economicus.ru
 Economicus.Ru » Галерея экономистов » Рикардо Давид

Рикардо Давид
(1772-1823)
David Ricardo
 
Источник: Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений - М.: Экономика, 1995.

РИКАРДО
Рикардо - величайшее после Адама Смита имя в политической экономии и даже более громкое, чем имя последнего, ибо Адам Смит именно благоразумию и умеренности своих взглядов обязан тем, что он не создал школы и не вызвал больших споров: все экономисты, какой бы ни были они окраски, приходят к своему учителю, садятся у его ног и слушают
"Журчанье ручья Божественных слов, ниспадающих с его уст*.
Не в этой мирной области, а в гуще споров нужно искать Рикардо. Но отовсюду на него градом сыплются удары. Идет ли речь о методе, - реалистическая и историческая школы на Рикардо возлагают ответственность за то, что он завел науку в дебри абстракции. Идет ли речь о том, чтобы оправдать существование частной земельной собственности, - прежде всего его теорию ренты стараются уничтожить. Весь марксизм и, следовательно, современный социализм исходят прямо из его теории ценности, и хотя эта связь была бы, конечно, ему не по вкусу, он не мог бы отречься от нее. В спорах о роли эмиссионных банков и о международной торговле опять-таки встречаешь его в первом ряду.
Он могуче волновал умы как своими недостатками, так равно и своими заслугами. От большинства его доктрин, во всяком случае от тех, которые были наиболее характерными, не осталось ничего значительного, кроме того, что (это, может быть, тоже важно) они породили критику и противоположные теории. Этот банкир из Сити был, впрочем, очень посредственным писателем. В его произведениях нет таких прекрасных страниц, какие написаны Адамом Смитом, а после него Стюартом Миллем, в них нет даже тех формул, которые поражают и остаются навсегда. В его главной книге нет никакого плана: главы - как будто случайно разбросанные клочки. Его гипотетический метод с постоянно повторяющимся "предположим, что...", которое является как бы его фабричной маркой, делает чтение книги весьма утомительным. Его абстрактный метод, однако, имел продолжительное влияние на науку и ныне ожил в математической школе. Рикардо был могучий, но неясный ум, который (он, впрочем, сам признавался в этом) не всегда понимал самого себя. Но неясность стиля не вредит славе - она сослужила большую службу славе Рикардо, равно как впоследствии и славе Маркса. Когда речь идет о великом человеке, не любят говорить, что он непонятен, может быть, из страха самим прослыть неумными, и напрягают все силы, чтобы разыскать глубокий смысл в самых запутанных местах. Что касается Рикардо, то у него не всегда удавалось находить это.
Мы не можем позволить себе здесь произвести обозрение всего колоссального труда Рикардо и ограничимся освещением основных черт его6.
Вообще говоря, Рикардо занимается главным образом распределением богатств и поистине открывает тут новое поле, тогда как его предшественники занимались почти исключительно производством. "Определить законы, управляющие этим распределением, вот, - говорил он, - основная проблема в политической экономии". Конечно, и до него знали троякое деление дохода, соответствующее троякому делению факторов производства: рента - для земли, прибыль - для капиталов, заработная плата - для труда, но Рикардо хочет определить, каким образом происходит это распределение и какие законы определяют часть каждого. Но хотя Рикардо не вносит в свое исследование никакого телеологического принципа справедливости, тем не менее легко можно предугадать, что своим учением он откроет эру полемики в политической экономии и даже социализма, ибо, с одной стороны, в распределении богатств значительно меньше обнаруживаются естественные законы, чем писаные законы и человеческие институты, а с другой - те же самые частные интересы, которые кооперируются в производстве, в распределении встречаются антагонистами.
Мы будем рассматривать законы ренты, заработной платы и прибыли, и прежде всего закон ренты, потому что он, по мнению Рикардо, определяет другие законы.
Казалось бы, что предварительно необходимо было бы изложить теорию ценности Рикардо, тем более что его теория трудовой ценности заняла огромное место в истории ценности и подготовила путь для марксистской теории прибавочной стоимости - базиса всего современного социализма. Тем не менее мы предпочтем говорить о его теории ценности там, где она стоит в связи с законами распределения. И на это нас уполномочит сам Рикардо, ибо он говорит: "Затем великий вопрос о ренте, о заработной плате и прибыли должен быть пояснен теми пропорциями, в которых весь продукт делится между землевладельцем, капиталистами и рабочими и которые не стоят в необходимой связи с учением о ценности".
Рикардо начал свои исследования не с выработки учения о ценности, чтобы вывести из нее законы распределения, а наоборот, сначала он открыл или думал, что открыл, законы распределения, а затем пытался синтезировать их в теории ценности. Одолевавшая его всю жизнь идея о том, что земля все больше и больше требует труда, несомненно, подсказала ему мысль, что труд есть "основание", или "причина", или "мера", - он постоянно колеблется между этими выражениями, которые далеко не совпадают по своему значению - ценности. Следует, впрочем, признать, что теория ценности Рикардо далека от совершенства. Перед лицом этой страшной проблемы этот сильный ум был не счастливее своих предшественников. Много раз он заявлял и незадолго до своей смерти с искренностью, делающей ему честь, признал, что его попытки объяснить ценность потерпели неудачу.
§ 1. Закон земельной ренты
Из всех теорий Рикардо теория ренты самая знаменитая, она навсегда останется связанной с его именем. Эта теория так известна, что еще и ныне она является одним из классических экзаменационных вопросов.
Вопрос о ренте (т.е. земельном доходе; английское слово rent просто означает арендная плата) занимал не одного Рикардо, он волновал всех экономистов его времени, и особенно его страны. С первой половины XIX века проблема ренты господствует над всей английской политической экономией, а впоследствии, как мы увидим ниже, она переносится в учение о национализации земли и создает успехе книге Генри Джорджа. Во Франции она нашла лишь слабый отзвук, потому что Франция не только после революции, но даже и раньше революции была уже страной мелкой собственности. Арендные отношения далеко не покрывали всей земли, как в Англии, и даже там, где они существовали, они не носили английского характера. Не было также во Франции в таком чистом виде, как в Англии, этого трехэтажного, построенного, казалось, самой природой общественного здания, в котором скрывалась вся экономия распределения: внизу - рабочий, получающий свою заработную плату, над ним - крупный фермер-капиталист, добывающий свою прибыль, а на самом верху - лендлорд, взимающий свою ренту.
Две первые категории дохода легко было объяснить, но откуда происходила последняя категория, этот доход, который создал английскую аристократию, а с ней и историю Англии? Мы знаем, что физиократы, называвшие его чистым продуктом, видели в нем щедрость природы, дар Бога и что сам Адам Смит, несмотря на то, что он перенес с земли на труд роль творца богатства, допускал, что значительная часть земельного дохода, по крайней мере одна треть, обязана своим происхождением и содействию сил природы.
Мальтус написал особую книгу, посвященную этому вопросу, и Рикардо отдает ему должное за выработку "истинной доктрины ренты". Мальтус брал за исходный по крайней мере пункт объяснения физиократов и Адама Смита, т.е. он видит в ренте "естественный результат известного сообщенного Богом земле качества, которое дает земле силу прокормить больше людей, чем нужно для обработки ее". Но у него рента не результат только физического закона, она является также результатом экономического закона; это значит, что у земли есть исключительная привилегия самой создавать спрос на свои продукты и, следовательно, сохранять и бесконечно увеличивать свой собственный доход и свою собственную ценность. Почему? Потому что народонаселение всегда стремится идти вровень или даже обгонять массу средств существования, иначе говоря, потому что повсюду родится по меньшей мере столько людей, сколько земля может прокормить. Это новое объяснение земельной ренты есть вывод из закона Мальтуса, т.е. из закона постоянного давления народонаселения на производство.
