Уникальность status quo заключается в простом факте его существования. Действующие правила и институты социально-правового устройства - это реальность. Не существует в действительности никакого их альтернативного набора. Это элементарное различие между status quo и его идеализированными альтернативами очень часто упускается из виду. Можно представить множество институционально-правовых структур, независимо от того, существуют они в действительности или нет, которые были бы предпочтительнее для одного или многих людей. Но, выбирая, мы никогда не получаем carte blanche. Выбор между альтернативными структурами, если он вообще имеется как таковой, - это выбор между тем, что есть, и тем, что могло бы быть. Status quo рассматривается как неизбежная отправная точка в любом предложении по его изменению. "Мы начинаем отсюда", а не от какого-либо иного места.
Обязательное осознание этого факта не означает защиту status quo, или какую-либо его оценку, как это иногда считается. Почти каждый из нас лично предпочел бы какую-то альтернативную структуру, по крайней мере, некоторые ее особенности. Когда мы говорим, что улучшения должны исходить из фактического status quo, в этом нет ничего Панглоссианского (идеалистического - Ред.). Как мы можем попасть "отсюда" "туда"? Этот вопрос обязателен при любой попытке оценить предлагаемое социально-политическое изменение. Насколько легитимен действующий в данный момент набор прав просто в силу самого факта его существования? Этот вопрос можно сформулировать и так: должен ли агент, обеспечивающий реализацию прав, - "государство защищающее" - наказывать тех, кто нарушил набор прав status quo? Если вопрос поставить таким образом, то в нем фактически содержится и ответ. Агент может обеспечивать реализацию только этих прав, поскольку никаких других просто нет.
Если существует четко определенный набор прав (я должен просто допустить здесь этот факт; в дальнейшем я проанализирую проблемы, возникающие в случае неопределенности) и если реализация этого набора прав эффективно обеспечивается, как вообще может произойти изменение в их структуре, причем изменение конституционное? При ответе на этот вопрос необходимо вновь постараться избежать ошибки рассматривать права через призму закрепленных за индивидами благ, или ресурсов. В такой статической модели возникает ошибочное суждение, будто закрепление прав всегда останется игрой с нулевой суммой; следовательно, никаких согласованных изменений в их структуре быть не может. Договорное или квазидоговорное реструктурирование основной конституционной системы является, по определению, невозможным в этой ограниченной модели.
В условиях изменяющихся альтернативных издержек действенность договорных и квазидоговорных соглашений может быть снижена, что приведет к уменьшению номинальной стоимости прав некоторых членов общества. Если ожидается, что в будущем ход событий действительно приведет к такого рода результату, то те, кто обладает такими уязвимыми правами, могут согласиться на усечение своих прав в настоящее время в обмен на большую безопасность. Если индивидуальный обладатель права status quo начинает предполагать, что оно будет размыто, или исчезнет, если структура останется неизменной, то он может добровольно пойти на некоторое текущее сокращение стоимости этого права для предотвращения возможно еще большего ущерба.
