economicus.ru
 Economicus.Ru » Галерея экономистов » Экономические гармонии

Экономические гармонии

Economic Harmonies
 
Источник: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений - М.: Экономика, 1995.

Глава I. ОПТИМИСТЫ
Мы только что видела в предыдущей книге, какое смятение было внесено в экономическую науку и как она, по-видимому, сбивалась с пути под ударами критицизма социализма и учения о государст-венном вмешательстве, которые понемногу распускались повсю-ду. Настало время вернуть экономическую науку на ее истинный путь, - на путь естественного порядка, куда с самого начала стави-ли ее физиократы и Адам Смит. Этому делу посвятили себя глав-ным образом французские экономисты.
Такая позиция французской школы легко объясняется тем фак-том, что она более, чем какая-либо другая школа, подвергалась на-падкам со стороны социализма и протекционизма. Что касается со-циализма, то не следует забывать, что Франция была его родиной. Нельзя и сравнить влияния, произведенного в Англии Оуэном или в Германии Вейтлингом или Шустером, с обязательной ролью, которую играли во Франции Сен-Симон, Фурье и Прудон и которая была в глазах экономистов тем более опасной, что она вы-зывала истинное восхищение не у рабочих, а у интеллигентов.
Что касается протекционизма, то хотя мы не видели во Фран-ции представителей его с такими большими именами, как имя Ли-ста, тем не менее он был очень силен там, сильнее, чем где-либо в другом месте, и во всяком случае много сильнее, чем в Англии; до-казательством сему служит то, что в Англии он без большого со-противления пал жертвой кампании, которую вел Кобден, между тем как во Франции протекционизм победоносно поднимал голову против Бастиа, и если он был немного спустя вытеснен верховной волей Наполеона III, то вскоре он вновь появился еще более силь-ным.
Таким образом, французская школа стояла лицом к лицу перед этими двумя противниками, которых, впрочем, она считала за од-ного, ибо протекционизм был, по ее мнению, лишь подделкой со-циализма, по еще более ненавистной, так как претендовал создать счастье для землевладельцев и фабрикантов, т.е. для богатых, меж-ду тем как социализм хотел дать счастье по крайней мере рабочим, т.е. бедным; и еще более вредной, потому что он уже произвел свои опустошения, между тем как другой, к счастью, является только утопией. И для французской школы было выгодно бить одновре-менно по этим двум противникам, потому что благодаря этому она избавлялась от упрека в защите классовых интересов, - на таковой упрек она могла ответить, что борется за интересы всех.
Столетняя война не может не наложить отпечатка на тех, кто поддерживал ее, и она может служить достаточным объяснением апологетических, нормативных и финалистских тенденций, в ко-торых так часто упрекали французскую школу.
Действительно, каким образом она могла взять на себя защиту "священных доктрин", которые она слишком легко смешивала с наукой. Это следует объяснить. Школа говорит себе: все зло исхо-дит от пессимистов. Они своими мрачными предвидениями раз-рушили веру в естественные законы, в самопроизвольную органи-зацию обществ и погнали людей искать лучшую судьбу в искусст-венных организациях. Но чтобы опровергнуть критицизм, социа-лизм и протекционизм, важно прежде всего избавить науку от ком-прометирующих ее доктрин Рикардо и Мальтуса, показать, что их мнимые законы не имеют под собой основания. Речь идет о том, чтобы показать, что естественные законы ведут нас не ко злу, а к добру, хотя иногда и через зло; что частные интересы антагони-стичны только внешне, а по существу солидарны и что достаточно, как говорит Бастиа, чтобы "каждый преследовал свой интерес, и он увидит, что он, сам того не желая, будет служить интересам всех". Словом, чтобы опровергнуть пессимизм, школа делается оптими-стичной.
Правда, французская школа протестует против эпитета "опти-мист", точно так же как против эпитета "ортодоксальный". Но она имела бы право протестовать, если бы мы под оптимизмом пони-мали квиетизм - эгоистическое довольство удовлетворенного бур-жуа, который находит, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Мы не так понимаем его. Мы говорили, что их laisser faire следует понимать не в смысле ничегонеделания, а в английском смысле fairplay (букв. честная игра) - оставить поле свободным для борю-щихся. Мы говорили, что эти экономисты были в прошлом и оста-ются еще в настоящем времени неутомимыми полемистами и борцами. Они всегда разоблачали злоупотребления. Но оптимизм их состоит в том, что они всегда верили, будто бедствия экономиче-ского строя объясняются главным образом тем фактом, что свобо-да еще не совсем осуществилась и что, следовательно, лучшим средством для них является то, чтобы свободу сделать более пол-ной. Этим вполне оправдывается название "либеральной школы", которое они оставляют за собой. Таким образом, свобода труда бу-дет лучшим средством для уничтожения эксплуатации рабочих и повышения заработной платы. По словам Эмиля Оливье, автора закона 1864 г., уничтожившего уголовное преследование против ко-алиции, "свобода коалиции убьет стачки". Таким же образом свобо-да роста ссуды выведет ростовщичество. Таким же образом свобо-ды торговли будет достаточно, чтобы положить конец фальсифи-кации товаров или царству трестов. И, вообще говоря, конкуренция обеспечит дешевизну в производстве и справедливость в распреде-лении.