Наконец, Мальтус отмечает в ренте еще другой характер, - верное и важное замечание, которое покажется соблазнительным для теории Рикардо, - а именно то, что при неодинаковом плодородии земель вложенные в них капиталы по необходимости дают неодинаковую прибыль и эта разница (difference) между нормальной высотой прибыли на земле средней плодородности и высшей нормой прибыли на землях, более плодородных, как раз и составляет к выгоде собственника плодороднейших земель специальную категорию ренты - дифференциальную ренту, как назовут ее впоследствии.
Эта рента представлялась Мальтусу, так же как раньше физиократам, совершенно законной и вполне отвечающей интересам общества. Для первоначальных собственников она была лишь справедливым вознаграждением "за их силу и талант", а для тех, кто позже купил землю, она является таким же вознаграждением, потому что земля эта куплена ими вместе с плодами труда и таланта. Несомненно, она существует независимо от труда собственника, но это то же, что главный выигрыш, otium cum dignitate (достойный досуг), который есть справедливое вознаграждение за всякое похвальное усилие.
Рикардо пойдет совершенно новым путем. Он радикально порвет связь с учением физиократов и Адама Смита, которое сохранилось еще у Мальтуса, и с пренебрежением отбросит всякое сотрудничество природы в деле создания ренты. Этот банкир, хотя он был также крупным землевладельцем, не был заражен суеверным представлением о природе и, несомненно, охотно обратился бы к ней с вопросом, который был задан позже: что это за женщина? В противовес знаменитой фразе Адама Смита он цитирует фразу Беканена: "Пустая мечта воображать, что земледелие дает чистый продукт, потому что природа вместе с трудом человека содействует делу обработки земли, и отсюда получается рента". Он даже покажет, как мы увидим ниже, изящно опрокинув теорию, что в ренте проглядывает больше жадность, чем щедрость земли.
Доказательством того, что плодородие земли, по крайней мере само по себе, никогда не может производить ренту, служат, например, новые страны или колонии. Если в них земель больше, чем требуется их для нужд населения, они не дают никакой ренты даже тогда, когда отличаются удивительным плодородием. "Кто подумает покупать право на обработку земли, когда столько земель свободных и, следовательно, готовых к услугам кого угодно". Так когда же появляется рента? Только тогда, когда "рост населения принуждает разрабатывать земли низшего качества или хуже расположенные". Вот узел теории Рикардо. Далекая от того, чтобы носить на себе следы благородства природы, рента нарождается от досадной необходимости, а именно от редкости хороших земель и вызываемой народонаселением нужды прибегать к относительно плохим землям7. "Рента - создание ценностей, а не создание богатств", - говорит Рикардо. Глубокая мысль, она осветит много тайн в экономической науке. Что хочет он сказать? Он противопоставляет друг другу, с одной стороны, богатство, рождающееся из обилия и довольства, а с другой - ценность, рождающуюся от преодоления преград и затраты усилий, и заявляет, что рента входит не в первую, а во вторую категорию.
Все-таки мы не можем считать это объяснением ренты, ибо трудно понять, как чисто отрицательный факт - недостаток плодородной земли - может произвести доход. Лучше сказать: если редкость годных для обработки земель есть условие появления ренты, то это еще не значит, что она является причиной ее. Причиной является высота цен земледельческих продуктов, скажем хлеба, сама определяемая увеличением труда и забот, связанных с эксплуатацией более неблагодарной земли. Так что в конце концов создает ренту на земле, производящей хлеб, и служит мерилом ее труд, необходимый для производства хлеба на землях последней категории из всех обработанных земель.
Предположим (как часто говорит Рикардо), что на поступившей в обработку земле первого разряда один гектолитр хлеба требует десяти часов труда и что цена хлеба 10 франков за гектолитр. Но для того, чтобы прокормить население, растущее согласно законам Мальтуса, необходимо пустить в обработку земли второго разряда, на которых гектолитр хлеба требует 15 часов труда. Немедленно в той же пропорции поднимется цена хлеба, скажем до 15 франков, и, следовательно, собственники земель первого разряда получат сверх стоимости некоторый излишек в 5 франков на гектолитр - это и есть рента. Но вот подходит время пустить в обработку земли третьего разряда, на которых для производства одного гектолитра хлеба потребуется 20 часов труда. Немедленно цена хлеба поднимается до 20 франков, и у землевладельцев первого разряда их излишек, или рента, поднимается с 5 до 10 франков на гектолитр, а землевладельцы второго разряда в свою очередь получают излишек в 5 франков на гектолитр. Таким образом, появился новый слой рантье - более скромных, стоящих ниже первого слоя. Собственники земель третьего разряда в свою очередь сделаются рантье, когда наступит нужда обратиться к землям четвертой категории, и т.д.
Против этой теории приводили то возражение, что иерархия земель в ней придумана для целой демонстрации ее. Однако в этом пункте Рикардо ничего больше не сделал, как только перевел на научный язык оценку, которую часто приходится слышать от крестьян, когда они, не колеблясь, потому что это переходит у них от отца к сыну, говорят вам: "Вот хорошая земля, а вот плохая!"
Рикардо, которого обыкновенно представляют человеком абстрактного ума, был очень практичным и очень хорошим наблюдателем, который лишь обобщал в формулах факты, происходившие вокруг него и занимавшие общественное мнение и парламент. Повышение ренты, следовавшее за повышением цен на хлеб в конце XVIII и в начале XIX века, было самым поразительным явлением экономической истории Англии. В течение почти всего XVIII века наивысшая цена хлеба была 60 шиллингов и несколько пенсов за квартер. Но в 1795 г. цена поднимается до 92 шиллингов, а в 1801 г. - до 177 шиллингов. Почти утроилась по сравнению с прежней ценой! Эта чудовищная цена, вызванная исключительными причинами, между которыми особенно следует отметить войны против Наполеона и континентальную блокаду, конечно, не долго стояла, но все-таки с 1810 по 1813 г. средняя цена оставалась в 106 шиллингов8.
Это обстоятельство указывало на то, что повышение цены хлеба объясняется не случайными только причинами, но и тем роковым фактом, что наличных земель стало недостаточно для прокормления населения и что следует расчистить новые земли, где бы они ни находились, даже наихудшие. Пастбища, которые некогда покрывали английскую почву, с каждым днем отступали перед плугом. В эту эпоху завершается вековая несправедливость Enclouse Acts (огораживание земель), т.е. законов, в силу которых лендлорды включали в свои имения свободные земли, составлявшие общинную собственность. Очень красноречиво графическое изображение, сделанное Кэннаном, показывает внутреннюю связь между числом каждый год вотированных законов в enclouse (огораживании) и повышением цен хлеба9.
Назначенная в 1813 г. Палатой общин комиссия для проведения анкеты о ценах на хлеб (так как землевладельцы боялись понижения их, когда с восстановлением мира станет возможным ввоз) пришла к выводу, что на новых, обращенных к обработке землях нельзя производить хлеба ниже 80 шиллингов за квартер (34 франка за гектолитр). Какой довод в пользу теории Рикардо.