Подобные предположения могут основываться на воображаемых сдвигах в естественном распределении, которое имело бы место в состоянии равновесия в условиях анархии и которое всегда лежит в основе наблюдаемых социальных реалий. Это можно продемонстрировать на числовом примере с двумя индивидами. Предположим, что А и В в состоянии естественного равновесия в условиях анархии обеспечивают себе соответственно 10 и 2 единицы конечных потребляемых благ. Эти количества не учитывают затраты на защиту и захват. После заключения договора о разоружении в результате постконституционного распределения А получил 15 единиц блага, В - 7, то есть каждый индивид обеспечил себе эквивалент дополнительных 5 единиц. Такая система продолжает существовать в течение некоторого времени, но допустим, что по истечение X-периодов относительная прочность позиций изменилась у обеих сторон. Хотя естественное распределение, существовавшее в условиях анархии, более не наблюдается, предположим, что А теперь думает, что в условиях действительной анархии стороны занимали бы одинаковое положение, и распределение было бы ближе фактически к 6 : 6, а не к первоначальному 10 : 2. В такой ситуации индивид А вполне может осознавать чрезвычайную шаткость распределения status quo - 15:7, свою уязвимость перед возможными нарушениями со стороны индивида B. Для большей уверенности в предсказуемости ситуации А может охотно согласиться на предлагаемые изменения в номинальных правах, на переход к новому распределению, скажем 13 : 9.1
Конечно же, модель для двух индивидов отчасти запутывает нас, поскольку в ней остаются на втором плане проблемы обеспечения соблюдения прав, возникающие только в многочисленных группах. При строго двустороннем взаимодействии права соблюдаются сторонами из-за постоянной угрозы резкого возврата всей системы в положение анархии в результате действий одного участника. Соответствующая модель многочисленного общества будет более сложной. В ней договорные и квазидоговорные изменения не являются следствием возрастающей опасности нарушения прав индивидами (поскольку она существовала всегда), а возникают из-за угрозы того, что у агента, обеспечивающего реализацию договора, все сильнее и сильнее будут возникать стимулы не применять эффективных наказаний к нарушителям. Здесь можно рассмотреть простую модель с тремя индивидами, которая является расширением нашего примера и используется для анализа условий с большим числом участников, а не малочисленной группы. Предположим, что в сообществе, состоящем из трех человек - А, В и С, в состоянии равновесия в условиях анархии распределение благ соответствует пропорции 10 : 2 : 2, а затем после заключения первоначального договора о разоружении оно становится 15 : 7 : 7, и с этим соглашаются все стороны. Наряду с этим соглашением "назначается" агент-гарант, "государство защищающее", за которым закреплена функция обеспечения соблюдения пропорции 15 : 7 : 7. Как и в предыдущем примере, предположим, что проходит некоторое время, по истечении которого относительная прочность позиций отдельных членов группы изменилась. Допустим, что мы попадаем в период, когда А считает, что действительным отражением естественного равновесия является распределение 6 : 6 : 6, а не существующее. До тех пор, пока А сохраняет уверенность в наличии у агента-гаранта полномочий и желания поддерживать условия status quo, он не будет беспокоиться и добровольно соглашаться на какое-либо изменение своих номинальных прав. Однако А может прийти к осознанию того факта, что договор о механизме обеспечения прав тоже имеет временное измерение. Агент может все неохотнее обеспечивать гарантии соблюдения индивидуальных прав по мере того, как относительные позиции индивидов все больше и больше расходятся с тем, что считалось соответствующим естественному равновесию в условиях анархии, рассматриваемому как "основа" существующего устройства. Следовательно, связь между изменениями предполагаемого, или воображаемого, естественного распределения и стабильностью прав status quo может быть, по сути, одинаковой в многочисленных и малочисленных сообществах.
Анализируя возможные изменения в распределении прав status quo, изменения основного конституционного договора, я подчеркивал ведущую роль экономических мотивов в этом процессе. Я не ввел в анализ понятие справедливости, хотя оно может модифицировать отношение индивидов к установлению правовой структуры или ее изменениям. Настолько, насколько это возможно, я пытаюсь вывести логическую структуру социального взаимодействия из эгоистического поведения индивидов, максимизирующих свою полезность, не прибегая к использованию внешних норм. Вполне вероятно, что в обществе, основанном на принципах разумной свободы индивидов хоть часть населения должна иметь некоторое представление о "социальной справедливости" или "социальной сознательности". Я не хочу ни поддерживать, ни отрицать такое предположение. Я лишь утверждаю, что не хочу полностью полагаться на факт существования такого отношения на этой стадии анализа.
