а) Подрыв экономического индивидуализма
Прежде всего обращает на себя внимание колоссальная эрудиция Бруцкуса в области аграрных отношений. Целый ряд его работ, и в первую очередь книга "Аграрный вопрос и аграрная политика" (СПб, 1922 г.), свидетельствует о том, что он-великолепный знаток истории аграрной политики, не только в России, но и в подавляющем большинстве стран Запада. Прежде чем сформулировать собственную концепцию аграрной экономики, Бруцкус систематизировал богатейший исторический материал, изучил и критически проанализировал все основные течения аграрной политики в Европе и в России за два последних столетия.
В частности, Бруцкус убедительно показал, что на Западе по существу весь XVIII и первая половина XIX веков прошли под знаком фритредерской парадигмы, отразившейся в сельскохозяйственной области господством политики экономического либерализма, верой в могущество механизма свободной конкуренции, стремлением к укреплению частной собственности на землю, к устранению всяких ограничений личных, индивидуальных прав на землю, к обеспечению полной свободы мобилизации земельной собственности и свободы внешней торговли хлебом, наконец, к минимизации государственного вмешательства во все эти процессы.
Однако, во второй половине XIX в. догмы экономического либерализма были подорваны, началась энергичная критика хозяйственного строя, основанного на свободной конкуренции, резко усилившаяся под влиянием разразившегося в 70-х годах широкомасштабного аграрного кризиса. Бруцкус весьма обстоятельно исследует причины смены господствовавших воззрений новыми взглядами базирующимися на началах протекционизма и требованиях государственного вмешательства в область аграрных отношений, особо отмечая при этом влияние, с одной стороны, учения Ф. Листа о национальной системе политической экономики, с другой- различных течений социалистической мысли-от Маркса и Родбертуса до германских "катедер-социалистов", стоявших на почве существующего общественного строя, но требовавших от государственной власти активных реформаторских действий.
Русская экономическая наука и 'политическое движение в России оказались весьма восприимчивыми к западным 'веяниям. Оба Указанных течения приводили, по справедливому мнению Бруцкуса, к одному результату - отрицанию экономического индивидуализма в аграрной сфере. И славянофилы и за.падники обнаружили редкое единодушие, дружно придя к выводу о необходимости сохранения общины. Первые дорожили ею как выражением русского национального духа, вторые, опиравшиеся на учение катедер-со-циалистов, исходили из тезиса, согласно которому общинное землевладение, сохраняя землю в руках трудящихся, должно предупредить возникновение в России многочисленного пролетариата, бедственное положение коего составляет-де отрицательную сторону экономического развития Запада. К сожалению, констатирует Бруцкус, наследниками германского катедер-социализма оказались и такие корифеи русской экономической науки конца XIX в., как А. И. Чупров, Н. А. Карышев, А. С. Посников и др.
В результате негативное отношение к экономическому индивидуализму стало господствующим в русском обществе. Однако, описываемая смена аграрной парадигмы не нашла, да и не могла найти отклика в душе Б. Бруцкуса, страстного защитника экономического индивидуализма и горячего апологета семейного трудового крестьянского хозяйства, основанного на частной собственности на землю. Рассмотрим теперь подробнее аграрную концепцию Бруцкуса.
б) Защита крестьянского семейного хозяйства
Краеугольным камнем концепции автора стала посылка, в соответствии с которой оптимальной структурной единицей сельскохозяйственного производства, лучше других приспосабливающейся к рыночным отношениям, является семейное крестьянское хозяйство, имеющее неоспоримые преимущества как перед крупным капиталистическим хозяйством, так и перед общинной формой землепользования.
Остановимся вначале на рассуждениях Бруцкуса по достаточно дискуссионному вопросу об эффективности и перспективности капиталистического и крестьянского хозяйств. При сравнительной оценке этих форм, считает автор, необходимо прежде всего выявить их влияние на производительность земли, т. е. на общую массу ценностей, получаемых от нее, а также на производительность трудовых и материальных затрат.145
При обсуждении этого вопроса Бруцкус рекомендует пересмотреть традиционное представление о крестьянском хозяйстве, как о рутинной, малоподвижной организации. Нет, убеждает своих читателей профессор, это далеко не так. Успехи цивилизации, особенно в результате проведения столыпинской реформы, проникли и сюда. Несомненно повышение общего культурного уровня крестьянства, заметен рост его агрономического уровня, происшедший благодаря использованию достижений соответствующей науки.
Благотворно влияние все шире распространяющейся кооперации, давшей возможность крестьянству использовать технические изобретения, недоступные отдельному мелкому хозяйству.
Какая же из сравниваемых двух форм хозяйствования является более предпочтительной с точки зрения производительности земли, ее отдачи, что для сельского хозяйства имеет решающее значение? По мнению Бруцкуса, крестьянское хозяйство в этом смысле, - более совершенная организация, и, надо, сказать, аргументы автора в пользу такой трактовки выглядят весьма убедительно.
Ученый отталкивается в своих доказательствах от неоспоримого факта неравномерности распределения во времени сельскохозяйственных работ, факта, составляющего важнейшую специфику этой сферы человеческой деятельности. Действительно, работы здесь осуществляются крайне неравномерно не только по временам года, но даже в течение месяца, а то и дня. И это обусловлено не только технологическими, процедурными особенностями производственных (и иных) процессов, но и различными случайностями, вызванными изменением метеоусловий и т. п. Так, дождь очень часто прерывает ход полевых работ. Казалось бы, технический прогресс способствует эмансипации сельского хозяйства от влияния погодных и других факторов, но и он не принес заметного улучшения положения в смысле равномерности, а в ряде случаев даже ухудшил его.146
В подобных условиях крайне неравномерного распределения работа сельском хозяйстве крестьянская семья-оптимальная, как правило, структура, в наибольшей степени адаптированная к неравномерному ходу работ, поскольку представляет собой в подавляющем большинстве случаев наиболее благоприятную" комбинацию разнородных работников, кровно заинтересованных в успешном ведении хозяйства, обеспечивающего их существование.
Гораздо менее благоприятно положение капиталистического хозяина, нанимающего рабочую силу. С учетом фактора неравномерности он всегда стоит перед дилеммой: либо он наймет достаточное количество работников на длительный срок, при этом подвергаясь постоянной опасности, суть которой состоит в том, что в периоды ограниченного спроса на работу часть персонала останется незанятой; либо он наймет минимальное количество работников, но тогда у него не будет никаких гарантий того, что в моменты нужды он сумеет обеспечить хозяйство дополнительными рабочими руками.
Поэтому аграрный капиталист может чувствовать себя вполне Удовлетворительно только при условии наличия в деревне большой резервной армии безземельных батраков, когда рабочего всегда сложно найти, а нерадивых - уволить. Но если подавляющая мас са сельского населения владеет землей, а обрабатывающая промышленность оттягивает на себя безземельную часть работников, то вопрос об организации труда в капиталистическом хозяйстве резко осложняется.