Однако нет ли какого-нибудь средства для того, чтобы избежать необходимости обрабатывать земли второго или третьего разряда? Нельзя ли сначала с помощью интенсивной обработки увеличить доход со старых земель? Можно, конечно, до известного предела, но бессмысленно было бы воображать, что на ограниченной поверхности можно производить неограниченное количество средств существования. Есть повсюду известный предел, более или менее эластичный, который прогрессом сельскохозяйственных знаний, несомненно, может быть отодвинут за границы всякого предвидения, но земледелец останавливается далеко от этого идеального предела, потому что практика ему подсказала, что, как говорит пословица, "игра не стоит свеч", т.е. потому, что добавочный труд и издержки, которые следовало бы вложить в землю, далеко не оправдываются той добавочной прибылью, которая получится с земли. Это называется "законом, убывающего плодородия".
Этот закон, предполагающийся уже теорией Мальтуса, необходим для понимания теории Рикардо. Впрочем, он был раньше их открыт и сформулирован с удивительной простотой Тюрго: нельзя допустить, что двойные затраты дают двойной продукт, писал последний10. И Мальтус пришел к выводу, что по мере того, как расширяется обработка земли, непрерывно уменьшаются годовые надбавки к среднему годовому доходу. Рикардо видел, как закон проявлял свое действие у него на глазах. Он часто говорит, хотя очень неясно, об уменьшении дохода с капиталов, вложенных как бы последовательными слоями в данную землю. И он замечает, что даже в этом случае, т.е. когда нет необходимости отыскивать новые земли, появится рента.
В самом деле, останемся на наших участках N 1, которые производят хлеб по 10 франков за гектолитр, и предположим, что, когда необходимость потребует добавочного сбора посева, вместо того чтобы расчищать участки N 2, мы попытаемся достичь увеличения продукта на участках N 1. Этим мы ничего не достигнем, потому что новые гектолитры продуктов с N 1 будут стоить по 15 франков, точно так же как гектолитры, произведенные на N 2, и их цена будет законом на рынке. Таким образом, цена всех гектолитров поднимется до 15 франков, и землевладелец также получит ренту, потому что его 2 гектолитра продадутся за ту же повышенную цену 15+15=30 франков, хотя ему они стоили только 10+15 =25 франков.
Чтобы не обращаться к землям худшей категории, есть еще одно средство: с помощью эмиграции и колонизации поискать вдали от своей страны земель, равноценных по своему качеству с землями первой категории, или, еще проще, покупать продукты этих плодородных заморских земель в обмен на продукты промышленности, к которым не применяется закон убывающего плодородия. Но и здесь следует принять в расчет труд по перевозке, который прибавится к труду по производству и приведет к тому же самому результату, а именно к ренте с участков земель, ближе расположенных к рынку, к ренте, обусловленной преимуществом положения. "Отдаленность равнозначна бесплодности", - говорит Ж.Б. Сэй. В Америке есть земли, дающие хлеб по 10 франков за гектолитр, но если за перевоз его нужно заплатить по 5 франков за гектолитр, то ясно, что хлеб, доставленный в Англию, будет стоить 15 франков, т.е. как раз по той самой цене, которая получилась бы при обработке земель второй категории, и английские собственники участков первой категории будут иметь ту же самую ренту в 5 франков. Впрочем, это третье средство чуть только намечено Рикардо, который не мог еще подозревать, какое чудовищное развитие оно получит полвека спустя, что оно перевернет его закон о ренте в странах Европы и отвергнет все таившиеся в нем угрозы.
Великая теория Рикардо, кажущаяся с первого взгляда очевидной, заключает в себе, однако, несколько положений, к которым следует поближе присмотреться. Одни из них можно рассматривать как истины, окончательно воспринятые наукой, а другие - нет.
1. Теория предполагает, что продукты неодинаково плодородных земель, представляя неодинаковые затраты труда, продаются всегда по одной и той же цене, имеют одну и ту же меновую ценность. Действительно ли неоспоримо это, принятое нами сначала без возражений, положение? Конечно, неоспоримо при предположении, что дело идет о продуктах одного и того же рода и качества, как, например, хлеб. Действительно, когда доставленные на данный рынок товары довольно однородны и покупателю нет нужды делать различие между ними, то нельзя допустить, что он согласится заплатить за один товар дороже, чем за другой. Впоследствии Стэнли Джевонс назовет это "законом безразличия"11.
2. Теория предполагает, что меновая ценность, одинаковая для всех тождественных продуктов, определяется максимальным трудом, т.е. трудом, необходимым для производства того из этих продуктов, на который пошло его больше всего.
Это противоречит теории ценности Рикардо. Известно, что у него ценность всякой вещи определялась трудом, необходимым на ее производство. Уже Адам Смит говорил, что ценность пропорциональна затраченному труду, но только в примитивных обществах. Для цивилизованных же обществ он, напротив, заявлял, "что в них есть очень немного товаров, вся меновая ценность которых получается только из труда". Смит допускал, что труд - один из факторов ценности, но не единственный. Каковы же были другие? Очевидно, земля и капитал.
Но Рикардо, как это любят делать абстрактные умы, упрощает дело, вычеркивая два последних фактора, и у него остается только труд. Что касается земли, то он исключает ее из ценности, указывая на то, что рента нисколько не содействует созданию ценности, а, наоборот, сама создается ею. Не потому хлеб продается дорого, что земля дает ренту, а земля дает ренту потому, что хлеб дорог. "Совершенная разумность этого принципа, - говорит он, - имеет величайшее значение в политической экономии". Что касается капитала, то это не что иное, как труд, - нет необходимости делать из него особый фактор; достаточно понимать под трудом "не только непосредственно в производстве примененный труд, но и труд, вложенный в орудия, в машины, в строения, которые служат для создания капитала". Однако Рикардо не очень удовлетворялся этим объяснением, состоящим в сведении капитала к труду. И действительно, для такого крупного капиталиста, каким был Рикардо, данное положение должно было быть особенно беспокойным. Он очень был смущен примером с дубами и винами, которые, старея, приобретают большую ценность. И в письме к Мак-Куллоху он пишет: "Тщательно обдумав этот предмет, я прихожу к выводу, что относительная ценность вещей определяется двумя причинами:
1) относительным количеством труда, необходимым на его производство, 2) относительной продолжительностью времени, необходимого для того, чтобы принести результат этого труда на рынок". Итак, он догадывался о наличии нового и весьма отличного от труда фактора, которому впоследствии Бем-Баверк придаст такое громадное значение.
Обычно говорят, переиначивая теорию Рикардо, что ценность определяется стоимостью производства, и вправе говорить так, потому что он сам говорит это. Но одно дело сказать, что ценность определяется трудом, и совсем другое дело сказать, что она определяется суммой заработных плат и прибылей (предполагая ренту исключенной). В этом пункте, как и во многих других, только ясность мысли спасла Рикардо от упрека в допущении формального противоречия.
Пойдем дальше. Для объяснения феномена ренты недостаточно сказать, что ценность определяется трудом. Предположим для простоты, что на рынке три мешка хлеба, из которых на каждый потрачено неодинаковое количество труда, так как, по предположению, один произведен на земле плодородной, а другие - на неблагодарной земле, но имеют они все одинаковую ценность. Нужно узнать, какое из этих трех количеств труда определяет ценность хлеба. Рикардо отвечает: максимальное количество - мешок хлеба, произведенного в самых неблагоприятных условиях, - издает закон для рынка.
