Галерея экономистов
economicus.ru
 Economicus.Ru » Галерея экономистов » Джон Стюарт Милль

Джон Стюарт Милль
(1806-1873)
John Stuart Mill
 
Источник: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений - М.: Экономика, 1995.

§ 1. Великие законы
Для классической школы было всегда характерным утверждение существования естественных законов. Это постулат, без которого, по ее мнению, никакая совокупность знаний не может претендо-вать на звание науки. Эти законы вовсе не носят провиденциально-го, финалистского, нормативного характера, который приписыва-ли им физиократы и оптимисты. Они просто-напросто естествен-ные законы, подобные законам физического порядка и, следова-тельно, аморальные. Они могут быть полезными или вредными:
человеку следует приноравливаться к ним наилучшим для себя образом. Называть политическую экономию "мрачной или жесто-кой наукой" за то, что она показывает, что тот или иной закон мо-жет иметь неприятные для человека последствия, так же абсурдно, как называть жестокой физику за то, что молния убивает.
Экономические законы не непримиримы со свободой отдель-ных лиц; наоборот, они являются результатом ее. Они суть лишь отношения, самопроизвольно устанавливающиеся между свобод-ными существами, свободными, но при наличии известных усло-вий: они не свободны не есть и, чтобы есть, не обрабатывать землю. Они зависят не только друг от друга, но и от препятствий, воздвиг-нутых физической средой.
Эти законы универсальны и перманентны, ибо элементарные потребности человека одинаковы во всех странах и во все времена. А экономисты исследуют законы только таких потребностей, а не мимолетных. Только исследуя то, что является наиболее общим и, следовательно, наиболее свойственным всем людям, политическая экономия может приблизиться к истине и стать наукой. Она долж-на стараться наблюдать не отдельных людей, а тип человека, homo oeconomicus, абстрактно отрешенного от всех черт, кроме черты личного интереса. Она не отрицает их, но отсылает их к другим на-укам.
Теперь остается рассмотреть, каковы эти естественные зако-ны.
а) Закон личного интереса. Этот закон известен под названием гедонистического принципа, но классическая школа не употребля-ла этого термина. Каждое лицо ищет блага, скажем богатства, и из-бегает зла, скажем здесь - израсходования силы; это, следователь-но, закон психологического порядка. Что может быть более всеоб-щего и более постоянного, чем этот закон? Он не только весьма ес-тествен, но и весьма "разумен" в физиократическом смысле слова, ибо он просто-напросто принцип сохранения существования. Бла-годаря этому основному принципу классическая школа весьма ча-сто называется индивидуалистической.
Но индивидуализм не значит эгоизм, во всяком случае в том вульгарном смысле, какой придается этому слову. Это смешение, которое постоянно допускалось с целью дискредитации классиче-ской школы, есть лишь, по ее словам, дурной прием спора. Никто, кроме Стюарта Милля, не протестовал с большей энергией против такого представления индивидуализма. Утверждение, что следует искать для себя блага, не предполагает того, что следует искать зла для других. Индивидуализм не исключает симпатии; наоборот, нормальный индивид находит для себя источник удовольствия в удовольствии, которое он доставляет другим.
Не беда, что Рикардо и Мальтус указали на многие случаи, ког-да частные интересы сталкиваются и когда, следовательно, один интерес должен быть принесен в жертву, и что Стюарт Милль, да-лекий от того, чтобы отрицать их, будет их подчеркивать. На это классическая школа ответит или попыткой доказать вместе с опти-мистами, что эти противоречия лишь кажущиеся и что в основе их заложена гармония, или заявлением, что эти противоречия зави-сят не от индивидуализма и свободы, а, наоборот, от того, что ни тот, ни другая еще вполне не осуществлены и даже стеснены, но что в тот день, когда они вполне осуществятся, они избавят от зол, которые они могли временно причинить. Здесь остается в силе старая метафора с копьем Ахилла, исцелявшим причиненные им раны. Впоследствии придут другие индивидуалисты, которые вме-сте с Гербертом Спенсером скажут не только то, что этот конфликт частных интересов соответствует общественным интересам, но и то, что он есть условие прогресса, ибо он побуждает неспособных уступать место более способным.
б) Закон свободной конкуренции. Если предполагается, что каж-дое лицо - лучший судья собственных интересов, то, очевидно, лучше всего предоставить каждому самостоятельно найти свой путь. Следовательно, индивидуализм предполагает свободу, и поэ-тому индивидуалистическая школа обозначается также названием либеральной школы. И этот второй эпитет даже более точен, чем первый. Только его принимает французская школа, энергично от-вергающая все другие: индивидуалистический, ортодоксальный или даже классический6.