Кроме того, следует учитывать и другое обстоятельство: поскольку в капиталистическом хозяйстве трудящемуся не принадлежит продукт его труда, интенсивность и качество выполняемых им работ имеют тенденцию к ослаблению. И если в промышленности капиталист еще может успешно с этим злом бороться, то в сельском хозяйстве вследствие большой разбросанности работ в пространстве надзор за рабочими затруднен, а сами результаты деятельности выясняются, как правило, не сразу и не всегда их можно точно связать с качеством труда, ибо они зависят и от сложных условий органической жизни, и от изменчивой естественной обстановки.
Стараясь привлечь рабочую силу, крупное землевладение вынуждено обеспечивать оплату труда, более высокую, чем та, которую работник обыкновенно получает в пределах собственного хозяйства. "Поэтому,-заключает Бруцкус,-капиталистический хозяин будет располагать всегда более.дорогим и менее усердным рабочим. Понятно, что, благодаря этому, предел затраты труда в капиталистическом хозяйстве наступает раньше, чем в крестьянском хозяйстве".147
Статистические данные, приведенные Бруцкусом, свидетельствуют о том, что продуктивность мелкого хозяйства в области производства молока, свинины, яиц гораздо выше капиталистического. Этот вывод красноречиво подтверждается и исследованиями швейцарского экономиста Лаура, согласно которым хозяйства размером 3-5 га извлекают на 75% больше дохода с единицы площади, чем хозяйство с площадью 30-70 га.148
Разумеется, оговаривает Бруцкус, крупное хозяйство имеет свои сильные стороны. Оно более .чутко к техническому прогрессу и рыночной конъюнктуре. Кроме того, имеются такие народнохозяйственные функции, которые по существу могут осуществляться только в крупном масштабе.
Что касается производительности труда, то, как правило, она выше в крупных хозяйствах, благодаря сотрудничеству больших масс, разделению труда, применению машин и т. д. Но здесь есть ряд обстоятельств, понижающих значение этого преимущества. Массовая работа в сельском хозяйстве не имеет существенного значения, ибо она чаще всего предполагает небольшие группы, и даже комбинацию взрослого работника с "полуработниками" (женщинами, подростками), что как раз легче осуществляется в крестьянской семье.
Влияние фактора разделения труда тоже достаточно ограничено. В полевых работах, например, даже невозможно в течение лета выделить необходимый штат работников, которые занимались бы, скажем, только пахотой. А если какая-то специализация и возможна (конюхи, овчары и т. д.), то все же крестьянское хозяйство этой специализации может противопоставить особенно внимательный, почти любовный, уход за скотом.149
Наибольшее значение имеют преимущества, крупного хозяйства в применении машин ввиду лучших условий их использования, однако, и в эти преимущества не столь значительны, как например, в промышленности. Во-первых, вследствие сезонного характера сельскохозяйственных работ, машины используются очень ограниченный срок (сеялка 40 дней, сено-косилка 18 дней и т. д.), и, следовательно, большие массы основного капиталла на значительное время омертвляются. Расходы же по амортизации машин сильно повышают себестоимость производимой продукции. Во-вторых, нередки случаи, когда машинная работа менее совершенна, чем ручная, поскольку сложность органических процессов, протекающих в природных условиях, создает препятствия их механизации. Наконец, в-третьих, следует помнить, что выгоды использования большинства машин не являются монополией крупных хозяйств, ибо все более становятся доступными и мелким хозяйствам. Сама техника машиностроения все более приспосабливается к потребностям мелкого хозяйства, создавая соответствующие типы сельскохозяйственных машин.
Таким образом, заключает Бруцкус, крупное хозяйство борется за свое существование лучшим техническим оснащением и лучшим его использованием, но эти плюсы должны быть противопоставлены неизбежному минусу, вытекающему из худшего качества более дорогого труда, которым вынуждено пользоваться это хозяйство.
Поэтому тревоги о неустойчивости мелкого крестьянского хозяйства, которыми изобилует экономическая литература, по мнению Бруцкуса, сильно преувеличены. Как раз мелкие хозяйства сравнительно легко перенесли аграрный кризис. И скорее мелкая крестьянская собственность "разъедает твердыни крупного землевладения, чем последнее ее поглощает".150 Надо признать, что современная аграрная практика крупнейших западных держав, прежде всего США, в целом подтверждает выводы замечательного российского ученого: хорошо приспособившись к рыночным отношениям, семейные фермы являются становым хребтом сельского хозяйства этих стран.
Столь же скептически оценивал Бруцкус рассуждения ряда русских экономистов о преимуществах общинной формы хозяйствования, которая-де хорошо обеспечивает землей прирост населения, чего не может мелкая крестьянская собственность. Подобное преимущество можно признать лишь с частнохозяйственной точки зрения, с народнохозяйственных же позиций нетрудно обнаружить Ахиллесову пяту общины.
Конечно, пишет Бруцкус, счастливый отец четырех сыновей может с радостью ожидать грядущего передела общинной земли, осуществляемого, как правило, через каждые 12-15 лет. Но ведь от этого надел самой общины не увеличится и, таким образом, перенаселение будет подкрадываться к общине медленно, но верно.
Наоборот, частный собственник прекрасно понимает, что никто не даст evv дополнительную землю, поэтому он сам заботится о своем приросте, заранее подготавливая избыточных детей к оставлению отцовского надела. Отцовские сбережения плюс ипотечный кредит и дадут необходимые средства для окончательного устройства "избыточных сонаследников". Более того, развивает свою мысль ученый, "народное хозяйство может развиваться нормально лишь при условии, что часть или даже весь прирост сельского населения будет покидать отцовские наделы, и та форма собственности, которая задерживает прирост на земле, является с народнохозяйственной точки зрения несостоятельной (п/ж наш-авт.)".151 Общинное землевладение с такой сложной задачей не справляется и потому сопровождается часто аграрным перенаселением.