И их оптимизм имеет ту особенность, что он подкрепляется аб-солютным пессимизмом относительно годности того, что называ-ется социальными реформами, патрональными учреждениями, вмешательством государства и законодателя, создаваемыми, так сказать, для защиты слабых. Если поверить им, то окажется, что свобода окончательно излечила бы бедствия, которые как будто бы она создала, между тем как вмешательство государства еще более усилило бы бедствия, которые оно как будто бы излечивает.
И особенно покажется странным то, что ассоциационизм, о ко-тором мы говорили в предыдущей главе, заслуживает с их стороны не большего снисхождения, чем государственный социализм (etatisme). Правда, либеральная школа не унаследовала целиком от французской революции отрицательного отношения к праву ассо-циации. Она не осуждает и даже требует формально свободы ассо-циации в политике, в религии, в индустрии, в торговле, в области труда, включая сюда даже и право коалиции, словом, везде, где ас-социация лишь способствует или укрепляет активность отдельных лиц. Но когда ассоциация представляется орудием общественной трансформации, когда она стремится заменить конкуренцию коо-перацией, когда она под именем солидарности требует от частных лиц известных жертв в интересах общества, индивидуалистичес-кая либеральная школа вопиет и требует мер предупреждения. И даже в своей смягченной и частичной форме кооператизм, мутуа-лизм, синдикализм, ассоциационизм казались ей (и ныне еще ка-жутся) не то что плохими, но чреватыми иллюзиями и заблужде-ниями.
Следовательно, оптимизм французской школы характеризует-ся главным образом абсолютной верой в свободу. Эта его отличи-тельная черта никогда не изменялась в течение почти полутора ве-ков, со времени физиократов и до наших дней. Много раз устами своих самых выдающихся представителей она отвергала этикетку ортодоксальной, или классической, которую ей навязывали, и заяв-ляла о желании пользоваться только именем либеральной школы.
Она характеризуется также известной жестокостью к страдани-ям народа; конечно, науке нет дела до чувств, но мы хотим сказать о наличии у нее известной (уже так проявившейся у Мальтуса) тен-денции приписывать бедствия народа его собственным ошибкам, его порокам или, во всяком случае, его непредусмотрительности. Либеральная школа с энтузиазмом раскроет свои объятия гряду-щему Дарвину, который докажет, что естественный подбор наи-лучших благодаря устранению неспособных есть необходимое ус-ловие прогресса вида и что покупается он не слишком дорогой це-ной. Вера в добродетели конкуренции является уже прославлени-ем борьбы за существование.
Однако либеральной школе не удалось ни доказать того, что все естественные законы хороши, ни остановить прогресса социализ-ма и протекционизма, и в конце XIX века либералов захлестнула волна, одновременно поднявшаяся с двух сторон. Тем не менее до-верие к ней никогда не исчезало. Благодаря верности своим принципам, благодаря высокомерному и презрительному отноше-нию к своей непопулярности она не изменяет своей физиономии и заслуживает большего, чем поверхностное суждение о ней ино-странных экономистов, сводящееся к тому, что она лишена всякой оригинальности и является лишь бледным отражением докт-рин Смита.
Был один период в ее истории, когда ее либерализм и опти-мизм находились в апогее своей славы, и этот именно период мы хотим изучить в настоящей главе. Он относится ко времени между 1830 и 1850 гг. Это было приблизительно в ту эпоху, когда произош-ло то, что можно было бы назвать слиянием политической и эко-номической свободы, когда они стали одним общим культом и но-сили одно общее имя - либерализм. Экономическая свобода, т.е. свобода труда и обмена, представлялась лишь одной из категорий во всей совокупности необходимых свобод, на одинаковом положе-нии со свободой совести или свободой печати. Подобно другим сво-бодам, она была завоеванием демократии и цивилизации, и каза-лось, что ее так же трудно уничтожить, как повернуть реку к своим истокам. Она входила в общую программу освобождения от всяко-го рабства. Не напрасно зарождение политической экономии сов-пало с гибелью старого режима. И если физиократы, которые были первыми либералами и оптимистами, были так незаслуженно за-быты и покинуты теми, кто были, однако, их сыновьями, то это произошло не столько, конечно, вследствие их экономических ошибок, сколько вследствие их политических доктрин, и главным образом доктрины "легального деспотизма"', который представлял-ся либералам 1830 г. чудовищем или, во всяком случае, пережит-ком старого режима, - порок, достаточный в их глазах для безус-ловной дискредитации всей физиократической системы.
