывно отстаивает себя в борьбе за существование. Ему постоянно нужны новые материалы, ему надо обновлять свой основной капитал, его рабочие должны есть каждый день, и используемый в нем капитал должен отбрасывать прибыль. Средства для этого оно добывает себе само от народного хозяйства, вынося свои продукты на рынок. Если эти продукты имеют ценность, если производительность предприятия высока, то рынок даст предпринимателю достаточно средств в форме всеобщего эквивалента. На вырученные деньги он сам приобретет материалы, обновит машины, оплатит рабочих и служащих и получит прибыль, часть коей он может употребить на расширение производства. Наоборот, если производительность предприятия низка, средств, вырученных на рынке от реализации своей продукции, будет недостаточно для продолжения производства. Словом, развитие каждого предприятия находится в точном соответствии с его производительностью.96
В социалистическом хозяйстве, говорит Бруцкус, этот механизм принципиально иной: "между производительностью предприятия и его питанием прямой связи ... нет. Мы имеем здесь два акта: первый-продукт предприятия поступает в "общий котел", и второй - из "общего котла" предприятие получает необходимые ему средства для дальнейшего производства. Круговорот хозяйственных благ не совершается в социалистическом обществе на основании совершенно регулярных закономерных актов купли-продажи, не зависимых от взглядов отдельных участвующих в нем лиц, а определяется рыночными конъюнктурами. В головах некоторых служащих ВСНХ акт поступления продуктов в "общий котел" и акт поступления оттуда средств производства для продолжения предприятия могут быть приведены в связь. Но связь эта весьма неопределенная".97
Б. Бруцкусу удалось с неопровержимой достоверностью показать, что даже в случае самых благих и искренних намерений Центра обеспечить справедливую связь между результатами деятельности предприятия и его снабжением неизбежен субъективизм и произвол. Вот один из его примеров, свидетельствующих о полной беспомощности Центра в деле организации адекватного учета, на базе которого должен строиться народно-хозяйственный план: совхоз предоставил в общий котел столько-то ведер молока, столько-то пудов мяса, столько-то пудов зерна. Сколько же он за это в праве получить пудов улучшенных семян, минеральных удобрений, концентрированных кормов, голов улучшенного скота, топлива и т.д. В пределах безрыночной экономики подобная задача неразрешима.
Более того, Б. Бруцкус талантливо предугадал неизбежное возрастание в распределительных процессах политического произвола. Все будет зависеть от усмотрения верховных чиновников и здесь "большой простор открывается для различных политических влияний на экономическую жизнь", и "остатки средств могут раскачиваться на такие предприятия, которые совсем не являются сообразными, а вызываются иными соображениями власти".98 Уже не говоря о том, добавим мы, что подобная система является благодатнейшей почвой для тотальной коррупции!
И действительно, объективного критерия справедливого распределения в огосударствленной экономике нет. Если даже ВСНХ положительно оценил экономически здоровое предприятие, это еще не гарантирует его дальнейшее нормальное развитие. Распределением отдельных средств производства занимаются соответствующие Главки. Перед каждым из них конкурирует ничего не значащими отчетами и заявками целый ряд предприятий, и надо, чтобы по данному предприятию состоялись согласованные положительные решения всех Главков. Задача несравненно сложнее, чем при капитализме, где предприятия конкурируют деньгами и в худшем случае платят надбавку-приобретают средства производства по более высокой цене. Поэтому стройное функционирование предприятия в социалистической экономике не правило, а исключение. "У семи нянек дитя без глазу". Бруцкус приводит многочисленные факты, подтверждающие этот тезис. Так, Грозненский нефтяной район работал лучше других-и остался без продовольствия. Астраханские рыбные промыслы, важнейшие в России,- остались без ... сетей, а страна-без миллионов пудов рыбы. Таким образом, делает вывод Бруцкус, у социалистического хозяйства, в действительности, "нет никакого механизма для координирования каждого отдельного производства с народным хозяйством".99
Весь последующий семидесятилетний опыт реального социализма не в состоянии поколебать этот замечательно меткий вывод. эционализировав собственность на средства производства, социалистическое государство передало в руки бюрократического аппарата собственность распределительные и перераспределительные процессы, т. е. право владения и распоряжения ими. При этом собственник процесса в отличие от собственника средств про-Дства присваивает результаты процесса, ничего не вкладывая.