И если мы, формулирует свой чеканный вывод Бруцкус, "хотим сохранить общинное землевладение или создать новые формы собственности, вроде муниципальной или национальной, то и эти формы собственности должны быть также хорошо приспособлены к меновому и капиталистическому хозяйству, как к нему приспособлена крестьянская частная собственность. Такое создание новых форм возможно лишь при ясном сознании сильных и слабых сторон существующих форм владения землей. Во всяком случае игнорированием сильных сторон крестьянской частной собственности из-за ненависти к буржуазному обществу и идеализацией общины из-за ее связи с социализмом, мы к решению вопроса, хотя бы и направления социализма, не подойдем. Во всяком случае со старыми идеями о возврате к натуральному хозяйству пора окончательно порвать".152
в) Концепция природы аграрного кризиса в России
С позиций последовательного и убежденного сторонника теории преимущественной эффективности семейного крестьянского хозяйства Б. Бруцкус подходил и к анализу природы русского аграрного кризиса конца XIX-начала XX вв.-вопроса, широко дискутировавшегося в отечественной экономической литературе. Пожалуй наиболее распространенной была натурально-хозяйственная концепция, согласно которой главной причиной аграрного кризиса явилось так называемое "малоземелье", ставшее печальным результатом "неправильного" распределения земли и уходившее своими корнями еще в освободительную реформу 1861 г. И даже в 1924 г. такой крупный русский экономист, как С. Н. Прокопович, счел возможным подтвердить этот старый взгляд.153 При этом речь всегда шла не об абсолютном дефиците земли ("вообще-то ее хватает"), а лишь о ее недостатке у крестьян, которым и следует ее дать в "нужном количестве".154 Иными словами, крестьянское землевладение должно расти в том же темпе, в каком происходит рост сельского населения. Из натурально-хозяйственной концепции вытекала и соответствующая рекомендация-всеобщая прирезка земли, к которой, естественно, стихийно тяготеют большие массы сельского населения, хотя понятно, что возможности такого лечебного средства имеют довольно узкие пределы.
Подобный подход Бруцкус решительно отвергает. Простым переделом земли аграрный кризис не может быть преодолен и, следовательно, необходимо выяснить его подлинные причины. Ведь крестьяне в России освободились от крепостной зависимости с гораздо большим, и абсолютно, и относительно, количеством земли, чем крестьяне на Западе, в частности, в Польше, Германии, Австро-Венгрии. Но несмотря на это аграрный кризис оказался более ощутимым именно в России. Кроме того, около половины русских крестьян сидело на казенной земле, которая почти в полном объеме была передана им (какое уж тут "малоземелье"!), но кризис захватил и государственных крестьян, а не только помещичьих. Концепция "малоземелья" тем более несостоятельна в условиях, когда открылись широкие возможности для интенсификации крестьянского хозяйства, когда сельское население юго-западных губерний России и большей части черноземной полосы живет в значительной мере работой в чужих хозяйствах, когда население имеет разнообразные промыслы - местные и отхожие.
Этой трактовке Бруцкус противопоставляет свою концепцию, которую он называет аграрным перенаселением. Происхождение последнего автор усматривает не только и не сколько в недостаточном землевладении крестьян. Ведь в Западной Европе при совершенно ничтожном земельном фонде трудового населения явления аграрного перенаселения, отмечает он, замечаются довольно редко.
Являясь основной причиной аграрного кризиса, аграрное перенаселение, в свою очередь, есть результат исключительно медленных темпов развития всего нашего народного хозяйства. Для объяснения исторического генезиса русского аграрного кризиса нужно, по справедливому мнению Бруыкуса, выявить факторы, задержавшие динамику народнохозяйственного целого, не соответствующую ни международному положению России, ни темпам роста ее населения, отличавшегося исключительно высоким процентом рождаемости. К числу таких факторов Бруцкус относит прежде всего сформировавшийся в России с 70-х гг. XIX в. реакционный режим, не дававший возможности крестьянству использовать рыночные рычаги для интенсификации своего хозяйства, не стимулировавший, впрочем, развития и крупного капиталистического хозяйства. Кроме того, он, этот режим, не обеспечивал надлежащего развития промышленности, что могло бы вызвать отток избыточного населения от земли. Наконец, в течение трех десятилетий он упорно задерживал колонизацию окраин. В то время как громадные естественные богатства России (ее обширные окраинные земли, ее беспредельные северные леса, ее рыбные и рудные богатства) лежали неиспользованными, громадные массы населения скапливались в деревне, на своих наделах, и при господстве общинного землевладения неизбежно создавали и избыточное предложение рабочих рук, не находивших приложения, и избыточное количество едоков.155
По мнению Бруцкуса, из всех русских экономистов один лишь П. Б. Струве с действительной прозорливостью сумел верно определить природу русского аграрного кризиса. Он первым точно подметил, что именно перенаселенность земледельческого населения в связи с наследием натурального хозяйства, его технической нерациональностью и низкой производительностью являются главными причинами крестьянского объединения. Поэтому, писал Струве, "совершенно бесспорно, что в настоящее время никакая ликвидация частных хозяйств в пользу крестьянского не может устранить перенаселения значительной части России в смысле избытка рабочих рук и местами даже в смысле избытка ртов относительно пищи, производимой на данной площади. И даже если уничтожение избыточного населения путем указанной ликвидации было бы достижимо и последняя была бы возможна, то это, при условии сохранения и укрепления натурального хозяйства, отбросило бы нас только на несколько десятков лет назад, а затем мы вернулись бы преблагополучно к той точке, на которой находимся теперь. Вопрос о подъеме всего народного производства стоял бы перед нами в еще большей наготе".156
Б. Бруцкус квалифицирует этот вывод П. Струве как замечательнейший, но, к сожалению, всеми забытый. Да и сам Бруцкус, по его собственному признанию, не сразу оценил его по достоинству, и если после революции 1905-1906 гг. "моя мысль стала работать в том же направлении, то между прочим, я этим обязан и влиянию П. Б. Струве".157
Увы, в обществе этого периода господствовали иные представления. У крестьянства поддерживалась иллюзия, будто простой передвижкой меж оно обеспечит свое благополучие. В литературе доминирует тема предельной общины, которая, на самом деле, и явилась одной из важнейших причин аграрного перенаселения. В то время как основной задачей ученых-экономистов была разработка проблем углубления народного хозяйства, ими муссировался тезис о приоритете продовольственного хозяйства, которое как раз противостоит гармоничному развитию народнохозяйственного целого.
Но самым опасным в проектах сторонников натурально-хозяйственной концепции, ставившей в центр внимания предельную общину, "было глубокое потрясение принципа частной собственности, на котором строится и не может не строиться всякое развитое меновое хозяйство".158
Такая точка зрения была органически чужда Бруцкусу. Для радикального решения проблемы аграрного кризиса есть, по его мнению, только одно средство-дифференциация населения на почве развития промышленности и рыночных отношений. Но дифференциация, понимаемая не в марксистском слове, а профессиональная дифференциация населения, т. е. переход однородного населения к промысловым занятиям, наделы же должны собираться в крестьянские участки, целиком использующие рабочую силу трудящейся семьи.
Указанный ход развития, убежденно подчеркивает ученый,- закон прогрессивного развития всякой густо населенной страны. Но если признать указанную формулировку в качестве сугубо обязательного для перенаселенных районов закона, то следует признать и логически напрашивающийся из этого вывод - аграрный порядок в стране должен быть адекватным требованию этого закона, т. е. он должен предупреждать возникновение явлений перенаселения.