Книга Шарля Дюнуайе, появившаяся в 1845 г. под таким длин-ным, но определенным заглавием "De la liberte du travail ou simple expose des conditions dans lesquels les forces humaines's exercent avec le plus de puissance" ("О свободе труда или простое изложение условий, в которых человеческие силы действуют с наибольшим могущест-вом"), довольно точно отмечает эту эру политико-экономического либерализма. Но хотя книга Дюнуайе посвящена прославлению свободы во всех ее формах, и главным образом в форме конкурен-ции, оптимистическая тенденция проявляется в ней с меньшим блеском, чем в другой книге, появившейся почти в то же время, но более известной, - "Harmonies economiques" ("Экономические гар-монии") Ф.Бастиа. В этой книге и в других его произведениях мы будем искать существенные черты либеральной доктрины. Прав-да, за свой чрезмерный оптимизм и за веру в конечные причины Бастиа был хулим громадным числом экономистов либеральной школы. Тем не менее он остается самой внушительной персоной оптимистической либеральной доктрины, и даже, может быть, всей французской школы.
Однако есть еще один экономист, не француз, а американец, имя которого связывается с оптимистической доктриной и с кото-рым мы уже встречались в одной из предыдущих глав - это Кэри1. Во многих отношениях он даже заслуживал бы рассмотрения здесь раньше Бастиа, и не только по праву приоритета - известно, что он обвинял Бастиа в плагиате, но также и потому, что он выше Бас-тиа методом, основательностью рассуждений, широтой размаха некоторых своих теорий, а именно теории ренты. При изложе-нии доктрин Бастиа мы попытаемся отвести доктринам Кэри по-добающее место. Тем не менее если мы считали себя обязанными отвести Бастиа, а не Кэри, центральное место в этой главе, то это мы делаем не только потому, что пишем специально для француз-ских студентов, которым будут чаще предлагать читать первого, а не второго, но и потому, что книги американского экономиста, поя-вившиеся в свет в то время, когда в Соединенных Штатах не су-ществовало экономического образования, не имели такого влия-ния, как книга французского экономиста, которая появилась в пе-риод жаркой борьбы идей. Мы отводим Кэри второе место еще и потому, что доктрина его далеко не представляет полного единства мысли, свойственного "Гармониям", - у него, например, осужда-ется свободная конкуренция между народами и проповедуется таковая между отдельными лицами. Вследствие разнородности, если не противоречивости, этих двух доктрин мы вынуждены "раз-двоить" Кэри и поместить его в двух различных главах.
На Бастиа2 смотрели и во Франции, и за границей как на вопло-щение буржуазной политической экономии. Не только Прудон, но и Лассаль в своем известном памфлете "Herr Bastiat-SchuIze von Delitzsch, der okonomische Julian, oder. Capital und Arbeit" ("Господин Бастиа-Шульце-Делич, экономический Юлиан, или Капитал и труд"), а после них Кэрнс, Сиджвик, Маршалл, Бем-Баверк видели в нем лишь адвоката существующего экономического строя. Они отказывали в признании за ним всякого научного значения. Его произведения были, по их мнению, чем-то вроде расширенного из-дания "La Science du bonhomme Richard" ("Наука доброго молодца Ришара") Франклина, где апология занимала место доказательств и столь прославленная прозрачность его стиля была обязана просто отсутствию содержания.
И все-таки Бастиа заслуживает большего, чем только что приве-денный приговор. Человек, который писал: "Если бы я имел несча-стье видеть в капитале только выгоду капиталиста, я сделался бы социалистом" или "Очень важная работа, предстоящая для поли-тической экономии, - написать историю грабежа", - такой человек не был просто добрым буржуа. Верно, что он довел до крайних пределов оптимизм, либерализм, морализм и фипанлизм фран-цузской школы; ему выпала плохая доля отметить кульминационный пункт этой доктрины, за которым последовала неизбежная ре-акция, и почувствовать на себе все отраженные удары ее, которые как бы сметали все его дело.
