Место Леонтьева как экономиста в пантеоне славы неоспоримо. Родившийся в Петербурге, русский, получивший в 22 года степень доктора философии от Берлинского университета, он стал одним из самых известных американских экономистов. В международной энциклопедии социальных наук его сравнивают по значимости вклада с Адамом Смитом и Кейнсом. Анализ затраты-выпуск (межотраслевая экономика), созданный Леонтьевым в 30-40-е гг., явился одним из самых важных достижений экономической науки в XX в. Развитый далее самим Леонтьевым и многими другими учеными, он воплотил плодотворное соединение экономики, математики и вычислительной техники.

Я познакомился с Леонтьевым в 1959 г., когда он впервые приехал в СССР. Спокойный, мягкий человек сразу завоевал симпатии слушателей его лекций и собеседников. По-моему, он был очень доволен, когда его стали называть, согласно русской традиции, по имени и отчеству - Василий Васильевич.

Приезд эмигранта был тогда большой редкостью. Начальство из Академии наук очень носилось с ним, устраивало ему встречи с высшими чиновниками. Возможно, это было связано и с первым послевоенным потеплением в советско-американских отношениях, готовилась (или уже состоялась, не помню) памятная поездка Никиты Хрущева в США. Леонтьев был живой связью между двумя нациями.

В советской экономической науке поднималась волна интереса к математическим методам. В таких работах, как леонтьевский анализ реальной экономики, люди видели возможность некоторого освобождения от жестких идеологических догм. Леонтьев говорил по-русски, это снимало трудности и скованность беседы на чужом языке или через переводчика. Поэтому он все время был окружен толпой желающих поговорить с ним, особенно молодых людей. Я спросил его мнение о статистике денежных потоков (flow of funds), которую в то время начала публиковать Федеральная резервная система. Он сказал, что видит в этом методе большое будущее. Я и теперь так считаю и сожалею, что и через 30 лет мы в России не имеем ничего даже отдаленно похожего на эту статистику.

В 1979 г. мне пришлось представлять Леонтьева аудитории нашего института и председательствовать на его лекции. К этому времени ИМ9МО получил новое, специально построенное для него здание. (Шутники сразу стали вспоминать ядовитое высказывание популярного в СССР англичанина Норткота Паркинсона: упадок учреждения начинается с того, что для него строят специальное здание. Такова судьба Министерства колоний в Великобритании). В нашем здании имеются два зала: один приблизительно на 150 мест, другой - на 600. Практически всегда лекции иностранных ученых, даже самых крупных, проводятся в малом зале. Но пока мы пили с Леонтьевым по чашке кофе, мне сообщили, что зал заполнен и много слушателей не могут найти себе стулья. Пришлось переходить в большой зал.

Когда мы вошли и Василий Васильевич окинул взглядом ряды почти полного амфитеатра, я почувствовал в нем некоторую растерянность. Он явно не ожидал такого скопления народа. Молодые люди из нашего института развешивали привезенные им графики развития мировой экономики, но в этом помещении они были бесполезны. В первый фразах лектора были еще следы этой неожиданности, но через одну-две минуты голос его окреп, а через пять минут он уже полностью владел аудиторией. На моей памяти это была, вероятно, самая успешная лекция иностранного ученого.

Василий Леонтьев, как и Гэлбрейт, в последние годы часто появлялся на страницах советской и российской прессы. Его совета просят, кажется, даже более настойчиво. Думаю, это объясняется тремя причинами: во-первых, он русский; во-вторых, практик и прагматик; в-третьих, ему близка идея сочетания рынка и государственного регулирования, без которой невозможны реформы.

В советской прессе загуляла фраза Леонтьева о том, что экономику можно сравнить с яхтой, у которой надуваемые ветром паруса - это личная заинтересованность ("self-interest" Адама Смита), а руль - это государственное регулирование. В СССР ветер не надувал паруса, а в такой ситуации руль бесполезен. Тут же Леонтьев в утешение нам говорил, что американская экономика при Рейгане, да и при Буше, страдала обратным пороком, т. е. плыла под парусами без руля. Так или не так, но для нас это малоутешительно.

Летом 1990 г. Шотландия отмечала 200-летие смерти одного из своих великих сынов - Адама Смита, умершего в Эдинбурге 17 июля 1790г. Устроители задались честолюбивой целью - собрать вместе самую большую группу лауреатов Нобелевской премии по экономике, и они преуспели в этом. Трибуна была доступна только им, и каждый выступал с докладом, увязывая наследие Смита с разными современными проблемами. Все это происходило в городском театре Эдинбурга в присутствии нескольких сотен слушателей. Это была не лучшая идея: всерьез читать и слушать научные доклады в такой аудитории невозможно, люди быстро утомились и стали расходиться по буфетам.

Другие мероприятия этих дней включали торжественный обед в мэрии, посещение могилы Смита, несколько приемов. Самому младшему "нобелисту" было под семьдесят, а Леонтьеву тогда стукнуло восемьдесят четыре. Но он был чрезвычайно оживлен, общителен и активен. В своем докладе он порицал современную западную науку за чрезмерную абстрактность ее методов и моделей и призывал ученых, следуя духу Смита и его знаменитой книги о богатстве народов, всегда видеть эмпирическую и практическую стороны научных построений. По крайней мере так я его понял. Можно проверить, если этот доклад теперь опубликован.

К сожалению, поговорить мне с ним в этой суете почти не удалось. Более содержательной была наша встреча в Гронингене (Нидерланды), куда съехались человек двести экономистов на вторую конференцию Европейской ассоциации сравнительных экономических исследований, занимающихся проблемами Восточной Европы и ее отношений с Западом. На дворе стоял теплый сентябрь 1992 г.

Леонтьев выполнял функцию key speaker (ключевого оратора), который призван, так сказать, задать тон конференции. С этой ролью старик справился отлично, еще раз блеснув умом, юмором и трезвостью суждений. Кроме этого, мы с ним часа полтора провели за содержательным разговором (на этот раз уже по-русски).

Он сказал, что не в состоянии следить за всеми аспектами бурных событий в России и в других бывших частях СССР, но что ситуация его глубоко волнует и тревожит. Представляют ли себе люди, стоящие у власти в Москве, Киеве, Праге, Варшаве, какое именно общество и какую экономическую систему они хотят "построить"? Порой кажется, что они хотят капитализма, которого уже нет на Западе. Но и там часто нет правильного понимания ситуации в России. Американские экономисты склонны считать, что речь идет о довольно стандартной макроэкономической задаче, рецепты решения которой можно найти в учебниках. Конечно, в экономических проблемах разных стран есть немало общего. Но переворот, который происходит в России, органически связан со всей ее историей, с особенностями развития общества. Речь идет не только об изменениях в экономике, но об огромном политическом, социальном и культурном перевороте.