Но почему бы, наоборот, не сделать этого мешку с хлебом, произведенным в более благоприятных условиях, или мешку со средним хлебом?
Это было бы невозможно. Предположим, что три мешка с хлебом, находящиеся на рынке, появляются с трех разрядов участков А, В, С, где необходимое для производства хлеба количество труда соответственно равно 10,15, 20. Если стоимость производства хлеба определяется участком С, то невозможно допустить, чтобы рыночная цена была ниже 20, ибо если бы она была ниже, то участок С не обрабатывался бы; но ведь мы предположили, что нельзя обойтись без его продуктов. Нельзя допустить, чтобы рыночная цена была выше 20, ибо в таком случае пустили бы в обработку участки четвертой категории и хлеб их появился бы на рынке; но так как мы предположили, что хлеба достаточно для удовлетворения потребности, то увеличение предложения привело бы к падению цены до непереходимого минимума 20.
Нужно удивляться в этом примере диалектической изворотливости, с помощью которой Рикардо удалось объяснить доход, независимый от всякого труда, каковым является рента, как раз таким законом, на основании которого всякая ценность происходит от труда. Но все же объяснение это скорее изящно, чем доказательно, ибо из него в конце концов явствует, что из всех мешков на рынке только один такой, в котором ценность и труд действительно совпадают. Во всех остальных количество труда и количество меновой ценности абсолютно и безгранично расходятся.
Хотя ныне большинство экономистов допускают, что ценность ни в коем случае не продукт труда, а отражение в вещах желаний человека, однако закон Рикардо тем не менее остается верным, только понимать его нужно в том смысле, что конкуренция, стремящаяся свести цену вещей к уровню стоимости производства, не может свести ее ниже максимальной стоимости производства, т.е. ниже цены, необходимой для возмещения издержек, потраченных на производство самого дорогого из всех спрашиваемых на рынке товаров. И в этом смысле она верна не только по отношению к земледельческим продуктам, но и по отношению ко всем продуктам вообще, и, следовательно, она имеет гораздо большее значение, чем то, которое ей придавали ее авторы. Впоследствии мы увидим, что ныне открывают присутствие ренты во всех доходах. Правда, распространенная и разжиженная таким образом рента несколько утратила свой первоначальный и определенный характер, который она имела в теории Рикардо. Ныне она является не более как результатом известных благоприятных обстоятельств, могущих представиться в любом положении, так что ныне помышляют даже говорить о "ренте потребителей".
3. Теория Рикардо предполагает, что всегда существует определенная категория земель, которая не дает ренты, потому что она возмещает только расходы по обработке. Иными словами, теория предполагает существование только дифференциальных рент и останавливается только на последнем из рассмотренных Мальтусом случаев.
В этом отношении, по-видимому, Мальтус был ближе к истине, чем Рикардо. Ибо, если весьма возможно, что существуют земли, вовсе не дающие ренты, - будут ли это плодородные земли в колониях, потому что их слишком много, или даже земли, находящиеся в метрополии, но очень бедные, - все-таки очевидно, что в обществе, достигшем известной степени густоты населения, одного факта наличия земли в ограниченном количестве достаточно, чтобы сообщить всем землям и их продуктам ценность редкости, независимую от неравенства получаемого с них дохода. Но ничто не изменится от этого, если даже они будут одинаково плодородны, ибо нет из них ни одной такой, которой не сняли бы за деньги. Но кто согласится взять землю, которая возместит только эквивалент издержек на обработку?
Очень хорошо понятно, почему Рикардо не хотел допустить существования категории рент, появление которой объясняется просто ограниченностью количества земель. Потому что он вступил бы в противоречие со своей теорией, которая не знала иной ценности, кроме ценности, происходящей от труда. И все-таки он должен был сделать уступку и допустить исключения для некоторых редких продуктов, "количество которых не может быть увеличено никаким трудом... для таких, например, как драгоценные картины, статуи, книги, медали, изысканные вина и тд.", но, с его точки зрения, это была лишь совсем маленькая брешь, которую он поспешил скорее закрыть, чтобы не думать о ней, ибо, если бы он допустил пройти через нее такому огромному богатству, как земля, всей его теории грозило бы падение.
* * *
Такова эта теория ренты - самая знаменитая теория из всех экономических доктрин, которая вызвала столько страстных нападок, каких не вызвала ни одна теория, не исключая даже теории Мальтуса. Много есть оснований для этого.
1. Прежде всего, открывая глаза на существование в обществе многочисленных антагонизмов, она ниспровергала прекрасный естественный порядок, который считался непреложным. Действительно, если эта доктрина правильна, то интересы землевладельца находятся в оппозиции не только с интересами других классов, участвующих в дележе социального дохода, антагонизм неизбежен между участниками дележа, но также и с общим интересом общества. Каковы же в действительности интересы землевладельца?
Прежде всего он заинтересован в том, чтобы возможно быстрее увеличивались население и потребности его, чтобы люди вынуждены были разрабатывать новые земли; затем он также заинтересован в том, чтобы новые земли были по возможности самые бедные, ибо благодаря этому они потребуют очень много труда и тем повысят ренту; чтобы человек отдавался все более и более тяжелому труду для разработки все более и более неблагодарных земель, - вот самый верный для рантье путь к богатству.
Землевладельцы как класс особенно заинтересованы, - как бы ни был на первый взгляд парадоксален такой вывод, - в том, чтобы сельскохозяйственные науки вовсе не процветали. Ибо, как бы ни был незначителен их прогресс, он непременно приведет лишь к тому, что даст возможность собирать с одного и того же участка больше продуктов, следовательно, помешает закону убывающего плодородия проявлять свое действие и вследствие того будет понижать цену товаров и ренту, так как не будет нужды пускать плохие участки в обработку. Словом, поскольку рента измеряется препятствием, как высота воды в бассейне высотой плотины, все то, что понижает препятствие, ведет к понижению ренты. Однако следует отметить, что каждый землевладелец в отдельности заинтересован во введении сельскохозяйственных улучшений на своей земле, так как прежде, чем эти улучшения получат достаточно широкое применение, чтобы понизить цены и сократить поле обработки, у него будет время получить барыш с излишка своих посевов. И возможно, что, если все землевладельцы будут таким образом рассуждать, частные интересы в конце концов сами себя обманут к выгоде общественного интереса. Но не следует слишком полагаться на это.
Рикардо констатирует этот антагонизм12 и даже тщательно подчеркивает его, и несомненно, благодаря изучению его он сделался таким решительным фритредером, каким не был Адам Смит. У Адама Смита и у физиократов свобода торговли основывалась главным образом на общем представлении о гармонии интересов, между тем как у Рикардо она опирается на один достоверный факт - на повышение цены хлеба и ренты - и является единственным действительным средством против прискорбной тенденции их к повышению. Согласно его теории, свободный доступ товаров из-за границы свидетельствует об обращении в обработку земель, столь же богатых или более богатых, чем земли Британских островов, следовательно, избавляет от тяжелой необходимости обращаться к землям худшего качества и приостанавливает повышение ренты.