И лучше всего с той задачей справляется, как уже было показано выше, как раз институт крестьянской частной собственности, "на который русский интеллигент, воспитанный на "научном" социализме, привык смотреть с величайшим пренебрежением, как на институт отживший и "реакционный".159
Таким образом, вновь и вновь Бруцкус отстаивает идею приоритетного развития в стране семейных крестьянских хозяйств, базирующихся на принципе частной собственности на землю, и способных, по его мнению, поднять производительность земли до очень высокого уровня, сделать территорию наиболее емкой для населения и в конечном счете вывести страну из аграрного кризиса. Это именно те основания, которые дают права трудовому хозяину требовать от государства особого внимания к интересам своего производства и требовать в тех же интересах перестройки всего уклада аграрных отношений.
г) Оценка столыпинской реформы
После всего сказанного не приходится удивляться тому, что Б. Бруцкус, в отличие от многих выдающихся русских экономистов аграрников, таких, например, как А. С. Посников, А. И. Чупров, Н. П. Огановский, А. А. Кауфман и др., с горячим сочувствием поддержал столыпинскую реформу. По его мнению, правительство во главе с П. А. Столыпиным в своей аграрной политике стояло на правильном пути, выводящем страну из аграрного кризиса и, если бы ine мировая война и революции, последний, по всей вероятности, был бы ликвидирован.
К сожалению, реформа нашла немало суровых оппонентов, рекрутированных из среды социалистически настроенной части русской интеллигенции, видевшей в столыпинских мероприятиях лишь апологию классовых интересов дворянства. "Русская интеллигенция не хотела понимать того, что классовые интересы можно защищать в противоречии с интересами народного хозяйства, но классовые интересы, даже аристократические, можно защищать и в согласии с интересами народного хозяйства. И П. А. Столыпину, впервые после долгой реакции, удалось взять под защиту интересы дворянства на основе прогрессивного развития народного хозяйства".160
Давая общую оценку столыпинской реформе, Бруцкус исходил прежде всего из ее основных установок, стабилизирующих и упрочивающих принципы частной собственности и экономического индивидуализма, способствующих формированию семейных крестьянских хозяйств, оживляющих развитие рыночных отношений и ускоряющих освоение новых регионов в Азиатской части России. Естественно, они, эти установки, существенно подрывали принцип экономического коллективизма и разъедали общинные формы хозяйствования, заведшие, как уже отмечалось, страну в тупик аграрного перенаселения и аграрного кризиса.
После знаменитого Указа от 9 ноября 1906 г. о возможности выделения крестьянами своих надельных земель из общины, независимо от ее воли, сильно активизировалась деятельность крестьянского банка, сумевшего в короткое время передать в руки крестьян более 10 млн. десятин земли (примерно 20%).
То обстоятельство, что земля раздавалась не бесплатно, а выкупалась, хотя и на льготных условиях, служило, по справедливому мнению Бруцкуса, известной гарантией ее использования, отвечающего интересам как каждого крестьянина, так и народного хозяйства в целом. Пессимистические же прогнозы некоторых экономистов относительно деятельности банка не оправдались: внешним выражением его успеха было довольно аккуратное поступление платежей от крестьян.161
Таким образом, мобилизационный процесс привел к переходу земли в руки "не всякого случайного крестьянина", а тех, кто "брался отвечать перед народным хозяйством за надлежащее ее использование".162
Кем ке были покупатели земли-богатыми или рядовыми крестьянами? Казалось бы, ответ на столь простой и ясный вопрос должен быть соответствующим. Однако, как это ни странно, он оказался весьма спорным и неоднозначным. Так, один из видных аграрнирв - противников столыпинской реформы и сторонников народнических взглядов Н. П. Огановский пытался доказать, что в основной покупателями земли были без- и малоземельные крестьяне163 и, следовательно, произошло их "обуржуазивание", негативный процесс, чуждый народническим представлениям.
К поизбной позиции близок и другой видный экономист, правда, болег умеренный противник правительственной политики А. А. Кауфмат, высказавшийся еще определеннее, чем Н. П. Огановский: "Ежк делал именно то, что следовало,-помогал в приобретении здяли, главным образом, менее обеспеченным землей элементам".164
Бруцкус считает этот вывод не вполне корректным, лишь по-верхносгю отражающим соответствующие данные статистики, но не сопровождающимся их углубленным анализом. Эти данные таковы: после приобретения земли у большинства покупателей-крестьян 5,6%) имелось все-таки менее 15 десятин на двор, но и 30%-5-25 десятин, а у 14,4%-даже более 25 десятин. Из этих цифр оппоненты реформы и делают вывод, согласно которому "поче покупки почти половина их (44,4%) сразу превращается в югоземельную "мелкую буржуазию" (свыше 15 дес. на двор).165
Однако, комментирует Бруцкус, критики правительственного курса забывают о том, что большинство покупателей через некоторое время продают свою надельную землю и переселяются на вноввприобретенные участки меньшей площади. Кроме того, хозяйства, располагающие 15 и более десятинами, в большинстве случаев наемному труду не прибегают, а если меньшинство и прибегает, то в очень ограниченной степени. Поэтому решительность при-ведензго выше вывода оппонентов проистекает из народнического видения, в соответствии с которым земля должна быть как можно более равномерно распределена.
Между тем с народнохозяйственной точки зрения, о которой Бруцкус, как было показано, никогда не забывает, целесообразным является как раз развитие хозяйств "не полу-пролетарских", а способных вполне использовать труд семьи, дающих чзбытки продукции для рынка и создающих рынок для промышленности. Даже 25 десятин, добавляет Бруцкус, - отнюдь небольша земельная норма для таких хозяйств, а с приобретением техники эта норма еще возрастает. И с этой точки зрения, заключает автор, "мы вынуждены признать, что правительству удалось в рамках свободного оборота организовать мобилизационный процесс зичитель-ного размаха в направлении, вполне соответствовавшем интересам народного хозяйства, и при том в интересах не привилегированных групп крестьян, а рядовых масс последних".166
Высокую оценку Бруцкуса получило и решение столыпинской реформой проблемы переселения в полном соответствии с интересами и метрополии, и окраин. Однако, и это очевидно, с точки зрения ученого, достижения стало предметом суровой критики значительной части русской интеллигенции. С одной стороны, оппоненты реформы утверждали что подъем переселенческой волны является искусственным результатом правительственного "рекламюования" переселенческого движения, с другой-доказывали, бул-о переселение вообще не имеет существенного значения для ликвидации аграрного кризиса.
Б. Бруцкус берет под свою защиту этот важнейший компонент системы столыпинских мероприятий. Умаление его значимости пытаются, говорит автор, обосновать и математически: размаы переселения сопоставляют с годичным приростом сельского населения и показывают, что даже при длительном удержании переселенческого процесса на уровне 1/2 млн. душ в год (чего в действительности не удалось осуществить), все же таким путем молчо удалить из Европейской России лишь 1/4 ежегодного прироста сельского населения.