Впрочем, английская школа не менее энергично заявляет о своей склонности к либерализму, и когда рассматривают ее глав-ным образом с этой точки зрения, ее называют манчестерской (вы-ражение, употребляемое преимущественно критиками немецкой школы, Manchesterthum).
Однако laisser faire вовсе не является для классической школы догмой или даже научной аксиомой. Она видит в нем только прак-тическое правило, которое она хранит для благоразумного челове-ка, чтобы он придерживался его, пока не будет доказано противное. Те, которые утверждают его, - говорит Стюарт Милль, - в девят-надцати случаях из двадцати ближе к истине, чем те, которые от-рицают". Этот практический либерализм применяется ко всем ак-там экономической жизни в качестве положительной программы, он заключает в себе свободу труда, свободную конкуренцию, свобо-ду торговли внутренней и внешней, свободу банков, свободную норму процента и т.д.; в качестве отрицательной части программы он противится всякому вмешательству государства, необходимость которого не доказана для каждого отдельного случая, именно так называемым мерам покровительства или опеки.
Таким образом, свободная конкуренция является для классиче-ской школы верховным естественным законом, который обеспечи-вает потребителю дешевизну, который соревнованием между про-изводителями стимулирует прогресс, который обеспечивает спра-ведливость и стремится к равенству, поощряя погоню за прибы-лью и сводя беспрестанно всякую ценность к уровню стоимости производства, который, следовательно, удовлетворяет всему. "Сло-варь политической экономии" (1852 г.), который можно рассматри-вать как кодекс классической политической экономии, заявляет, что "конкуренция в промышленном мире то же, что солнце в фи-зическом". И сам Стюарт Милль, автор книги о "Свободе", который тоже не отделяет экономической свободы от политической, не ме-нее категоричен на этот счет, хотя и выражается в менее лиричес-ких терминах: "Зло - все то, что ограничивает конкуренцию, и благо в итоге - все то, что расширяет ее". В этом пункте Милль, безусловно, отгораживается от социализма, к которому, как мы это увидим, он, однако, питал большую симпатию. "Но, - говорит он, - я являюсь просто противником самой характерной и самой неистовой части их учения, их декламации против конкуренции".
Надо, однако, отметить, что, прославляя режим свободной кон-куренции, классическая школа нисколько не думает оправдывать этим современного режима; делаемый ею в этом отношении упрек проистекает, как и упрек по поводу эгоизма, из смешения. Наобо-рот, все классики (старые и новые) жалуются на то, что свободная конкуренция осуществляется еще очень неполно, и мы видели, ка-кое огромное место отводил Сениор монополии в современной экономической организации. Режим свободной конкуренции, гово-рят они, осуществляется не больше, чем социалистический ре-жим. Несправедливо поэтому судить о нем по недостаткам совре-менного строя, как несправедливо было бы судить о коллективиз-ме по тому, что происходит, например, в арсеналах государства.
в) Закон народонаселения. Он занимает огромное место в класси-ческой доктрине, и даже экономисты-оптимисты не осмеливаются прямо нападать на него. Из всех экономистов особенно Стюарт Милль находился под сильным впечатлением от этого закона. Милль идет даже дальше Мальтуса, к чему его толкают не только соображения экономического порядка, но также и соображения мо-рального порядка, которые, по-видимому, не занимали Мальтуса, а именно уважение к правам и свободе женщины, которую не спра-шивают, когда речь идет о материнстве. Таким образом, уже Стю-арт Милль является неомальтузианцем. Многочисленная семья представляется ему проявлением столь же отвратительного поро-ка, как и пьянство. Он заявляет, что рабочий класс не может наде-яться на улучшение своей участи без предварительного ограниче-ния роста населения. Мелкая крестьянская собственность находит в нем приверженца на том основании, что она ведет к ограничению числа детей. Милль констатирует, что "рост французского населе-ния самый незначительный в Европе", и этот результат он находит весьма ободряющим.
Чтобы сохранить этот ужасный закон, он заходит так далеко, что даже жертвует принципом, который он повсюду защищает, - принципом свободы. Он требует, чтобы закон формально запретил вступление в брак; Мальтус, как мы знаем, безусловно отказывает-ся от этого. И требует Милль этого ужасного принуждения не в "Ос-нованиях", а в той самой книге, которая носит название "Свобода".