Он даже старается убедить землевладельцев, что в их интересах согласиться на свободу торговли даже ценой некоторого замедления в росте их доходов, или по крайней мере он ставит им в упрек их слепое сопротивление идее свободной торговли. "Они не видят, - говорит он, - что всякая торговля стремится к увеличению производства и что благодаря росту производства увеличивается общее благосостояние, хотя в результате его может быть некоторая потеря для отдельных лиц. Чтобы не противоречить самим себе, им следовало бы попытаться остановить всякие усовершенствования и в земледелии, и в мануфактуре и всякие изобретения машин".
2. Представляя доход землевладельца не основанным на труде и антисоциальным, теория ренты особенным образом компрометировала право частной собственности на землю. За это ее должны были так страстно критиковать экономисты консервативного лагеря. Нужно, однако, заметить, что Рикардо, по-видимому, не предвидел удара, который он наносил институту частной собственности. Его спокойствие, нас ныне изумляющее, можно объяснить тем фактом, что его теория снимает с землевладельцев всякую ответственность. Действительно, поскольку рента в отличие от прибыли или заработной платы не фигурирует в стоимости производства, поскольку она не определяет повышения цены хлеба, а, наоборот, сама определяется ею, постольку землевладелец является невиннейшим существом из всех трех участников дележа; он играет чисто пассивную роль, он не производит своей ренты, он, осмелюсь я сказать, терпит ее.
Пусть будет так. Но именно того факта, что землевладелец не играет никакой роли в создании ренты, что с него как бы снимается ответственность за неприятные последствия от нее, - этого одного факта, по-видимому, также достаточно для того, чтобы разрешить право собственности землевладельца, если только предполагается, что право частной собственности на землю создается только трудом. Эта именно сторона вопроса поразила современника Рикардо, экономиста Джемса Милля: последний предложил конфисковать ее (или, как ныне сказали бы, социализировать ренту с помощью налога) и тем стал предтечей учений о национализации земли в лице Коленса, Госсена, Генри Джорджа, Вальраса.
3. Наконец, теория ренты вызвала живую критику, потому что, подкрепляя зловещие законы Мальтуса, она таила в себе мрачное будущее для человеческого рода. Она действительно показывает, что всякое общество, прогрессируя и увеличиваясь, принуждается обрабатывать все более и более неблагодарные земли, прибегать ко все более и более тяжелым средствам производства, и, таким образом, она представляется как бы научной демонстрацией проклятия Книги Бытия: "Земля станет проклятием для тебя: в поте лица твоего будешь есть хлеб твой".
Правда, Рикардо не заходил так далеко в своем пессимизме, чтобы верить, что вследствие фатальной деградации самого драгоценного из орудий производства, а именно того, который дает насущный хлеб, человеческий род будет осужден на голодную смерть и расшибет себе голову о каменную стену. Нет, он допускал, что некоторые другие благотворные силы, прогресс сельскохозяйственных знаний и приложение капиталов в более широком масштабе преодолеют это препятствие. "Хотя обрабатываемые в настоящее время земли качеством гораздо хуже тех, которые обрабатывались раньше в течение целых веков, и хотя, следовательно, производство стало гораздо труднее, однако кто может сомневаться, что количество ныне получаемых с земли продуктов значительно больше того, которое получалось в прошедшие времена".
Таким образом, теория Рикардо не отрицала прогресса, но она открывала перед обществом крутую гору, становившуюся все более и более тяжелой для подъема и ведшую если не к голоду, то во всяком случае к дороговизне. И если, действительно, подумать только о том, что Британские острова должны были бы теперь извлекать из своей почвы пищу для сорока пяти миллионов жителей, станешь ли говорить, что предсказания Рикардо были ошибочны?
Ныне, конечно, легко упрекать Рикардо, что он не сумел предвидеть чудовищного развития перевозочных средств и ввоза пищевых продуктов, которые имели своим последствием не только остановку в росте ренты, но и прямо обратное движение ее. Ныне вопли землевладельцев в Англии и во всех странах Старого Света, по-видимому, опровергают теорию Рикардо". Но кто же знает, окончательное ли это опровержение? Неминуемо настанет день, когда страны Нового Света будут так заселены, что должны будут беречь для себя и сами потреблять весь хлеб, который они ныне вывозят, и кто знает, не вернется ли тогда в Англии и во всех других странах Европы к ренте ее тенденция к повышению после того, как она один момент, т.е. несколько веков, была в стационарном положении или даже понижалась?
Правда, можно в известной мере, даже при недостатке ввоза иностранных продуктов, рассчитывать на прогресс сельскохозяйственного знания, и мы видели, что Рикардо очень охотно допускал такую возможность. Мы увидим, что другие экономисты, Кэри и ученик Бастиа Фонтеней, выставляли в противовес теории Рикардо совершенно противоположную теорию, а именно ту, что экономическая деятельность в использовании естественных сил всегда начинала с наиболее слабых (потому что их легче было покорить себе и потому что сам человек вначале был слабым), чтобы постепенно подняться к самым могущественным, но вместе с тем и наиболее непокорным силам, что земля не составляет исключения из этого закона и что, таким образом, земледельческая индустрия становится не менее, а все более производительной.
Но эта теория, являющаяся отрицанием закона убывающего плодородия, опирается на весьма спорную аналогию. Когда речь идет о будущем индустрии, то можно предположить, что существуют еще малоиспользованные силы или даже такие, существование которых не подозревают, что, может быть, даже существует химическая, или внутриатомная, энергия, и что все таит в себе неисчерпаемые источники будущей мощи промышленного развития. Но иначе обстоит дело для сельскохозяйственной промышленности. Предполагая даже, что удастся обогатить землю неиссякаемым запасом азота, черпаемого из атмосферы, или фосфатов, добываемых из глубин почвы, все же, по-видимому, человеку придется наталкиваться на ограниченность времени и пространства, которая обусловливает развитие всех живых существ, а наряду с ними и сельскохозяйственных продуктов. Теория Рикардо останется в силе до тех пор, пока не будет изобретено средство производства белка.
§ 2. Закон заработной платы и прибыли
Соединим теперь оба закона - Мальтуса о народонаселении и Рикардо о ренте - и спросим, какое окажут они влияние на положение рабочего и на заработную плату? Очевидно, получится малоутешительная перспектива. Стиснутый этими двумя враждебными силами, - с одной стороны, ростом числа пролетариев, вызываемым безудержной плодовитостью (ибо нельзя рассчитывать на моральное воздержание), которая по необходимости повлечет за собой разложение среди представителей ручного труда, а с другой стороны, необходимостью обращаться ко все менее плодородным землям, что вызовет прогрессивное вздорожание продуктов первой необходимости, - стиснутый, таким образом, двумя силами, влекущими за собой понижение заработной платы и повышение цен на товары, рабочий окажется раздавленным между молотом и наковальней.