Однако если верно, что аргументы Бастиа против социализма устарели, одновременно, впрочем, с особыми формами социали-стической организации, которую они имели в виду, то это вовсе не верно относительно его аргументации против протекционизма. Последняя не совсем утратила свою силу. Правда, ей не удалось на-нести удар протекционистской политике, но все-таки она оконча-тельно убила некоторые ее аргументы. Если ныне не слышно больше угроз протекционистов о "наводнении" или "нашествии" иностранных продуктов, если старый известный аргумент о "наци-ональном труде" приводится лишь под сурдинку, то этим мы обя-заны (об этом слишком основательно забывают) маленьким уди-вительным памфлетам вроде "La Petition des marchands de chandelle" ("Прошение торговцев свечами") или "La Petition de la Main Gauche centre la Droite" ("Петиция левой руки к правой"). Никто и никогда лучше Бастиа не покажет смешной непоследовательности в факте прорытия туннелей в горах, отделяющих страны друг от друга, для облегчения обмена между ними и установления затем таможен-ных застав на концах этих туннелей; или противоречия, существу-ющего между фактом обеспечения минимального дохода земле-владельцу или капиталисту покровительственными пошлинами и фактом отказа в минимуме заработной платы рабочему; или каким образом таможенная пошлина является налогом, который не так легко защищать, как истинный налог, ибо в то время как послед-ний падает на отдельное лицо в интересах общества, первый пада-ет на всех в интересах отдельных лиц.
Но Бастиа был менее счастлив, когда, встав на точку зрения иск-лючительно индивидуалистическую и слишком упрощенную, про-вел абсолютное равенство между торговлей, имеющей место среди отдельных лиц, и торговлей международной; или когда он попы-тался доказать более забавным, чем основательным, аргументом, что выгоды от международной торговли тем более велики для дан-ной страны, чем более неблагоприятен для нее торговый баланс, или что международный обмен главным образом выгоден самым бедным нациям.
Что касается конструктивной части произведения Бастиа, то в ней приводятся доказательства того, что "общие законы социально-го мира гармоничны, что они стремятся ко всестороннему усовер-шенствованию человечества". Но почему же повсюду замечается беспорядок? На это Бастиа отвечает своим незабвенным "Се qu'on voit et се qu'on ne voit pas" ("Что видно и чего не видно"), показывая, что не следует доверяться "тому, что видишь" и что часто истиной является "то, чего не видишь", что кажущиеся антагонизмы при ближайшем рассмотрении часто оказываются факторами гармо-нии. Кроме того, он утверждает, что человек свободен и что он, сле-довательно, свободен нарушить эту гармонию, покушаясь на свобо-ду других главным образом с помощью грабежа, которого Бастиа нисколько не скрывает, а, наоборот, повсюду разоблачает. Но раз-личные силы проявляются как в окружающей человека среде, так и внутри его, чтобы привести на надлежащий путь всякого заблуд-шего, так что в конце концов гармония автоматически стремится к восстановлению. "Я думаю, что зло сведется к добру и вызовет его, между тем как добро не может свестись ко злу, откуда следует, что добро должно в конце концов одержать верх".
Очевидно, эта доктрина идет гораздо дальше простой концеп-ции естественных законов; она вмещает в себя веру в провиденци-альные законы. Бастиа не стесняется этого и подобно физиокра-там, но в значительно более определенных выражениях, провозг-лашает: "Бог вложил в человека неодолимое тяготение к благу, а для распознания его - способный к совершенствованию свет по-знания".
Огюст Конт красноречиво протестовал против "пустого и бес-смысленного предрасположения к допущению лишь такой степе-ни строя, которая устанавливается сама собой", что "в социальной практике, очевидно, равносильно как бы торжественному отпуще-нию, данному этой мнимой наукой (политической экономией) всякой более или менее серьезной трудности, которую выдвинет индустриальное развитие".
И даже как объяснение провидения эта вера Бастиа была очень спорной. Во всяком случае, она нисколько не соответствовала хри-стианской доктрине, ибо не следует забывать, что если христианст-во учит, что Бог создал человека и мир добрыми, то оно также учит, что тот и другой были совершенно извращены грехопадени-ем человека и что нет такой естественной спасительной добродете-ли, с помощью которой они сами снова сделались бы когда-нибудь добрыми. Христос приказывал своим ученикам убить в себе естест-венного человека, чтобы создать нового; он возвещал новые небеса и новую землю. Это является бесконечно более революционным, чем экономический оптимизм. Бог Бастиа почти то же, что "Бог до-брых людей", воспетый Беранже.
В чем же выражается эта предустановленная гармония, каковы явления ее и законы? Во всем, отвечает Бастиа: в ценности, в обме-не, в собственности, в конкуренции, в производстве и потреблении и пр. Ограничимся рассмотрением тех, в которых, по его мнению, она проявляется с наибольшей очевидностью.
Новости портала
Рекомендуем посетить
Allbest.ru
Награды
Лауреат конкурса

Номинант конкурса
Как найти и купить книги
Возможность изучить дистанционно 9 языков
 Copyright © 2002-2005 Институт "Экономическая школа".
Rambler's Top100