Поэтому бюрократия всех мастей так стремительно разрастаетст и ни при каких-обстоятельствах не отказывается добровольно от этого вида собственности, хотя он крайне разорителен для страны И если до августа 1991 г. реальным собственником процессов в нашей стране была партийная бюрократия, оттеснившая на второй план советское и хозяйственное чиновничество, то в настоящее время собственниками процессов стали представители бюрократии всех уровней, утрачивающие это право по мере разгосударствления экономики, перехода к подлинному рынку и возрождения предпринимательства.
Совершенно очевидна, таким образом, историческая правота Б. Бруцкуса, вынесшего свой вердикт, согласно которому "эконо. мическая система, которая не располагает механизмом для приведения производства в соответствие с общественными потребностями, несостоятельна. Стремясь преодолеть "анархию капиталистического производства", социализм может повернуть народное хозяйство в "суперанархию", по сравнению с которой капиталистическое государство являет собой картину величайшей гармонии".100
И в более поздних своих работах Бруцкус вновь и вновь возвращается к критическому рассмотрению идеи планового хозяйства. Ему удалось доказать, и доказать блестяще, что разрушение стихийных рыночных регуляторов "является делом очень опасным", ибо в них заключается "бездна целесообразности, которую даже и осознать не легко, а тем более заменить от разума конструированным механизмом. Общее разрушение в революционном порядке автоматических регуляторов экономической жизни таитв себе величайшие бедствия, в этом и лежит причина тех совершенно исключительных катастроф, жертвой которых Россия стала со времени войны".101
В который раз поражаешься чеканности выводов Бруцкуса! Любопытно и другое его положение, в соответствии с которым опасность заключается не только в разрушении автоматических регуляторов, и не только в том, что планы чаще всего остаются невыполненными. "Не менее опасные последствия имеет очень часто и осуществление планов (п/ж наш-авт.)".102 Бруцкус признает несомненными известные успехи планового хозяйства. Но именно в этих успехах он усматривает причины будущего развала народного хозяйства России. "Осуществить планы еще можно, но учесть все неисчислимые, и подчас роковые, последствия осуществляемых планов крайне трудно".103 Трудности усугубляются еще и тем обстоятельством, что в условиях "планового хозяйства" происходи переплетение экономики и политики. Планы не диктуются и не могут диктоваться чисто экономическими соображениями, они формируются с учетом политических интересов. "И поэтому планы слишком часто и слишком грубо нарушают самочинное развитие экономической жизни к величайшему вреду для народного хозяйства. А в революционные эпохи, когда правительство находится во власти фанатизированных групп, "плановое хозяйство" представляет сугубую опасность. Не "организованный разум", а "организованное безумие" находит себе тогда отражение в планах".104 Последовавшие десятилетия дали немало свидетельств "организонного безумия". Чего стоят, например, хрущевский план "сплошного окукурузивания" страны, брежневско-черненковская программа "поворота рек", горбачевская программа "ускорения", горбачевская же программа "отлучения" народа от алкоголя, повлекшая за собой массовое истребление виноградников, и т. д. Увы, все или почти все явления и процессы, гениально предсказанные Б. Бруцкусом, сбылись в эпоху "строящегося", "построенного в основном", "победившего окончательно" и "развитого" социализма.
ПРИМЕЧАНИЯ:
73 Указ. соч., с. 39.
74 Там же.
75 Фридмен и Хаек о свободе. Лондон, 1985, с. 35.
76 Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 39.
77 Указ. соч., с. 40.
78 Там же.
79 Указ. соч., с. 39.
80 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 294-295.
81 Там же, с.359.
82 Ленин В. И. Полн. Собр. Соч.., т. 36, с. 300.
83 Там же, т. 33, с. 101-102.
84 Там же, т. 36, с. 7.
85 Там же, с. 156.
86 Там же, т. 35, с. 204.
87 Штурман Д. Наш новый мир: теория, эксперимент, результат. Иерусалим, 1986, с. 97.
88 Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 42.
89 См.: Селюнин В. Плановая анархия или баланс интересов? - Знамя, 1989, N11, с. 206.
90 См.: Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 94.
91 См.: Селюнин В. Плановая анархия идя баланс интересов, с. 207.
