Что больше всего поражало в Вадиме Максовиче - так это
невероятный объем познаний в экономике и во всём, что с экономикой связано.
Разумеется, он был высокоэрудированным человеком. Казалось, он прочитал всё, что
когда-либо было написано - и античными авторами, и европейцами всех времен, и
американцами. Он блестяще знал работы российских экономистов - и
дореволюционных, и советских, и эмигрантских.
Но дело не в одной эрудиции, которая нарабатывается чтением
книг. В разговорах с Вадимом Максовичем, при чтении его статей, в общих
редакционных обсуждениях возникало ощущение, что всю экономическую науку он сам
передумал, перечувствовал, словом, пережил. И к такому же сопереживанию он
побуждал собеседников, подкидывая парадоксальные утверждения и провоцируя
дискуссии. Например:
- Что такое международная торговля? Торгуют ведь не страны со
странами, а люди с людьми, фирмы с фирмами.
Или:
- Конкуренция существует, пожалуй, только на олигополистических
рынках.
- Почему, Вадим Максович? - изумлялся кто-то из молодых людей. -
А как же совершенная конкуренция?
- В этом отношении она похожа на совершенную монополию.
Монополист имеет дело лишь со стихией спроса. Фирма в условиях совершенной
конкуренции, если бы таковая существовала, имела бы дело тоже со стихией -
спроса и чужого предложения. Она приспосабливалась бы к заданной рынком цене.
Когда идет дождь, вы раскрываете зонтик - вот и всё ваше приспособление к
стихии. Какая тут конкуренция? Или еще - при обсуждении различий между
капитальными благами и благами текущего потребления:
- Яичница существует в форме запаса, стало быть, яичница - это
капитал, источник потока полезности. А полезность доставляет вкус яичницы. Два
обстоятельства весьма характерны и для устных высказываний, и для печатных работ
В.М.Гальперина. Во-первых, он рассматривал микроэкономику как единое целое и к
обсуждению любого конкретного вопроса привлекал едва ли все ее разделы.
Во-вторых, всякое утверждение он рассматривал как эпизод в историческом движении
научной мысли и сопоставлял его с тем, что по этому поводу писали, скажем,
Милль, Вальрас или Алчиан.
Эти черты присущи и научным, и учебным работам Вадима Максовича.
Всё написанное им - это, помимо всего прочего, хорошая литература. Его статьи в
"Экономической школе", его учебник микроэкономики существенно
отличаются от того, что принято считать "нормальными" учебными
текстами. Это скорее размышления вслух автора с приглашением читателя принять в
них участие. Здесь слышатся интонации и даже голос Вадима Максовича. Вместо
обычного линейного построения текста учебника вы слышите рассказ со многими
вроде бы отступлениями, сопоставлениями, ссылками на суждения ученых мужей (от
Аристотеля, в свою очередь ссылавшегося на Фалеса Милетского, до современников,
печатавших свои работы в 1990-е годы), цитатами из Пушкина, Достоевского, Льва
Толстого, писавших как будто совсем о другом. В подстрочных примечаниях мы
находим биографические справки, библиографические комментарии, сведения об
истории появления той или иной работы, рассуждения о терминах и еще много
другое. Словом, это сложные многослойные тексты; как я заметил, люди, знакомые с
предметом - преподаватели, научные работники, - находят в нем для себя не меньше
нового, чем студенты.
Если бы существовало экономическое литературоведение, то
специалисты в этой области, вероятно, отметили бы любимый прием В.М.Гальперина -
остранение. Дискуссию Марка Теренция Варрона с Марком Порцием Катоном о
соотношении числа рабов и площади оливкового сада он интерпретирует как
обсуждение характеристик производственной функции. С этой же точки зрения он
рассматривает понятия технического и органического строения капитала у Карла
Маркса. А рассмотрение предельной выручки монополиста он начинает с цитаты из
письма Пушкина, в которой тот задается вопросом: ?... что выгоднее - напечатать
20000 экземпляров одной книги и продать по 50 коп. или напечатать 200
экземпляров и продавать по 50 руб.?
Все эти черты прослеживаются и при чтении докторской диссертации
Вадима Максовича, написанной в 1979 году. Тема диссертации - "Экономическая
оценка машин (вопросы методологии)".