Формально эти расчеты верны, но опять-таки критики рерормы, опираясь только на них, обнаруживают удивительную односторонность. Они исходят из предположения, будто существует ккой-то единый и единственный способ решения аграрного кризиса, делающий, излишними другие частичные мероприятия. При этом предполагается, что этот кризис в России носит всеобщий, а порайонный, характер, с чем также не может согласиться Бруцку. Ведь никакая переселенческая "реклама", отмечает он, не соблзнила крестьян центральной промышленной полосы, севера, приозерского района. Переселение развивалось там, где в этом ощущала внутренняя потребность (в центральной черноземной полосе, в Приднепровье и др.).
Но самое при этом важное, подчеркивает Бруцкус, что математический способ оценки переселенческого движения является крайне недостаточным. Этот способ не в состоянии оценить то исключительно важное обстоятельство, что в очень короткий срок благодаря переселению двух с половиной миллионов крестьян был сделан "важнейший шаг к использованию богатств русских окраин, к строительству внешнего рынка для русской промышленности".167
Ведь переселение происходило в районы, как правило, экстенсивного хозяйства, в которых сельскохозяйственный труд и капитал отличаются максимальной производительностью. Население этих районов является богатым покупателем товаров и выгодным поставщиком сырья для промышленности метрополии, что ведет к взаимному повышению благосостояния как самой метрополии, так и окраин. В этом смысле Россия находится в чрезвычайно счастливых условиях. Ей не нужно приобретать внешние рынки за кордоном хитроумными торговыми договорами, ей не нужно их и завоевывать за океаном, поскольку их можно создать у себя, умело реализуя богатейший природный потенциал страны. И это, справедливо подчеркивает Бруцкус, - далеко не последнее средство для ликвидации аграрного кризиса, во всяком случае не менее действенное и радикальное, чем дележ земли.168
Переброска миллионов крестьян в Сибирь имела значение не только в том смысле, что они, голодавшие в Европейской части страны, наконец, будут сыты. Экономическое значение переселения неизмеримо глубже. Труд переселенцев на сибирских просторах становится во много раз производительнее и тем самым "переселенцы на новых местах становятся более ценными участниками русского народного хозяйства, чем они были на старых местах".169 Вот это-то обстоятельство сильно недооценивали критики реформы, которые крестьянское хозяйство мыслили только натуральным, а все российское народное хозяйство они не могли себе представить единым целостным организмом. Поэтому они так и не поняли того, что переселение вело к созданию на окраинах многочисленного, преимущественно зажиточного крестьянства, которое своим платежеспособным спросом могло успешно стимулировать развитие промышленности, транспорта и т. д.
Одобрения Бруцкуса заслужила и землеустроительная реформа, которую Столыпин выдвинул во главу угла правительственной аграрной политики. Под землеустройством автор разумел и систему аграрных мероприятий, имеющих целью так организовать территорию единичного хозяйства, чтобы сделать каждого хозяина в использовании приходящейся на его долю земли независимым от его соседей, а также сделать самый труд на этой земле экономически более производительным".170
Руководствуясь таким определением, Бруцкус не считал актом землеустройства выдел из общины с оставлением земли в чересполосице, ибо чересполосное владение, хотя бы и на правах частной собственности, само по себе не может обеспечить свободной организации хозяйства, что является непременным условием эффективного аграрного производства. Землеустроительные идеи столыпинской реформы нашли поддержку у Бруцкуса потому, что они были направлены на организацию частных хозяйств, хуторов и отрубов, и обеспечивали условия для развития частной инициативы, предприимчивости, экономического индивидуализма.
Сказанное, впрочем, отнюдь не означает, что реформа Столыпина и ее страстный защитник Бруцкус вообще отвергали всякие явления коллективизма в аграрной сфере. Наоборот, немало было сделано после 1906 г. для поощрения кооперативного движения, вне которого, по справедливому мнению Бруцкуса, крестьянство не может успешно развиваться.171 Что же касается постановки общественной агрономии в России накануне войны, то, по свидетельству ученого, она была "образцовой и на западноевропейскую мерку".172
Разумеется, успехи столыпинской реформы не ослепили вдумчивого исследователя. Он ясно видел недостатки и упущения в аграрной политике правительства, обусловленные общей политической обстановкой. В частности, Бруцкус полагал, что можно было бы закрепить за крестьянством, в более или менее окончательной форме, арендуемые им у помещиков земельные участки, и, таким образом, ликвидировать "важнейший объект его вожделений", при этом без "потрясения принципа частной собственности".173
Далее, совершенно напрасно, по его мнению, правительство не смягчало, а, наоборот, порой обостряло те трения, которые неизбежно возникали при выделе земли из общины. Немало нарушений и извращений было допущено в ходе проведения реформы и в конституционном смысле, в частности, нередко игнорировался принцип добровольности выхода крестьян из общины, подчас практиковались сугубо полицейские приемы, далеко не благоприятствовавшие укреплению в населении духа законности, который следовало бы упрочивать в русской деревне, а не расшатывать его. В дальнейшем это принесет свои горькие плоды.
Были дефекты и в технической организации реформы, но при грандиозности ее масштабов и при бедности России культурными силами, этих дефектов и не могло не быть. Однако, все эти дефекты и недостатки не могут аннулировать значения реформы, если общее ее направление признать правильным.
Суть же этого общего направления концентрированно может быть выражена известными словами П. А. Столыпина: "Мы поставили ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных", и Бруцкус в полной мере разделял эту направленность реформы. Главный итог правительственной политики он видел в том, что "не кучка кулаков воспользовалась реформой, а миллионы трудового' крестьянства... Нельзя весь гражданский правопорядок прирезать на мерку "убогих и пьяных", а его надо прикраивать на мерку "крепких и сильных". Крестьянство давно надо было выпустить из пеленок, и если из миллионов, которым пришлось становиться на собственные ноги, небольшая часть падала, то это неизбежно; никогда не падают только те, кто не учатся свободно ходить, но зато они, лежа, сгнивают".174
Да, повторяет Бруцкус через пару лет в другой своей работе, аграрная политика Столыпина была правильна и в своих частностях, и в целом. "И самое замечательное состоит в том, что, несмотря на аристократические тенденции ее автора, она была хорошо использована всей толщей крестьянства и дала хорошие результаты и с социальной точки зрения, что вынуждены были признать даже и некоторые экономисты противного лагеря (А. А. Кауфман, Н. П. Огановский). Аграрное перенаселение шло явно к своему разрешению".175
Но аграрную реформу П. А. Столыпина нельзя оценивать только с позиций разрешения ею аграрного вопроса. Ее значение неизмеримо шире, оно простиралось далеко за пределы сельского хозяйства. Крупных успехов добилась промышленность, создавшая и спрос на избыточные для сельского хозяйства рабочие руки, и спрос на продукцию последнего. Большой размах получило и железнодорожное строительство, вовлекшее в круговорот меновых отношений и связей русские окраины с их еще неисчерпанными богатствами. Хозяйственные успехи неразрывно связаны и с удачной реформой графа С. Ю. Витте системы денежного обращения, обеспечившей приток в страну иностранных капиталистов.