Однако сейчас полезно напомнить о понятии справедливости, поскольку в тех ситуациях, когда у индивидов могут быть рациональные экономические мотивы согласиться с какими-либо перераспределениями прав, когда становятся возможными действительно конституционные изменения, общественные дискуссии могут свестись к риторике о "справедливости". Даже защитники структурных изменений могут не полностью отдавать себе отчет о рациональных мотивах максимизации полезности, лежащих в основе их предложений. Это частично объясняет поведение многих отпрысков богатых семей, которые демонстрируют большую, чем у всех других членов общества, заинтересованность в торжестве "справедливости". Если индивиды являются номинальными обладателями прав собственности и если они знают, что эти права невозможно будет сохранить в случае начала настоящей войны в условиях анархии, они, может быть, поймут, что уступить некоторые свои права при действительно конституционном их перераспределении - верный способ зашиты собственных позиций. Такие люди, вполне вероятно, поддержат предложения о конституционном переустройстве и будут их обосновывать, говоря о справедливости, которая, по сути, может оказаться мнимой.2 Доводы, которые основываются на рациональном экономическом расчете и которые могли бы, в противном случае, служить основой проведения действительно договорных или квазидоговорных изменений в структуре правового устройства, представленные под маской справедливости, обычно отстаиваются теми индивидами, главный мотив которых - осуществить предпочтительное для них перераспределение прав других, а не их собственных и которые не хотят и не пытаются осуществлять одобренные всеми изменения, или Парето-улучшения. Такое поведение индивидов важно учитывать при переориентации современной правительственной политики по перераспределению индивидуальных прав собственности, но оно не имеет прямого отношения к моему исследованию.3
Рассматривая поведение индивидов, поддерживающих основополагающее конституционное изменение, необходимо разграничить понятия человеческого и вещественного капитала. В той степени, в какой права status quo принимают форму прав собст венности на материальные ресурсы, их относительную стоимость можно легко отделить от ценности, присущей самому человеку, и которая, по-видимому, более неизменна в условиях анархии. Такое разделение становится явным, когда права на материальные ресурсы передаются от поколения к поколению, и в этом случае связь между относительной стоимостью таких прав и той долей ресурсов, которую их держатели рассчитывают получить в условиях анархии или при пересмотре конституционного договора, может оказаться слабой или вовсе отсутствовать. В то же время, если права индивида на конечные блага обусловлены человеческим капиталом, выраженном в его относительном мастерстве, таланте или способностях, то относительное положение индивида в состоянии естественного распределения или при любом пересмотре условий конституционного договора могло бы и не отличаться коренным образом от положения status quo. Конечно же, здесь не будет никакой четкой связи. Мастерство индивида как концертмейстера может быть бесполезным в гоббсовских джунглях, и почти бесполезным при любом пересмотре условий конституционного договора, который в значительной степени уменьшает спрос на концерты, являющийся результатом распределения богатства при status quo. Однако даже в этом случае существует разительное отличие человеческого капитала от вещественного. Эффективная передача прав на продукт человеческого капитала может быть невозможна, поскольку для ее реализации необходимо особое поведение владельца. Между вещественным капиталом и индивидом, обладающим правами на его продукт, не существует никакой подобной поведенческой связи. Пока капитал индивида преимущественно состоит в физических и/или интеллектуальных способностях, его шансы выжить в условиях анархии или сохранить существующие права в случае перезаключения договора будут, скорее всего, близки к status quo. Основываясь на этом, мы можем предполагать, что важные изменения структуры прав скорее всего найдут поддержку в среде тех, кто обладает относительно большими правами на материальные ресурсы, чем тех, кто обладает сопоставимыми правами на человеческий капитал.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 Более подробный анализ этого примера и всей проблемы см. в моей работе: "Before Public Choice", in Explorations in the Theory of Anarchy, ed. Tullock, pp.27-38. Такую же модель, в которой акцентируется внимание на сдвиге основополагающей структуры к "прежнему" распределению, вызванному изменениями технологии по причине объединения, можно найти в кн.: Donald Mclntosh. The Foundations of Human Society. Chicago: University of Chicago Press, 1969, pp.242-44.
2 Бреннан в своем анализе значения неальтруистических мотивов при перераспределении дохода и богатства упоминает стимул к самозащите и обсуждает литературу по этому вопросу. См.: Geoffrey Brennan. "Pareto Desirable Redistribution: The Non-Altruistic Dimension". Public Choice 14, Spring 1973, pp.43-68.
3 Более подробный анализ см.: Gordon Tullock. "The Charity of the Uncharitable". Western Economic Journal 9, December 1971, pp.379-92.