Правда, эта последняя книга отчасти была обязана сотрудниче-ству госпожи Милль.
г) Закон спроса и предложения. Этот закон определяет ценность всякого продукта, а также производительных услуг, труда, капитала и земли. Его вообще формулировали следующим образом: цена изменяется в прямом отношении к спросу и в обратном к предло-жению. Одна из важных заслуг Стюарта Милля именно и заключа-ется в указании на то, что эта формула, несмотря на свою кажущу-юся математическую точность, есть не более как порочный круг: в самом деле, если спрос и предложение изменяют цену, то и, наобо-рот, цена по необходимости изменяет предложение и спрос. Поэто-му Милль исправляет эту формулу, говоря, что цена фиксируется на данном уровне, когда предлагаемые и спрашиваемые количест-ва товаров становятся равными, и что изменения цены как раз и ведут к такому совпадению, подобно тому как коромысла весов при колебании стремятся к состоянию равновесия. Таким образом, Стюарт Милль не только сообщает закону предложения и спроса научную точность, которой у него прежде не было, но и вводит в науку благодаря подстановке отношения равновесия на место отно-шения причины к следствию новый принцип, которому было суж-дено иметь широкое распространение.
Все-таки закон предложения и спроса объяснял лишь измене-ния ценности, а не самое ценность. Нужно было, следовательно, найти более глубокую причину. Таковой является стоимость про-изводства. При режиме свободной конкуренции колебания ценно-сти всегда стремятся к этому определенному пункту, подобно тому как "океан повсюду стремится прийти к своему уровню, но никогда вполне не приходит к нему".
Временная и неустойчивая ценность, регулируемая законом предложения и спроса, а с другой стороны, постоянная, естествен-ная, или нормальная, ценность, регулируемая стоимостью произ-водства, - таков был классический закон ценности. И Стюарт Милль был так удовлетворен им, что написал фразу, удивитель-ную под пером такого прозорливого философа: "К счастью, не оста-ется больше ничего неясного в законах о ценности ни для настоя-щего времени, ни для будущего: теория закончена!"
Тот же закон, который регулировал ценность товаров, приме-нялся также и к деньгам. Деньги тоже имеют изменчивую цен-ность, определяемую их количеством, находящимся в обращении на рынке, и потребностями обмена (это знаменитая количественная теория), и естественную ценность, определяемую стоимостью про-изводства драгоценных металлов.
д) Закон заработной платы. Те же самые законы управляли так-же ценой ручного труда, иначе говоря, заработной платой. Послед-няя также подчинялась двойному закону.
Рыночная заработная плата определялась предложением и спросом, где под предложением понимается количество капитала, предназначенное для содержания рабочих, и фонд заработной пла-ты (Wage fund), а под спросом - число рабочих, ищущих примене-ния своего труда. Этот закон Кобден выразил в очень упрощенной форме: заработная плата повышается, когда два хозяина бегут за одним рабочим, и понижается, когда два рабочих бегут за одним хозяином.
Естественная, или необходимая, заработная плата определялась в конце концов стоимостью производства ручного труда, т.е. сто-имостью жизни работника. И рыночная заработная плата в своих колебаниях имела постоянную тенденцию регулироваться этим последним.
Этот закон по справедливости заслуживал названия железного закона, которым впоследствии заклеймит его Лассаль. В самом де-ле, заработная плата зависела, таким образом, от внешних для ра-бочего причин, по отношению к которым он сам, его труд и его до-брая воля оставались совершенно чуждыми. Он был отдан на со-вершенно пассивное подчинение фатальному закону, подобно ки-пе хлопка, и, как этот последний, не мог влиять на свою цену на рынке. Это не все. Закон не только не зависел от рабочего, но и ни-какое легальное или иное какое-нибудь вмешательство, никакое учреждение, никакая система не были в силах изменить это поло-жение вещей, разве бы только они воздействовали на один из двух концов отношения, т.е. на количество затрачиваемого на заработ-ную плату капитала, на фонд заработной платы или на количество рабочего населения, ищущего труда. "Всякий проект улучшения, не основанный на этом принципе, представляет заблуждение". Но и это еще не все. Причинами, которые были в состоянии благопри-ятно видоизменить оба конца отношения, могли быть или лишь сбережения, что касается роста капитала, или обуздание полового инстинкта, что касается уменьшения количества рук. Только в этих двух причинах была для наемников надежда на спасение. Но первая была вне их власти, а вторая обрекала на безбрачие или она-низм всех тех, кого продолжали, несомненно иронически, назы-вать "пролетариями".