Наконец, следует принять во внимание и тот духовой подъем, который вызвала революция 1905 г., растрясшая вековую рутину и впервые пробудившая мысль и энергию народных масс, в том числе крестьянства. И аграрная политика Столыпина как нельзя лучше стимулировала эту творческую энергию крестьян, одни из вторых строили свое хозяйство на купленной у крестьянского банка земле, другие выделялись в хутора или отруба, третьи ухо-Дили на новые земли в Азиатскую Россию. Наиболее культурные элементы крестьянства втягивались в кооперативное строительство. Община явно разлагалась, а вместе с ней отмирали и "черно-передельческие" настроения.176
Казалось бы, страна развивалась успешно и в нужном направлении, ничто не предвещало бури. Но она пришла в лице русской революции, как результат тяжелой войны, совпавшей с роковым разложением исторической власти в стране.177
д) Февральская революция и аграрная программа Б. Бруцкуса
После февральской революции 1917 г. Бруцкус призывает к разработке и проведению широкомасштабной демократической аграрной реформы, для чего необходимо, по его мнению, "подвергнуть коренному пересмотру все основные взгляды русского общества на аграрный вопрос".178 Успех такой реформы будет определяться степенью ее увязки с потребностями всего народного хозяйства. В случае ее соответствия народнохозяйственным интересам она "может быть исходным пунктом... блестящего экономического расцвета", в противном же случае неизбежны "громадные и экономические, и политические опасности".179
Как достигнуть требуемого соответствия? Прежде всего Бруцкус считает целесообразной такую меру, как принудительное отчуждение частновладельческой земли для превращения малоземельных крестьянских хозяйств в нормальные, использующие труд семьи хозяина. Автор выражает решительное несогласие с Н. Ога-новским, предлагающим передать крупные имения кооперативам. Это был бы довольно опасный эксперимент, ибо при всей несомненной важности кооперации, она до сих пор лишь обслуживала крестьянское хозяйство, не покушаясь на их индивидуализированную производственную основу.
Разумеется, Бруцкус не был безоглядным максималистом в этом вопросе, понимая, что парцеллирова'ние не должно охватывать все крупные имения. Исключение могут составить свеклосахарные хозяйства, дробление которых может привести к резкому сокращению производства сахарной свеклы, а также племенные, семенные и некоторые другие крупные хозяйства. Но кроме указанных исключений (и то, возможно, временных) парцеллирование должно быть непременно осуществлено, ибо оно придаст аграрной реформе нужное направление, отвечающее народнохозяйственным интересам, и прежде всего будет способствовать развитию конкурентно-рыночных отношений. Другое дело-формы отчуждения земли. Единственно приемлемой формой Бруцкус считает выкуп, полагая, что безвозмездное отчуждение земли привело бы ко всеобщей катастрофе "нашего молодого народного хозяйства". В этом случае о приливе иностранного капитала не могло бы быть и речи, да и собственный капитал бежал бы в паническом ужасе за границу или залез бы в кубышку.180
Кроме того, отстаивает свою точку зрения Бруцкус, земля не может отдаваться крестьянину бесплатно не только в связи с финансовыми, но и с производственными мотивами. Суть этого тезиса заключается в том, что нельзя игнорировать рентные платежи без которых не может обойтись нормальная цивилизованная рыночная экономика. Рента, как справедливо указывает автор, является выражением того среднего напряжения, с которым земля должна быть использована в интересах народного хозяйства. "Думать что само крестьянство будет располагать достаточными внутренними стимулами для доведения хозяйства до надлежащего уровня интенсивности и без рентных платежей (п/ж наш-авт.) -едва ли есть основание... Бесплатная передача земли нас ставит перед реальной опасностью ннспадения интенсивности хозяйства на низший уровень".181
Наконец, завершает Бруцкус свою аргументацию, бесплатная передача земли влечет за собой еще одну опасность: в этом случае утрачивается всякий критерий того, кого надлежит наделить землей. Последняя в рыночной экономике Европейской России уже стала капиталом, а следовательно, уже может служить источником нетрудового дохода. Поэтому-"все потянутся к земле" Но если необходимость рентных платежей не остановит человека труда, то интересы "всех желающих" приобрести землю заметно ослабнут. Но разве неясно, что и новый режим "земельного Эльдорадо" осуществить не в состоянии, он не сумеет наделить землей всех, на нее претендующих, в желаемом ими количестве, и он не сумеет, да и должен раздавать ее бесплатно.182
Чрезвычайно интересны и поучительны для настоящего времени размышления Бруцкуса о формах владения землей, которые должны быть узаконены в ходе проведения аграрной реформы. Ни в коем случае, предостерегает автор, нельзя декретировать какую-то единую форму. Это невозможно для всей России с ее разнообразными естественными и экономическими условиями с этнографическим разнообразием ее населения. Поэтому, демократическая власть должна сообразовываться в этом вопросе с привычками и взглядами людей земли и реформировать их постепенно пельзя, например, декретировать большевистско-эсеровский лозунг о ликвидации частной собственности на земле (равно как неверно сегодня говорить только о фермерстве, основанном на этой юмии частной собственности-авт.).
Будучи, как мы уже видели, последовательным сторонником экономического индивидуализма, Бруцкус настаивал на возможности добровольного выхода крестьян из общины и в новых условиях, созданных февральской революцией. Ни один строй не должен лишать личность этого права. "И я держусь того взгляда,-писал ученый,-что успехи сельского хозяйства связаны как с деятельностью свободной личности, так и с умением координировать свои интересы с интересами целого".183
К сожалению, обозначенные Бруцкусом основные направления аграрной реформы не были востребованы обществом, в котором доминировали принципиально иные аграрные представления, пропитанные влиянием социалистических идей.
Все социалистические движения в России основывали свои аграрные программы на известном положении Маркса и Энгельса, выдвигающем на первый план "экспроприацию поземельной собственности и обращение поземельной ренты на государственные расходы".
Но среди этих движений Бруцкус все же выделяет два главных: социал-демократию и народничество. Что касается русской социал-демократии, то она, по справедливому мнению Бруцкуса, так и не сумела привлечь деревню своими лозунгами, поскольку в обоих своих течениях - большевистском и меньшевистском - оставалась верной в аграрном вопросе духу и букве ортодоксального марксизма.