Уже Тюрго высказывал ту ужасную мысль, что "во всякой области труда должно происходить то, что заработная плата рабочего ограничивается средствами, необходимыми для обеспечения его пропитания", а его современник Неккер высказал то же самое в выражениях, еще более выпуклых: "Если бы было возможно найти какую-нибудь пищу менее приятную, чем хлеб, но которая могла бы поддерживать тело человека в течение 48 часов, народ немедленно же был бы принужден есть из двух дней один". Но это были простые утверждения, которые, может быть, и опирались на наблюдения над фактами того времени, но не претендовали на значение общих, перманентных и непреложных законов, между тем как у Мальтуса и Рикардо они получают именно такой характер. Первый говорит: "Вследствие причин, регулирующих народонаселение и вызывающих рост числа людей, самая низкая заработная плата никогда не держится значительно выше нормы, которую природа и привычка устанавливают для содержания рабочих". А второй говорит еще более категорически: "Естественная цена труда есть та цена, которая доставляет всем вообще рабочим средства для существования и продолжения их рода, но так, чтобы он не увеличивался и не уменьшался". Заметьте это последнее выражение:"... чтобы он не увеличивался и не уменьшался", - это значит, что если в рабочей семье будет больше детей, чем их необходимо для замещения родителей, то заработная плата будет падать ниже нормы до тех пор, пока равновесие не восстановится благодаря увеличению смертности.
Это не значит, что номинальная заработная плата, т.е. плата, исчисляемая в деньгах, не может увеличиваться. Нужно, чтобы она увеличивалась, - иначе при непрерывном росте цен на товары и при неизменном положении выраженной в деньгах заработной платы рабочему нечего будет есть. Следовательно, заработная плата будет подниматься параллельно ценам на хлеб, так что рабочий сможет обеспечить себе хлеба одно и то же количество, ни больше ни меньше. Это, следовательно, реальная заработная плата, исчисленная в натуре; она останется постоянной, но очевидно, что именно она служит мерилом благосостояния рабочего класса.
И останется ли постоянной? Рикардо, по-видимому, не думает этого. "При естественном ходе обществ заработная плата будет стремиться к падению постольку, поскольку она будет регулироваться предложением и спросом, ибо число рабочих будет беспрерывно увеличиваться немного быстрее, чем спрос на них".
Возможно, что номинальный рост заработной платы маскирует ухудшение положения рабочего класса: "В таком случае заработная плата, по-видимому, будет повышаться, но положение его все же будет менее счастливым; правда, он получит в форме заработной платы больше денег, но эта заработная плата будет стоить меньше хлеба". Только в том случае, когда рабочий класс будет достаточно предусмотрителен, чтобы ограничить число своих детей, он может надеяться по крайней мере сохранить свое status quo: "Неоспоримая истина, что достаток и благосостояние бедных могут быть обеспечены только при том условии, если они сами позаботятся об этом или если законодательство принудит сократить число браков между молодыми и непредусмотрительными индивидуумами".
Другими словами, необходимо существование известного числа рабочих, соответствующего потребностям индустрии. Поскольку это минимальное число не превзойдено, необходимо, чтобы заработная плата, даже самая низкая, была достаточна для существования рабочего, потому что он необходим, но если рабочее население клонится перерасти потребности индустрии, ничто не удержит тенденцию заработной платы к падению даже ниже минимума необходимых средств существования, ибо тогда нет больше необходимости в том, чтобы все были живы.
Остается отметить, что здесь, как и в вопросе о ренте, Мальтус оказывается меньшим пессимистом, чем Рикардо, допуская, что далеко не всякое повышение заработной платы с необходимостью повлечет за собой излишек рабочих рук. Он основывается на том, что предшествовавшие падения заработной платы могут в конце концов воспитать в рабочем классе тот дух предвидения, который является самым действенным препятствием слепому инстинкту размножения. В силу этого, однажды возникшее повышение заработной платы вполне может стать окончательным. Предположим. Но нет ли в этом рассуждении порочного круга, ибо для того, чтобы повышение заработной платы вызвало этот благотворный эффект, необходимо прежде всего, чтобы оно имело место. Но как же оно может иметь место, если рабочий класс погружен в бездну нищеты и беззаботности?
Но чтобы выйти из этого тупика, достаточно отметить, что текущая заработная плата (market wage) беспрестанно колеблется около естественной заработной платы (natural wage) сообразно с обстоятельствами предложения и спроса. Если случайное повышение заработной платы немного продолжится, оно может стать окончательным, изменив уровень существования (standard of life) рабочего класса.
Таков этот закон заработной платы, который потом должен был сделаться аксиомой и который противопоставляли всем проектам улучшения положения рабочего класса, потому что на требования всех социалистических систем или на предложения о социальных реформах отвечали следующее: "Для рабочего нет иных средств поднять свое положение, как иметь меньше детей: судьба его в его руках". Впоследствии социализм во главе с Лассалем ухватился за этот закон и повернул его против современного экономического строя, утверждая, что он не естественный закон, а закон, вытекающий из разоблачаемого им капиталистического порядка.
Остается отметить, что в теории Рикардо нет, строго говоря, антагонизма между землевладельцем и наемным рабочим. Для наемного рабочего безразлично, повышается рента или падает, потому что его денежная заработная плата повышается или падает параллельно с ней, а его натуральная заработная плата остается без перемены. И наоборот, для землевладельца безразлично, повышается заработная плата или падает, ибо она не коснется его ни в том, ни в другом случае; правда, его рента определяется количеством труда, вложенным в менее плодородную землю, но это количество труда не имеет ничего общего с заработной платой - это величины различного порядка, гетерогенные.
Но конфликт между наемником и капиталистом крепнет. Раз ценность хлеба определяется стоимостью производства его на менее благоприятной земле, землевладелец поглощает все, что переходит за этот уровень, и говорит капиталисту и рабочему: "Теперь вы разбирайтесь между собой". А вот что говорит Рикардо: "Доля одного может увеличиться только в той мере, в какой уменьшится доля другого: заработная плата может повыситься только за счет прибыли и vice versa (наоборот)". Страшное пророчество, для иллюстрации которого служила с того времени вся история рабочего движения и ныне служит больше, чем когда-либо!
Но утверждение такого фатального антагонизма между интересами капиталиста и рабочего должно было взволновать и обеспокоить экономистов, которые, наоборот, хлопочут насчет того, чтобы доказать, что капитал и труд солидарны, почти что братья. И вот мы впоследствии увидим, как Бастиа старается доказать, что в экономической эволюции одинаково растут и доля капитала, и доля труда, и последняя еще больше, чем первая.
Однако что же можно возразить на закон Рикардо? Он кажется совершенно очевидным трюизмом. Когда один пирог делится между двумя лицами, не очевидно ли, что если один возьмет больше, то другому достанется меньше? Но, говорят, можно и должно предположить, что масса, подлежащая разделу, беспрестанно растет, так что доля каждой части может увеличиваться? Не в этом вопрос. Пирог может быть в 10, в 100 раз больше, и тем не менее верно, что если один возьмет больше половины, то другому достанется меньше половины. Ведь закон Рикардо ничего другого не означает: в нем идет речь не о количествах, но о пропорциях.
Если, таким образом, допустить, что пропорциональная часть одного из двух факторов может подниматься лишь постольку, поскольку часть другого опускается, то кто из них двух - Труд или Капитал - при этом движении рычага занимает больший конец его? По-видимому, Труд, ибо Рикардо указывает как на общий закон на тенденцию прибыли к понижению и таким образом устанавливает еще один тезис, который потом найдет продолжительный отклик в истории доктрин. Но какое же он приводит основание? "Прибыль естественно стремится к понижению, потому что в эволюции общества и богатства нарастание необходимых средств существования предъявляет все больший запрос на труд". Следовательно, здесь действует та же самая причина, которая определяет ренту, - система прочно сколочена.