Сформулировав этот закон с большей строгостью, чем кто-либо из его предшественников, Стюарт Милль пришел также в ужас от его следствий. Он особенно был поражен осуждением на беспо-мощность отважных усилий тред-юнионов, начинавших тогда ор-ганизовываться. Он сам, подобно всем экономистам либеральной школы, требовал отмены законов против коалиций так же энергич-но, как отмены закона против ввоза хлеба; но к чему рабочим эта свобода ассоциаций и коалиций, если высший закон наперед раз-бивал всякую попытку поднятия их заработной платы? И вот два экономиста - Лонг в 1866 г. и Торнтон в 1869 г. (в своей книге "On Labour" ("О труде") - подвергли сомнению истинность закона фон-да заработной платы. Им не стоило труда убедить Стюарта Милля, который тотчас же опубликовал в "Fortnightly Review" ("Двухнедель-ное обозрение") свой отказ, наделавший много шума, можно даже сказать, вызвавший большой скандал в классической школе. Одна-ко отступление Стюарта Милля от своей теории было, несомненно, не совсем полным, ибо в позднейших изданиях его главного труда остались места, которые мы выше цитировали, и другие, не приве-денные нами, но не менее обескураживающие рабочий класс в его надежде на исправление своего положения собственными усилия-ми7.
Хотя теория фонда заработной платы была сильно поколеблена отступлением Стюарта Милля, однако она не всеми классиками была покинута и еще недавно возродилась кое-где в произведениях американских экономистов.
е) Закон ренты. Мы говорили, что закон конкуренции приводит цену продуктов к уровню стоимости производства. Но если у оди-наковых вынесенных на рынок продуктов различная стоимость производства, что не только возможно, но почти несомненно, то по стоимости какого продукта будет определяться цена? По самой вы-сокой стоимости. Таким образом, по необходимости падает некото-рый излишек на все однородные продукты, производство коих сто-ило дешевле. То, что Рикардо констатировал для земледельческих продуктов, устанавливается здесь для всех продуктов, даже и для мануфактурных. Стюарт Милль распространяет это даже на лич-ные способности. Таким образом, закон ренты находит у него очень широкое распространение, хотя все-таки не в той мере, как у Сениора.
ж) Закон международной торговли. Прежде всего припомним, что у экономистов либеральной школы обмен между странами уп-равлялся теми же законами, что и обмен между частными лицами, и доставлял точно такую же выгоду, а именно экономию для каж-дой из сторон в известном количестве труда, когда, например, одна страна уступает другой продукт, стоящий ей 15 часов труда, между тем как для другой страны, если бы она непосредственно произво-дила его, он стоил бы 20 часов труда. Выигрыш, следовательно, был исключительно на стороне ввоза, а вывоз был только средст-вом, и измерялся этот выигрыш только излишком ценности ввоза над вывозом.
Было несомненно, что каждая из сторон выигрывает. Не было, конечно, ни уверенности, ни вероятности, что выгода была одина-кова у обеих сторон, но предполагалось основательным утвержде-ние, что если бы было налицо неравенство, то больший выигрыш был бы на стороне беднейшей страны, более обойденной природой или более отсталой с точки зрения промышленной, поскольку по-следняя с большим трудом непосредственно производила бы вво-зимые продукты или даже была бы вовсе не в состоянии их произ-вести. В этом английская классическая школа (манчестерская) почти не расходилась с французской8.
Можно было бы, по-видимому, возразить, что, поскольку все ценности при режиме свободной конкуренции сводятся к стоимо-сти производства, постольку равный труд в продуктах должен об-мениваться на равный труд, так что эта мнимая выгода должна в конце концов испариться. Но уже Рикардо ответил на это возраже-ние, указав, что если правило "равный труд за равный труд" дейст-вительно управляет обменом между частными лицами одной и той же страны, то оно вовсе не управляет обменом между разными странами, так как прекращается нивелирующее действие конку-ренции вследствие трудности, испытываемой капиталом и трудом при переходе из одной страны в другую. Было бы, следовательно, неуместно сравнивать труд или относительную стоимость одного и того же продукта в двух странах, но можно было бы сравнивать только относительную стоимость двух продуктов (ввозимого и вы-возимого) в одной и той же стране. В этом нашла себе подкрепле-ние теория, измеряющая выгоды международной торговли экономизированным трудом9.