Здесь уместно рассказать (или напомнить) читателю, каково было
принятое в нашей стране понимание этой проблемы в то время. Для разрабатываемой
машины определялись две границы цены. Так называемая нижняя граница определялась
затратами производства машины; верхняя граница определялась как
капитализированная экономия при ее использовании в сравнении с существующей
машиной того же назначения (в пересчете на одинаковую производительность
сравниваемых вариантов). Если нижняя граница оказывалась выше верхней, то
разрабатываемый вариант признавался неэффективным и отклонялся. Если же выше
оказывалась верхняя граница, то разность между границами рассматривалась как
величина народнохозяйственного эффекта. Цена машины могла назначаться в
промежутке между нижней и верхней границами, и в зависимости от ее значения
эффект распределялся между производителем и потребителем машины. Любое значение
цены в названном промежутке делало производство и использование машины выгодным
для ее изготовителя и потребителя, и выбор цены определялся соображениями
хозяйственной политики, а именно, тем, какая отрасль должна получить больший
эффект.
Вадим Максович детально проанализировал этот подход и отверг все
его выводы. Во-первых, он показал, что затраты производства машин зависят от их
количества и что следует говорить не о "нижней границе" цены, а о цене
предложения, зависящей от объема. Во-вторых, экономия от использования машин
(если придерживаться этой системы понятий) неодинакова для различных
экземпляров, так что имеет смысл говорить не о "верхней границе", а о
цене спроса, в свою очередь, зависящей от объема. Если диапазоны значений цены
спроса и цены предложения перекрываются, то общественный оптимум достигается при
установлении цены на уровне равновесия. В диссертации излагается новая,
статистическая точка зрения на равновесную цену. Если считать число предлагаемых
экземпляров равным числу спрашиваемых, то равновесная цена оказывается медианой
объединенного множества значений цен спроса и предложения (в противном случае
множество спрашиваемых экземпляров можно дополнить до равенства нужным числом
фиктивных экземпляров с нулевой ценой спроса либо, наоборот, дополнить множество
предлагаемых экземпляров, задав для них заведомо слишком высокую цену). Если
число экземпляров велико и их распределение по цене можно считать непрерывным,
то медиана (цена равновесия) определяется однозначно. Если же целочисленность
существенна, то середина ранжированного ряда цен с числом членов 2N окажется
между N-м и (N + 1)-м членами, значения которых определяют интервал, содержащий
равновесную цену. Только с этим обстоятельством может быть связана
неоднозначность цены. При этом каждая из границ интервала, в котором заключена
цена, может с равным успехом совпадать с ценой спроса либо предложения, или с
"верхней" либо "нижней" границами цены в традиционной
терминологии.
Если теперь ограничиться только эффективными вариантами, то есть
только такими вариантами производства и потребления, для которых цена
предложения ниже, а цена спроса - выше равновесной, то и для множества таких
вариантов равновесная цена окажется медианой. Арифметическая средняя из цен
спроса и предложения может с ней совпасть или не совпасть - в зависимости от
того, будет распределение цен симметричным или нет. При симметричном
распределении эффект между производителями и потребителями распределяется
поровну, при несимметричном -разность между арифметической средней и медианой
характеризует разность (положительную или отрицательную) между экономией у
потребителя и прибылью производителя. Таким образом, произвол в распределении
эффектов устраняется.
Разумеется, это концентрированное изложение не дает никакого
представления о том, как написана диссертация. Написана же она вполне по-
гальперински: это свободное рассуждение с привлечением едва ли не всей
микроэкономики, это сопоставление любого тезиса с тем, как на данный вопрос
смотрели далекие предки и как на это смотрят современники - "наши" и
"не наши". Кажется, для автора не существует тех бесчисленных табу,
которыми охранялась чистота советской экономической мысли. Он цитирует
современных западных авторов не в порядке "критики современных буржуазных
теорий", а по существу. Единственный вид уступки, который он себе позволял,
это примерно такие дипломатичные (следовательно, не лишенные лукавства) фразы:
"Не касаясь здесь системы взглядов Имярека в целом, приведем лишь его
суждение о ... ".
Широта охвата материала и свобода изложения создают впечатление,
что диссертация явилась для автора единственной в то время возможностью изложить
"гальперинскую микроэкономику". В ней обнаруживаются те же сюжеты,
которые впоследствии использованы в учебных текстах, и те же литературные
приемы. Здесь есть обширный раздел о производственной функции, в котором мы
встречаемся с Катоном, Варроном и Марксом. Капитализация потока будущих доходов
иллюстрируется формированием цены античного раба (при подготовке журнала
"Экономическая школа" Вадим Максович предложил разработку этой темы
молодому автору).