Зато широкие свои крестьянства удалось склонить к своим знаменам другой социалистической ветви марксизма-народничеству, аграрная платформа которого была заложена еще А. Герценом и Н. Чернышевским. И не случайно Бруцкус ее очень метко охарактеризовал как "своеобразную амальгаму социалистических идей Запада с общинными принципами великорусской крестьянской жизни".184 Основоположники народничества исходили из посылки, в соответствии с которой только Россия способна осуществить идеалы социализма, ибо на Западе собственнические инстинкты пустили глубокие корни, а Россия донесла до наших дней элементы первобытного коммунизма, способные при свете научного значения стать фундаментом социалистического строя.185
Если социал-демократы подчеркивают право общества как целого, на землю, народники делают ударение на праве трудового и уравнительного ее использования индивидом, считая при этом идеальным порядок не единоличного, а общинного землевладения. Их цель - так называемая социализация земли, осуществляемая путем безвозмездной передачи крестьянству всей земли на уравнительных началах, т. е. путем ее "черного передела", с изъятием ее из товарного обращения и обобществлением распоряжения ею государственными органами.
Такой проект не мог не иметь успеха в широких массах живущего еще полунатуральным хозяйством крестьянства, тяготеющего к общинной психологии. К сожалению, он приобрел немало .сторонников и в среде интеллигенции, для которой "все, что похоже на социализм, то благо, что не похоже, то от лукавого". Но, твердо заявляет Бруцкус, "на эту точку зрения я при оценке экономических институтов стать не могу".186 Может быть, есть немало привлекательных черт в психологии общинников, но "современную экономическую культуру создали не народы общинников, а народы собственников. У последних оказался тот запас энергии, который нужен для экономического творчества".
Обе социалистические концепции, резюмирует Бруцкус, насквозь пронизаны натуралистическим духом, обе далеки от рыноч187ных отношений, обе построены на началах безответственности индивида перед обществом за результаты своего хозяйствования, обе, наконец, с легким сердцем провозглашают безумную разрушительную идею конфискации всех частновладельческих земель. "Западные народы совершали революции, которые освобождали их труд и увеличивали их творческую энергию. Русский народ совершил революцию как будто для получения какого-то огромного земельного и всякого другого наследства, которое должно его освободить от трудов и гарантировать беспечальное житие".188
Увы, русский народ совершил не только эту революцию: вслед за Февралем грянул Октябрь. "Горе той стране,-как-то сказал один из виднейших государственных деятелей России граф С. Ю. Витте,-которая не воспитала в населении чувства законности и собственности, а напротив, насаждала разного рода коллективное владение, которое к тому же не получило никакого определенного выражения в законе, а регулируется то неизвестным обычаем, то просто усмотрением. В такой стране могут рано или поздно произойти такие события, подобных которым, может быть, нигде не было".189 Слова эти оказались вещими и даже... зловещими. Общинное землевладение и было той самой миной замедленного действия, которая в октябре 1917 г. взорвалась. После столь мощного взрыва русское народное хозяйство лежало в развалинах.
е) Октябрьский переворот и аграрный вопрос
Захватив в результате октябрьского переворота власть, большевики оказались лицом к лицу с необходимостью каким-то образом решать аграрный вопрос. "Что же может сделать социалистическое государство с ...миллионами мельчайших хозяйств? Как оно может эту мелкобуржуазную стихию уложить в рамки планового хозяйства?".190 Их собственная аграрная программа, как уже отмечалось, не обрела широкой поддержки в крестьянских массах, в отличие от программы народников, а точнее проекта одного из ответвлений народничества - партии эсеров. Учитывая это обстоятельство, принятый большевиками 27.01.1918 г. закон о социализации земли был редактирован в духе эсеров и земельная революция в России совершилась в направлении "черного передела", и, таким образом, сбылись наихудшие опасения Бруцкуса.
Правда, в соответствии с большевистскими представлениями были осуществлены и первые послереволюционные опыты по искусственному созданию колхозов и совхозов, но они не дали и "не могли дать ничего положительного".191
Да, действительно, в то время, когда Бруцкус ставил эти вопросы, кремлевские экономисты и политики к совхозно-колхозному варианту построения сельского хозяйства, более других удобному для осуществления идеи "единого Центра", заметно охладели, считая, что строительство совхозов и коллективных хозяйств (коммун, артелей и т. п.) "не есть главный фактор социалистической перестройки сельского хозяйства", а порой даже квалифицируя его как "утопичный путь".192
Как же быть? "Остается,-словно бы "подсказывает" Бруцкус, - для вовлечения крестьян в плановое хозяйство рассматривать их как батраков, сидящими на государственной земле, обязанными вести хозяйство под диктовку власти и обязанными сдавать весь продукт государству. Но это значит, - тут же оценивает эффективность подобной модели Бруцкус,-оставить мелкое хозяйство при всех его слабых чертах и лишить его единственного преимущества - личной заинтересованности трудящегося в результатах его труда".193
Но несмотря на столь пессимистический прогноз Бруцкуса,- живого очевидца всех кошмаров "продразверстки", большевики апробировали описанную модель, которая наиболее последовательно была изложена видным кремлевским деятелем того периода Н. Осинским. Остановимся вкратце на его выступлениях. Смысл концепции Осинского и сводился к принудительному государственному регулированию сельскохозяйственного производства в целом, "которое будет проникать все глубже и перейдет в государственную организацию этого производства".194 Под таким "регулированием" автор разумел многослойный и многоэтапный процесс эскалации централизованных государственных воздействий на различные стороны сельскохозяйственного производства. Он, этот процесс, начинается с элементарной борьбы против недосева. Так, крестьянам предъявляется требование засеять обязательно весь яровой (или озимый) клин своими средствами и своими семенами. Собственно производственного плана, предписывающего стройную систему заданий, пока нет. Но уже на будущий год "к этому первому пласту может уже добавиться следующий: примитивные указания, чем именно засевать (скажем, например, овсом, а не в обход разверстки другими кормовыми средствами), и как обрабатывать землю".195 Следующий этап - "взятие на учет и мобилизацию людей, лошадей и инвентаря, как для организованного выполнения предшествующих требований, так и для переброски труда, где не хватает рабочих рук и средств производства".196
Далее руководящие указания бурно нарастают, превращаясь в настоящий шквал. Так, за полным регулированием севооборота следует трансформация "индивидуальных полос в общественное поле с общественной запашкой". Все это позволит-де вплотную подойти к работе по составлению планов снабжения и производственных планов, которые станут сердцевиной централизованного управления сельским хозяйством в масштабах "от Москвы до самых до окраин". Таким образом, мажорно заключает сей почтенный большевистский автор, "пройдет несколько лет, и деревня наряду с городом станет незыблемой опорой советской власти, социализма и коммунистической партии".197
Казалось бы, бредовость идеи принудительного государственного вмешательства в аграрную экономику, основанной на фанатичной вере в силу и всемогущество единого Центра, очевидна. Но идея для большевиков всегда была важнее хлеба. Именно этим можно объяснить то удивительное обстоятельство, что концепция Осинского была принята Коллегией Наркомпрода 28 октября 1920 г., а VIII съезд советов в полном соответствии с этой концепцией принял одно из самых утопических решений выдыхавшейся уже эпохи "военного коммунизма", которое предписывало повсеместную организацию посевкомов, устанавливающих размеры, характер и способ обработки каждого из 20 млн. крестьянских хозяйств, развивающихся по единому плану и под единым руководством. И только 21 марта 1921 г. ВЦИК издает декрет об отмене продразверстки.