Но ценность обмениваемых продуктов остается в этой теории неопределенной. Кое-где она будет обретаться между действитель-ной стоимостью производства вывозимого товара и скрытой сто-имостью производства ввозимого, и каждой из обеих стран она до-ставляет некоторую экономию, но это все, что можно сказать о ней. Стюарт Милль делает один шаг дальше. Он отбрасывает сравне-ние стоимостей производства как чисто абстрактных величин, не могущих дать никакого практического мерила, и говорит, что цен-ность ввозимого продукта измеряется количеством вывозимого продукта, которое следует дать в обмен. Нужно, таким образом, отыскать причины, которые могут позволить данной стране, ска-жем Англии, получить большее или меньшее количество вина в обмен на уголь. Другими словами, закон международных ценно-стей не есть закон сравниваемых стоимостей производства, а он есть закон предложения и спроса. Цены обоих товаров установятся таким образом, что наступит равновесие между количествами их, взаимно спрашиваемыми обеими странами. Очевидно, если уголь значительно больше спрашивается во Франции, чем вино в Анг-лии, то Англия сможет получить большее количество вина в обмен на свое топливо и будет вследствие этого в очень выгодном поло-жении.
Теория Милля составляет прогресс по сравнению с теорией Рикардо в том смысле, что она позволяет нам сказать, в каком случае страна будет находиться в более выгодном положении с точки зре-ния спроса на свои продукты и сможет, следовательно, извлечь большую выгоду из обмена. Будет ли это самая обездоленная или, наоборот, самая передовая в промышленном отношении страна? Это будет самая бедная страна, говорит Стюарт Милль, и тем под-тверждает то, что гораздо проще говорил Бастиа. И почему? Пото-му что богатая страна всегда будет в состоянии бросить на весы об-мена большее количество продуктов, чем бедная страна.
Известно, что протекционисты исповедуют совершенно проти-воположную теорию, по которой в международной торговле бедная страна всегда играет роль дурака. Они часто ссылаются на пример Португалии и Англии, но этот пример не может заменить доказа-тельства.
Несмотря на расхождение во взглядах, Стюарт Милль является более симпатичным для протекционистов, чем все остальные эко-номисты либеральной школы. Почему? Его теория даст им пре-восходный аргумент. В самом деле, раз предложение и спрос опре-деляют выгоды международной торговли, то вполне допустимо, что данная страна с помощью искусной политики может использо-вать их в своих интересах, насаждая такие отрасли промышленно-сти, продукты которых найдут самый широкий спрос, и этот спрос будет весьма склонен к расширению благодаря понижению цен. И вот почему в строгой последовательности со своими принципами Стюарт Милль допускает законность покровительственных по-шлин, хотя и в виде временной меры, ради попыток насаждения новой промышленности.
Если Стюарт Милль своей теорией и мог проложить путь для националистов, то все-таки следует признать, что сам он оставался безусловно верным свободе торговли и, за исключением случаев с вновь нарождающимися отраслями промышленности, энергич-ным образом восставал против всяких покровительственных по-шлин. "Они просто вредны... Они мешают экономии труда и капи-тала, которая в случае реализации ее была бы поделена в какой-ни-будь пропорции между ввозящей страной и страной, покупающей продукты".
Известно, что доктрина свободы торговли не оставалась подо-бно другим теориям классической школы в области спекуляции, но она создала одно из сильнейших движений в экономической ис-тории и привела к известному закону от 25 июня 1846 г., уничто-жившему ввозные пошлины на хлеб и повлекшему за собой целую серию других законов, последовательно устранявших все таможен-ные заставы. Чтобы достичь этого, нужно было поставить на служ-бу доктрине свободы торговли красноречие Ричарда Кобдена, Джо-на и многих других; нужно было создать в 1838 г. Национальную лигу борьбы с хлебными законами; нужно было выдержать десять раз неудачи перед парламентом и привлечь на свою сторону мини-стра Роберта Пиля и герцога Веллингтона; и все это, может быть, было бы напрасно, если бы не неурожай и грозный голод 1845 г. И вся эта удивительная кампания сыграла для торжества либераль-ной экономической школы и для пропаганды ее идей большую роль, чем ученейшие доказательства ее представителей. Известно, что подобное же движение, созданное Бастиа во Франции, потерпе-ло неудачу и что нужно было ждать четырнадцать лет, чтобы тот же самый Кобден вместе с Мишелем Шевалье мог добиться трак-тата 1860 г. Но и тут он был больше обязан акту личной воли Напо-леона III, и Кобден не заблуждался на этот счет, ибо он говорит, что 9/10 французов были враждебно настроены против этой реформы.

-

'; ?>
+