Свое стремление приобщить русскоязычного читателя к мировому
потоку экономической мысли Вадим Максович реализовал, инициировав издание серии
хрестоматий "Вехи экономической мысли" и выступив в качестве
составителя и научного редактора трех томов, посвященных теории спроса, теории
фирмы и теории факторных рынков. В книги этой серии вошли переводы
фундаментальных статей У.Джевонса, Ж.Дюпюи, Дж.Хикса, Р.Коуза, Г.Хотеллинга,
Э.Чемберлина, М.Фридмена, Г.Саймона, Дж.Стиглера, П.Самуэльсона, Г.Беккера,
А.Алчиана и других известных экономистов прошлого и настоящего. Кроме того, он
редактировал переводы современных книг - Ж.Тироля, М.Альбера, С.Бриттана.
Еще одна важная сторона работы Вадима Максовича - разработка
русской экономической терминологии. В статье "Слово о словах",
помещенной в журнале "Экономическая школа", он описал злоключения
центральных терминов экономики в русском языке. Большинство понятий экономики
родилось в англосаксонской среде, и современная терминология изначально
создавалась на основе английского языка. Прекрасно зная, кроме английской, еще и
немецкую и французскую терминологию, Вадим Максович стремился найти наиболее
точное русское обозначение понятия. В частности, он перепробовал различные
варианты русского эквивалента present value, проверяя их на свой слух и на слух
собеседников:
- Сегодняшняя ценность? Но "сегодня" - это целый день,
это отрезок времени, а нужен - момент. Теперешняя? По смыслу подходит, но
стилистически никуда не годится. Актуальная? Строго говоря, правильно и хорошо
соответствует французскому, но по-русски будет восприниматься не так, как надо.
Придется оставить традиционное: приведенная ценность. Своими размышлениями по
этому поводу Вадим Максович делится с читателями и в подстрочных примечаниях, и
в основном тексте. Так, упоминая книгу Д.И.Пихно "Торгово-промышленные
стачки", он замечает, что слово "стачки" здесь не имеет никакого
отношения к забастовкам рабочих (попутно указывая итальянский источник basto -
довольно), что происходит оно от глагола "стакнуться", что в свое
время оно было синонимом слова "сговор" и что оно является
эквивалентом английского collusion.
О языковой интуиции Вадима Максовича свидетельствует такой
эпизод. Он поручил мне редактировать перевод знаменитой статьи Д.Бернулли для
первого выпуска "Вех". Статья была написана по-латыни и опубликована в
ученых записках Петербургской академии за 1738 год, но основным источником
бернуллиевского текста в наше время было немецкое издание 1896 года. Я сверял
русский, а заодно и немецкий перевод с латинским оригиналом, а со всеми
сомнениями обращался к Вадиму Максовичу.
- Как перевести valor? В классической латыни такого слова не
было, а словарей средневековой латыни нигде нет.
- Да это value со всем спектром значений. Что там по-немецки?
Wert? Ну вот видите. А по-французски - valeur с теми же значениями. По контексту
здесь лучше всего подойдет оценка.
Он оказался прав: в конце концов я нашел valor в итальянском
этимологическом словаре, где говорилось о происхождении итальянского valore -
все с тем же самым набором значений.
Резкий протест у Вадима Максовича вызывали встречающиеся в
русских переводах термины, представляющие собой транслитерацию английских. -
Кому нужна "аллокация"? Есть нормальное русское слово размещение. Об
этом же он писал в статье "Экономикс, сиречь наука экономическая",
посвященной истории названия экономической теории.
Многие статьи для журнала "Экономическая школа",
особенно для его первых выпусков, писали молодые люди - студенты, аспиранты.
Вадим Максович курировал эту работу, предлагая молодым авторам темы, литературу,
обсуждая с ними уже написанное. Но и не очень молодые авторы, вроде меня,
ощущали потребность в его советах, в критической оценке, в его неожиданных
суждениях о, казалось бы, понятных вещах. В то время Вадим Максович работал в
лаборатории ценообразования, помещавшейся под самой крышей
финансово-экономического института. И когда у кого-либо возникали затруднения,
ему говорили:
- Поднимитесь к Гальперину!