НЭП, восстановив рыночные отношения, допустив аренду, наемный труд, свободу форм землепользования и т. п., тем самым по существу возродил российское сельскохозяйственное производство. Уже в 1927 г. городской житель потреблял на душу населения от 67 до 73 кг мяса и мясопродуктов в год (без сала и субпродуктов). В деревне - от 48 до 56 кг.198 И причина этого подъема одна - крестьянин получил право свободного распоряжения своим хозяйством и своей продукцией, выращенной на его земле, после внесения твердого денежного налога.
Таким образом, как и предсказал Бруцкус, система государственного регулирования сельского хозяйства рухнула, да и не имела она никаких шансов на существование, поскольку, повторим вслед за Бруцкусом, не содержала в себе заинтересованности крестьян в результатах своего труда.
Но могли ли большевики навсегда восстановить в деревне рыночные отношения, допустив "мелкобуржуазную стихию"? По мнению Бруцкуса, если оставаться на марксистских позициях,- нет, ибо это представит в конечном счете смертельную угрозу для социализма, как общественного строя. И, "если примириться с этой "мелкобуржуазной стихией", если удовлетворить ее органическому требованию свободного обмена, то, в особенности в аграрной стране, этим вся система социалистического хозяйства,-система планового распределения хозяйственных благ в государственном масштабе,-взрывается".199 Бруцкус оказался прав-во второй половине 20-х годов большевики свернули НЭП.
Но как же все-таки можно охватить централизованным управлением сельское хозяйство, как заковать "мелкобуржуазную стихию" в гранитные берега плана, чего требует "научный" социализм? И Бруцкус уже в 1920 г. делает исключительно глубокое предположение, предвосхитившее события конца 20-х - начала 30-х годов, указав на возможную насильственную коллективизацию. Добровольную коллективизацию сельского хозяйства Бруцкус не считал реальной. А если "подтолкнуть" миллионы крестьянских хозяйств "возможно скорее слиться в крупные коллективные хозяйства"? Шансы на успех здесь были бы довольно призрачны, и такой процесс "потребовал бы громадного промежутка времени". Ведь нигде еще на свете сельскохозяйственная кооперация "не привела к возникновению коллективных хозяйств".200
Сегодня совершенно очевидно, и в этом Бруцкус, безусловно, прав, что в своем свободном развитии кооперация не трансформируется в коллективизацию. Но его оговорка, согласно которой и при "подталкивании" со стороны социалистического государства процесс коллективизации "потребовал бы громадного промежутка времени", оказалась ошибочной. Права, видимо, проф. Д. Штурман, объясняющая эту оговорку тем, что гуманист Бруцкус, несмотря на его, казалось бы, неплохое знакомство с советской властью, в начале 20-х годов еще не представлял себе, на какую безмерную жестокость она в этом "подталкивании" способна.201 Только в своих работах эмигрантского периода он смог оценить всю бесчеловечность сталинской коллективизации202-этой уничтожительной войны большевиков против здорового крестьянского хозяйственного инстинкта, войны, унесшей миллионы жизней. И именно Бруцкус был одним из первых российских писателей, пытавшихся привлечь внимание мирового общественного мнения к тотальному геноциду крестьянства, обрекшему некогда могущественную аграрную державу на многолетнее хроническое "недопотребление" народом сельскохозяйственных продуктов, несмотря на планово-централизованный способ их производства и обмена.
ПРИМЕЧАНИЯ:
145 См.: Бруцкус Б. Экономия сельского хозяйства. Народнохозяйственные основы. П, 1924, с. 206.
146 Введение молотилки, например, уничтожило ручную молотьбу, занимавшую рабочие руки зимой. - См. там же, с. 207.
147 Указ. соч., с. 210.
148 Там же. с. 213.
149 Там же, с. 215.
150 Бруцкус Б. К современному положению аграрного вопроса. Пг, 1917, с. 26.
151 Там же, с. 27.
152 Там же, с. 28-29.
153 См.: Прокопович С. Н. Крестьянское хозяйство. Прага. 1924, с. 47.
154 Бруцкус Б. О природе русского аграрного кризиса.-В кн.: Социалистическое хозяйство, с. 115.
155 См.: Бруцкус Б. К современному положению аграрного вопроса. Пг, 1917, с. 8.
156 Цит. по: Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 118-119.
157 Там же, с. 119.
158 Там же.
159 Бруцкус Б. Обобществление земли и аграрная реформа.-Русская мысль, 1917, N 11-12, с. 72.
160 Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 120.
161 См. там же, с. 121.
162 См. Бруцкус Б. Аграрный вопрос и аграрная политика. Пг, 1922, с. 110.
163 См. Югановский Н. П. Индивидуализация крестьянского землевладения М, 1917, с. 51.
164 Цит. по: Бруцкус Б. Аграрный вопрос и аграрная политика с 110.
165 Огановский Н. П. Указ. соч., с. 53.
166 Бруцкус Б. Аграрный вопрос и аграрная политика, с. 114.
167 Бруцкус Б. Аграрный вопрос и аграрная политика, с. 116.
168 См. там же, с. 117.
169 Там же.
170 Там же, с. 133.
171 См. там же, с. 201.
172 Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 121
173 Там же, с. 122.
174 Бруцкус Б. Аграрный вопрос и аграрная политика, с. 130.
175 Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 122.
176 См. там же, с. 123.
177 См. там же.
178 Бруцкус Б. К современному положению аграрного вопроса. Пг, 1917 с. 6.
179 Там же, с. 12.
180 См. там же, с. 15-16.
181 Там же, с. 17-18.
182 См. там же, с. 18-20.
183 Там же, с. 24.
184 Бруцкус Б. Обобществление земли и аграрная реформа. - Русская мысль, 1917, N 11-12, с. 62.
185 Бруцкус Б. Arpapный вопрос и аграрная политика. Пг, 1922, с. 24.
186 Бруцкус Б. Обобществление земли и аграрная реформа, с. 75.
187 Там же.
188 Там же, с. 76.
189 Цит. по кн.: Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство, с. 124.