Но почему необходимость прибегать к худшим участкам действует на размер прибыли? Потому что, как мы только что видели, часть, которую следует уступить рабочему, чтобы дать ему возможность существовать, - необходимая заработная плата - будет увеличиваться вследствие повышения цен на хлеб, а фабрикант не будет в состоянии переложить повышение заработной платы на потребителя, ибо размер заработной платы не отражается на ценах (труд отражается, а плата нет) и, следовательно, соответственно этому уменьшится часть капиталиста. Припомним, что от этого повышения заработной платы рабочий на деле ничего не выиграет, потому что он не может больше съесть хлеба, но это не мешает тому, чтобы капиталист при этом много потерял.
И даже должен наступить такой момент, когда необходимая заработная плата все поглотит и для прибыли ничего не останется. Тогда наступит новая эра в истории: вместе с прибылью исчезнет стимул к накоплению капиталов, капиталы перестанут расти, новых земель не будут расчищать, вместе с тем народонаселение вырастет до максимальных размеров, и общество вступит в "стационарное состояние" - довольно грустная перспектива, но впоследствии Стюарт Милль посвятил описанию ее страницы, дышащие таким красноречием, что ради него мы готовы примириться с этой перспективой. Но она нисколько не улыбалась бы Рикардо, крупному финансисту, который далеко не был мечтателем-философом. Он очень был бы огорчен своими собственными предвидениями, и является, действительно, удивительной иронией, что закон бесконечного понижения прибыли был впервые открыт великим представителем капитализма. Но он немного успокоился бы, приняв во внимание антагонистичные силы, которые могут одновременно мешать понижению прибыли и повышению ренты и из которых самой действенной как раз для обоих случаев ему представлялась свобода внешней торговли.
Общие контуры распределения дохода выясняются теперь с осязательной простотой, значительно отчетливее, чем в. знаменитой "Экономической таблице" Кенэ, и вернее представляют действительность, по крайней мере действительность времен Рикардо, ибо в наши дни они расходятся с фактами. Ныне можно было бы представить их в виде диаграммы из трех линий.
Наверху восходящая линия представляла бы долю земли. Рента землевладельца увеличивается вдвойне, в натуре и в деньгах, ибо по мере роста населения и потребностей его землевладелец получает все большее количество хлеба, становящегося все более дорогим. Но это повышение не может продолжаться бесконечно, ибо, достигнув определенного пункта, повышение хлеба остановит рост народонаселения и вместе с тем, следовательно, рост ренты, так как в таком случае не будет необходимости обрабатывать новые участки.
В середине горизонтальная линия представляла бы долю труда, заработную плату. Реальная заработная плата рабочего остается неизменной, ибо рабочий всегда получает количество хлеба, необходимое для его жизни, ни больше ни меньше. Правда, при все большем вздорожании хлеба его номинальная заработная плата, исчисляемая в деньгах, увеличивается, но без реальной пользы для него.
Внизу нисходящая линия представляла бы долю капитала, прибыли. Доля капиталиста падает на том простом основании, что она находится в тисках между увеличивающейся долей землевладельца и остающейся неизменной долей рабочего. Представьте себе такого капиталиста в образе английского фермера, который по мере вздорожания хлеба принужден повышать заработную плату своих рабочих, но который сам ничего не выигрывает от повышения цены хлеба, потому что получающийся от этого излишек дохода целиком конфискуется земледельцем в форме повышенной ренты. Тем не менее такое понижение прибыли не может бесконечно продолжаться, ибо, достигнув определенного пункта, она, безусловно, остановит приложение и даже образование новых капиталов, воспрепятствует обращению новых земель в обработку и таким образом остановит повышение цены на хлеб и ренты.
§ 3. Закон торгового баланса и количественная теория денег
Таковы характерные доктрины Рикардо, придавшие его школе в истории экономических учений оригинальную физиономию и весьма сильно волновавшие умы. Далее мы укажем на другие доктрины его, которые сделали еще более значительный и более определенный вклад в науку, но которые меньше всего создали славу для их автора именно потому, что они немедленно вступили в спокойную область единодушно призванных и как бы анонимных истин. Речь идет о его теориях международной торговли и банков. В этой области, как известно, теоретику пришел на помощь выдающийся практик. И эти теории не отмечены характером пессимизма и не таят в себе никакого антагонизма интересов. Наоборот. "В странах, - говорит он, - где в торговле господствует свободная конкуренция, частные интересы постоянно находятся в гармонии с общественными".
В международной торговле он более решительный фритредер, чем физиократы и Адам Смит, и по поводу ренты и фатального роста цены на хлеб мы уже показали, как свободный ввоз иностранного хлеба представлялся ему истинным средством борьбы против этого бедствия (свободный ввоз хлеба тормозит повышение цены его и заработной платы, необходимо повышающейся вследствие повышения цен на хлеб) и как в то же время избежать понижения размера прибыли, которая так сильно его заботила.
К этому двойной важности аргументу в пользу свободной торговли он приводит еще другой, который тоже нисколько не утратил своей силы до настоящего времени; он основан на факте благотворности разделения труда между странами. Таким образом, извлекая всю возможную выгоду из благодеяний природы, люди достигают лучшего распределения и большей экономии в труде".
Стоит отметить, что его знаменитый современник Мальтус был скорее протекционистом. Это может показаться странным, ибо преследуемый призраком голода Мальтус, по-видимому, должен был бы настежь открыть двери для свободного провоза иностранного хлеба. Но Мальтус, как и нынешние аграрии-протекционисты, несомненно, думал, что надежнейшим средством предохранить страну от голода является не открытие свободной конкуренции между национальным и иностранным земледелием, а, наоборот, поддержка и развитие его при условии обеспечения для него достаточной цены. Нужно также отметить, что Мальтус не признавал учения о ренте Рикардо, а главное - он не был таким решительным, как Рикардо, противником вмешательства государства.
Но главный вклад Рикардо в экономическую науку заключается в том, что он объяснил законы, управляющие обращением товаров и денег между странами, и блестяще показал, как происходят прилив и отлив их.
Раз в известной стране, скажем во Франции, устанавливается неблагоприятный торговый баланс, т.е. ввоз превышает вывоз, скажем на один миллиард, в таком случае деньги уходят за границу на оплату излишка ввоза. Деньги становятся редкими, а вследствие этого ценность их возрастает и цены товаров падают. Но такое понижение цен начинает беспокоить иностранных купцов, продающих во Франции, и, наоборот, ободряет иностранных купцов, покупающих во Франции, иначе говоря, понижение цен замедляет ввоз и дает толчок вывозу. Таким образом, деньги перестают уходить за границу и начинают возвращаться на родину, и этот обратный поток их будет продолжаться до тех пор, пока эмигрировавший ранее миллиард не вернется обратно. Впрочем, этот ушедший за границу миллиард вызывает в стране, в которой он был получен, явления обратного порядка: обилие и обесценение денег, повышение цен, рост ввоза и замедление вывоза. Таким образом, экономические силы с двух сторон содействуют приведению торгового баланса в положение равновесия, т.е. в такое положение, при котором каждая страна владеет количеством денег, необходимым для ее потребностей, - ни больше ни меньше.
Можно было бы возразить, что этот, немного сложный, механизм должен действовать лишь очень медленно и что много времени пройдет, прежде чем товарные цены почувствуют на себе отлив денег. Это действительно так, но нет необходимости выжидать, пока этот феномен наступит, ибо есть другой феномен, который предшествует ему и оповещает о его наступлении, - это, как уже замечал Адам Смит, повышение цены бумаг на заграницу. Вексельный курс является удивительно чувствительными весами, и достаточно одного повышения вексельного курса, хотя бы в сотых долях, чтобы усилить вывоз и замедлить ввоз.
Таким образом, деньги не уходят из страны или уходят лишь на короткое время, иначе говоря, вопреки укоренившемуся мнению золото и серебро не играют никакой роли в международной торговле или играют ее только в качестве масла, смазывающего колеса;
но все происходит таким образом, как если бы драгоценных металлов вовсе не существовало и торговля между странами ограничивалась бы непосредственно меной их продуктов.
Очевидно, такое объяснение очень схематично, оно считается не со всеми превходящими явлениями и заключает в себе именно ту количественную теорию денег, которая ныне подвергнута такой жестокой критике за свою упрощенность. Несмотря на это, теория автоматического регулирования торгового баланса при посредстве изменения ценности денег, отмеченная уже некогда Юмом и Смитом, является открытием первейшей важности и остается в науке в течение целого столетия.
Впрочем, это объяснение находится в связи с теорией международной торговли, о которой мы упоминаем здесь лишь мимоходом, потому что встретимся с ней в более развитом виде у Стюарта Милля в форме теории международных ценностей.
§ 4. Регламентация эмиссионной деятельности банков и бумажные деньги
По вопросу о банковских билетах мы также обязаны Рикардо важными принципами, которыми регулируется выпуск билетов банками; и в его собственной стране законы 1822 г. и особенно 1844 г., организовавшие Английский банк, применяют их отчасти.
Рикардо сам пережил великую панику, охватившую английское население 24 февраля 1797 г., когда наличность Английского банка пала с 200 до 32 миллионов франков и советом банка был издан приказ о принудительном курсе. Он сам был свидетелем того, как этот принудительный курс, принятый в виде временной меры, просуществовал до 1821 г. Он сам был свидетелем того, как банковский билет обесценился в среднем на 10 % и оставался в таком положении до конца наполеоновских войн, а однажды падал даже на 30 %. И он сам был свидетелем волнений, вызванных этим обесценением, когда именно лендлорды требовали уплаты своей ренты золотом или повышения ее, равного понижению цены билета.
Он исследовал причины этого обесценения в своем сочинении (1809 г.) о "высокой цене слитков" и показал, что единственной причиной был выпуск билетов в чрезмерном количестве. Ныне и в голову не придет подумать, чтобы в этом открытии было что-нибудь великое. Однако Рикардо стоило величайшего труда опровергнуть бессмысленные объяснения его противников и добиться принятия своей теории. Он доказал, что уход золота за границу был необходимым последствием обесценения билета, между тем как общее мнение было таково, что, наоборот, все зло происходит от ухода золота, и потому делались попытки запретить законом вывоз его.
"Средство, которое я предлагаю, состоит в том, чтобы банк постепенно уменьшал общее количество своих билетов до того времени, пока не восстановится ценность другой части билетов (т.е. части, остающейся в обращении) и не сравняется с ценностью металлических денег, которые они представляют".
Отчего же тогда не довести до конца это рассуждение и, совершенно уничтожив банковские билеты, не вернуться к металлическим деньгам? Потому, отвечает Рикардо, который, очевидно, помнит прекрасные страницы Адама Смита, приведенные нами выше, что "бумажные деньги отмечают такой прогресс в сфере коммерческих идей, что мне горько и жалко было бы видеть, как мы под влиянием предрассудков вновь обратились бы к какой-нибудь менее прогрессивной системе". Если верно, что введение в обращение в форме денег драгоценных металлов было громадным прогрессом, то "прогресс опыта и знаний нас наставляет, что предстоит сделать еще один шаг и что следует лишить их этой функции, которую они с такой выгодой выполняли в течение менее просвещенных эпох". Он также замечает, что если бы металлические деньги были одни, возможно, "что их количество не увеличивалось бы пропорционально росту народонаселения и что, следовательно, они вздорожали бы, а это вызвало бы понижение цен. Осторожный выпуск бумажных денег, регулируемый сообразно росту потребностей их, предупредит эту опасность". Он, следовательно, так мало расположен расставаться с бумажными деньгами и возвращаться к металлическим, что, совсем наоборот, хочет уничтожения металлических денег, чтобы на их место поставить бумажные деньги, при условии что при этом будет соблюдаться осторожность и они не будут выпускаться в излишнем количестве.
Рикардо так убежден в превосходстве бумажных денег, что не желает, чтобы банк принимал платежи звонкой монетой, ибо тогда публика, несомненно, потребовала бы оплаты своих билетов, "так что для того, чтобы удовлетворить мимолетный каприз, на место одного очень дорогого агента поставили бы другого - дешевого".
Но если банковский билет не оплачивается звонкой монетой, то кто же будет гарантировать ценность билета, регулировать его выпуск и предупреждать его обесценение? Золотая наличность не в деньгах, а в слитках. Банк будет в состоянии выпускать билеты лишь на сумму ценности слитков. Такого правила будет достаточно, чтобы держать ценность билетов al pari (в соответствии с номиналом), ибо иначе менялы и банкиры поспешили бы "обменять свои билеты на слитки, лишь только билеты стали бы обесцениваться". И это все-таки помешает публике прибегать к посредству драгоценных металлов, ибо что могло бы заставить прибегать к слиткам для удовлетворения текущих потребностей?
Интересно заметить эту систему. Необычно видеть в великом учителе либеральной политической экономии проповедника режима принудительного курса, который может функционировать лишь при наличии монополии государственного банка. И, однако, таково именно его мнение. Рикардо объявляет себя безусловным противником системы свободы выпуска банковских билетов и ее способности к саморегулированию. "Утверждение, что выпуски билетов не превышают потребностей торговли, не имеют никакой цены, потому что невозможно определить сумму билетов, требуемых этими потребностями. Торговля неутомима в запросах на них". Из этого явствует, что у такого либерального индивидуалиста, каким был Рикардо, мало веры в свободу индивидов и их способность судить о том, какой род денег для них более подходит.
* * *
К Рикардо примыкает целый ряд учеников, к которым можно отнести почти всех экономистов первой половины XIX века. Из них наиболее знаменитые и близкие Рикардо - Мак-Куллох, его друг ("Начала политической экономии", 1828 г.), Джеме Милль, отец Стюарта Милля ("Основы политической экономии", 1821 г.), и Нассау Сениор ("Очерк науки политической экономии", 1835 г.).
Первые двое не создали новых теорий и только лишь энергично развивали теорию учителя. Мы уже говорили, какой вывод, весьма отличный от вывода Рикардо, сделал Джеме Милль из теории ренты и как он привел к ней теорию национализации земли. Что касается Мак-Куллоха, то необходимо отметить, что он был одним из первых экономистов, требовавших для рабочих права стачки.
Сениору следовало бы посвятить несколько особых страниц, ибо он придал классической политической экономии наиболее систематическую форму, но мы встретимся с ним при изучении Джона Стюарта Милля.
Новости портала
Рекомендуем посетить
Allbest.ru
Награды
Лауреат конкурса

Номинант конкурса
Как найти и купить книги
Возможность изучить дистанционно 9 языков
 Copyright © 2002-2005 Институт "Экономическая школа".
Rambler's Top100